Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев

обслуживающего персонала закрытого учебного заведения. Лицей стал для молодого поэта первоначальной школой жизни, и Александр Сергеевич часто вспоминал его с сыновьей теплотой и душевным волнением, отводя ему исключительное место в своей системе ценностей:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен —

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село (2, 274).

В стихотворении, посвящённом четырнадцатой годовщине лицея, Пушкин провидчески писал:

…пируйте, о, друзья!

Предчувствую отрадное свиданье;

Запомните ж поэта предсказанье:

Промчится год, и с вами снова я,

Исполнится завет моих мечтаний;

Промчится год, и я явлюся к вам!

Как в воду глядел — 9 октября 1826 года получил долгожданную свободу.

Девятнадцать часов счастья

И. И. Пущин, «первый друг» Пушкина, собираясь в Псков, чтобы навестить сестру, решил заглянуть и в Михайловское. Сообщил об этом А. И. Тургеневу, по совету которого будущий поэт был определён в лицей.

— Как! Разве не знаете, что он под двойным надзором — и полицейским и духовным? — удивился Александр Иванович.

— Всё это знаю; но знаю также, что нельзя не навестить друга после пятилетней разлуки в теперешнем его положении.

— Не советовал бы; впрочем, делайте, как знаете, — прибавил Тургенев.

Визит в Михайловское состоялся 11 января 1825 года. Лошади как бешеные вломились в приоткрытые ворота усадьбы, пролетели мимо крыльца дома и завязли в снегу. Было восемь часов утра.

— Я оглядываюсь, — вспоминал Пущин, — вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим. Он забыл, что надобно прикрыть наготу, я не думал об заиндевевшей шубе и шапке.

Комната Александра Сергеевича была первой по коридору сразу при входе в дом. В небольшом помещении, квадратном в плане: кровать с пологом, письменный стол и шкаф с книгами. «Во всём поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожжённые кусочки перьев (он всегда, с самого Лицея писал оглодками, которые едва можно было держать в пальцах). Вход к нему прямо из коридора; против его двери — дверь в комнату няни.

Я между тем приглядывался, где бы умыться и хоть сколько-нибудь оправиться. Дверь во внутренние комнаты была заперта — дом не топлен. Кой-как всё это тут же уладили, копошась среди отрывистых вопросов: что? как? где? Вопросы большею частью не ожидали ответов. Наконец помаленьку прибрались. Подали нам кофе; мы уселись с трубками. Беседа пошла привольнее».

Вспомнили всех однокашников по лицею, прошлись по годам разлуки. Пущин спросил приятеля, за что его выслали в Михайловское. Александр Сергеевич не смог дать на это однозначного ответа: «Пушкин сам не знал настоящим образом причины своего удаления в деревню». Александр Сергеевич рассказал Пущину о дошедшем до него слухе: будто царь испугался, найдя его фамилию в записке коменданта о прибывших в столицу. На эту сплетню Иван Иванович заявил другу, что он совершенно напрасно мечтает о политическом своём значении.

Что вряд ли кто-нибудь на него смотрит с этой точки зрения, что вообще читающая наша публика благодарит его за всякий литературный подарок, что стихи его приобрели народность во всей России и, наконец, что близкие друзья помнят и любят его, желая искренно, чтоб скорее кончилось его изгнание.

Пушкин поинтересовался, как Иван Иванович из артиллеристов перешёл в судьи. На это Пущин сказал, что так поступают многие, занимая места, на которых могут принести большую пользу Отечеству. Александр Сергеевич вскочил со стула и воскликнул:

— Верно, всё это в связи с майором Раевским, которого пятый год держат в Тираспольской крепости и ничего не могут выпытать!

Новое поприще друга поэт связывал с принадлежностью его к тайному обществу, поэтому с некоторой угрозой сказал ему:

— Впрочем, я не заставляю тебя, любезный Пущин, говорить. Может быть, ты и прав, что мне не доверяешь. Верно, я этого доверия не стою — по многим моим глупостям.

Пущин привёз в подарок другу комедию А. С. Грибоедова «Горе от ума»: за обедом Александр Сергеевич её с удовольствием читал. Настроение друзьям несколько подпортил явившийся некстати монах, который, прослышав (!) о приезде Пущина, якобы решил, что это родственник его приятеля. К счастью, он не загостился. На сетования друга на то, что он накликал своей фамилией неожиданного гостя, Пушкин сказал:

— Перестань, любезный друг! Ведь он и без того бывает у меня, я поручен его наблюдению.

Александр Сергеевич прочитал Пущину кое-что из своих новых произведений и продиктовал для журнала «Полярная звезда» начало поэмы «Цыганы»:

Цыганы шумною толпой

По Бессарабии кочуют.

Они сегодня над рекой

В шатрах изодранных ночуют.

Как вольность, весел их ночлег

И мирный сон под небесами;

Между колёсами телег,

Полузавешанных коврами,

Горит огонь; семья кругом

Готовит ужин; в чистом поле

Пасутся кони; за шатром

Ручной медведь лежит на воле (4, 207).

А. С. Пушкин в Михайловском

Время между тем давно перевалило за полночь. «Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякал на часах, ударило три. Мы ещё чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что в последний раз вместе пьём и пьём на вечную разлуку! Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сени. Пушкин остановился на крыльце со свечой в руке. Кони рванули под гору. Послышалось:

— Прощай, друг!

Двери скрипнули за мною».

* * *

14 декабря 1826 года (в первую годовщину восстания декабристов) Пушкин написал стихотворение, посвящённое Ивану Ивановичу Пущину:

Мой первый друг, мой друг бесценный!

И я судьбу благословил,

Когда мой двор уединённый,

Печальным снегом занесённый,

Твой колокольчик огласил (2, 341).

Пущин, осуждённый на вечную каторгу в Сибирь, получил его 5 января 1828 года, когда его привезли в Читу. Это была последняя (заочная) встреча с поэтом, о которой он позднее писал: «Что делалось с Пушкиным в годы моего странствования по разным мытарствам, я решительно не знаю. Знаю только и глубоко чувствую, что Пушкин первый встретил меня в Сибири задушевным словом.