Жизнь Маркоса де Обрегон - Висенте Эспинель

Обнимая меня, с радостным видом она ответила:

– Сеньор солдат, я очень хорошо знаю, кого я ищу и кого уже нашла. Я сеньора Камила, сестра сеньора Аврелио, от которого вчера вечером я получила письмо, приказывающее мне принять вас и ухаживать за вами не как за чужим человеком, а как если бы это был он сам, – все время, какое вам будет угодно пробыть в Венеции.

– Я вполне уверен, – отвечал я, – что от такого благородного кабальеро я могу ожидать всех благ мира, и, вероятно, все предпринятое столь прекрасной и благоразумной сеньорой направлено к моему благу.

– Ну, так следуйте за мной, – сказала она, – хотя все это утро я не могла найти вашего местопребывания, у себя я распорядилась, чтобы для вас был приготовлен обед, приличествующий такому лицу.

И хотя я отказывался от этого, потому что здесь уже за все было заплачено, она сказала, что я должен обязательно исполнить приказание ее брата. Поэтому, расплатившись в гостинице, я отправился с ней, не сомневаясь уже в том, что она говорила. Однако я шел, думая, не было ли это хитростью со стороны ее брата, чтобы осуществить в Венеции то, чего ему не удалось выполнить в своей усадьбе. Но она вела меня в свой дом с такой приветливостью и любезностью, что у меня исчезли всякие дурные мысли и подозрения.

Мы вошли в очень красиво убранный зал, где я нашел накрытый стол, уставленный обильными и изысканными кушаньями, которыми я занялся очень охотно, потому что имел большую потребность в этом. Все блюда были очень вкусно приготовлены, а кроме того, их раскладывала и предлагала сеньора Камила своими серебристо-белыми руками, не переставая превозносить расположение и настойчивость, с какими сеньор Аврелио, ее брат, поручал ей все это. После обеда она достала подписанное Аврелио письмо, гласившее следующее: «Я озабочен из-за одного испанского солдата, моего гостя, поступки которого обнаруживали в нем человека знатного; я не мог принять его так, как мне хотелось бы, хотя ваша сестра и моя супруга послала ему в дорогу янтарный кошелек с сотней эскудо, а от себя лично золотой крест с рубинами и изумрудами, так как в то время больше ничего не могла. Разыщите его, окажите ему гостеприимство и примите его как меня самого, не давая ему ничего тратить за все время его пребывания в Венеции, – а если он вздумает вернуться сюда, дайте ему все необходимое на дорогу».

Благодаря свидетельству письма я окончательно убедился в истине того, что говорила мне сеньора Камила, и поверил, что полученное угощение и те, какие я еще должен был получить, были за счет этого знатного кабальеро Аврелио. Потом она сказала мне, чтобы я перенес в ее дом свое платье или дорожную сумку, потому что все время, пока я буду в Венеции, я не должен есть и спать где-нибудь кроме ее дома и должен жить целиком на ее счет. Я счел себя в высшей степени обязанным и сказал ей, что у меня нет ни дорожной сумки, ни других вещей, кроме моей собственной персоны; и она велела тогда служанке принести для меня маленькую шкатулку. Та принесла шкатулку редкостной работы; она передала мне ключ от нее и сказала, чтобы я положил туда свои бумаги и хранил их, потому что в Венеции очень опасно из-за воров. Я обрадовался этой шкатулке и положил в нее свои бумаги, деньги и драгоценность, которую она рассматривала с большим удовольствием и тысячу раз целовала, так как это была вещь ее невестки, которую она, по ее словам, любила бесконечно. Я запер шкатулку на ключ и попросил ее взять на себя хранение шкатулки. Она ответила, что лучше, если она останется у меня, на тот случай, если я захочу взять деньги, хотя они мне и не могут понадобиться, пока я буду в Венеции. Я сказал ей, что все равно, понадобятся они мне или нет, будет лучше, если они будут у нее, а не у меня. Настаивая, – хотя она и отказывалась от этого, – я в конце концов заставил ее взять шкатулку на хранение.

Вечером у меня был превосходный ужин, украшенный ее любезным присутствием, потому что она действительно была очень красива. Я был очень доволен этим вечером, поужинав за счет такой любезной дамы.

Глава IX

На следующее утро она посетила меня, спросила меня, как я себя чувствую, и сказала, чтобы я без всякого стеснения требовал, если мне что-либо понадобится, потому что она уходит в гости к одной знатной сеньоре, и если она не возвратится к обеду, то ее слуги и служанки будут в моем распоряжении. Она не пришла к обеду и не показывалась весь день. Я ждал ее до ночи, но она так и не пришла. Меня не переставало смущать некоторое подозрение, и я все думал о том, не могла ли здесь каким-нибудь образом таиться западня или обман, потому что она говорила мне, чтобы я в Венеции не доверял ни одной женщине, сколь бы благородной она мне ни казалась, так как они меня непременно обманут. Но, размыслив, что тех сведений, какие были в том письме, она не могла узнать никаким иным путем, кроме как от самого Аврелио, я успокоился.

На другой день, так как она не пришла ко мне утром в тот час, как накануне, и не приходила долго спустя после этого, я спросил у одного из слуг дома, встала ли сеньора Камила, а он мне ответил, что в этом доме не было такой женщины. Я повторил ему свой вопрос, и он опять ответил мне то же самое. Но другой слуга, которому, вероятно, было дано указание, подошел ко мне и спросил, что мне от нее нужно, так как она ушла навестить одну больную сеньору. Я притворился, что успокоился на этом, но спросил наедине у другого слуги, был ли это ее дом. Тот мне ответил, что он ничего не знает, кроме того, что этот зал был нанят для одного знатного испанского кабальеро.

Я замолчал и пошел в свою прежнюю гостиницу, чтобы расспросить, не знают ли там этой сеньоры, которая приходила разыскивать меня, или не знают ли, где она жила. Один из бывших там сейчас же ответил мне:

– Никто не сможет указать вам ее дом лучше того, кто прибыл сюда вместе с вами и кого вы отослали с конем, потому что он приходил с ней и показывал ей, где вы живете. А она, которую вы принимаете за знатную даму, – простая куртизанка, живущая мошенничеством и обманами.

Не ответив ему ни слова, я ушел в отчаянии, видя, что мои деньги, драгоценности и бумаги похищены у меня благодаря мошенничеству моего провожатого, который сообщил ей о том, что у меня было, и, основываясь на этих сведениях, она сочинила показанное мне письмо.[425] Но вспомнив, что она сама предостерегала меня от обмана, который она мне устроила, я немного успокоился и пошел в дом, где она меня поместила, обдумывая, не смогу ли я поправить беду. И когда я спросил слугу, который был приставлен ею, не приходила ли сеньора Камила, тот мне ответил:

– Сеньор, она только что была здесь, но, не застав вас, опять ушла к больной. Если вам что-нибудь угодно от нее, то я сейчас схожу за ней.

– Мне она нужна, – сказал я, – чтобы получить у нее некоторые из моих бумаг, в которых находятся удостоверения моей личности, потому что здесь у меня извещение на двести эскудо, которые я должен получить по векселю, но их нельзя получить без той бумаги, о какой я говорю.

– Так я сейчас же пойду сообщить ей об этом, – сказал слуга.

Пока он уходил, я сочинил вексель с указанием тех примет, какие совпадали с приметами в паспорте, привезенном мною из Милана. Едва я кончил писать вексель, как торопливо прибежала моя сеньора донья Камила, думая прибрать вместе с остальным и еще двести эскудо. Вероятно, она уже посмотрела удостоверение моей личности, так как оно находилось у нее и, наверное, у нее был другой ключ от шкатулки. Я приветствовал ее и показал ей вексель, достав его из-за пазухи; увидя его, она послала служанку за шкатулкой. Я опять ожил и попросил сеньору, чтобы она разыскала мне какого-нибудь кабальеро, которому я мог бы дать доверенность на получение денег по этому векселю, потому что я не хотел, чтобы его видел у меня испанский посланник, так как он меня знал. Она сейчас же привела мне одного из своих плутов, очень хорошо одетого, говоря, что он был очень знатным кабальеро. Я попросил его привести писца, чтобы написать ему доверенность, а сеньора Камила, желая оказать мне особенную услугу, сказала, что она хочет, чтобы это был писец, пользующийся ее доверием. Они ушли за ним, а я между тем взял свою шкатулку и пошел разыскивать барку, на которой я мог бы скрыться. Я условился об этом и возвратился в дом, где уже застал сеньору, мошенника и писца. Я отдал им доверенность, вексель и удостоверение личности, чем они остались очень довольны, а я еще больше. И так как был уже вечер, я умолял их, чтобы они получили эти двести эскудо утром пораньше, потому что я хотел сделать сеньоре Камиле хороший подарок. Я собрался заплатить писцу, но она не допустила этого. Они ушли, и я опять очень настоятельно просил их получить деньги утром, как можно раньше. Они дали мне слово, что в восемь часов деньги будут получены.

Когда они вышли на улицу, я выглянул в окно, ибо, как только они уйдут, хотел уйти и я. Мошенник обернулся, смеясь по поводу шутки, какую они со мной сыграли; так как они меня увидели, я еще раз просил их поторопиться с получением денег, на что они громко рассмеялись. Они думали, что если я отдал им раньше так простодушно шкатулку, то все будет им и впредь так же удаваться. Когда они скрылись за поворотом улицы, я взял свою шкатулку под плащ и пошел на свое судно. Но не прошел я и тридцати шагов, как мне встретился слуга, пользовавшийся расположением сеньоры Камилы, и спросил меня, куда я иду с такой поспешностью. Я ответил ему, что иду отнести эту шкатулку сеньоре, которая только что ушла от меня и пошла вниз по этой улице. При этом я указал ему улицу, по которой он мог бы идти всю ночь, не встретившись с ней.