Благословение небес - Джудит Макнот

Торнтон перезарядил пистолет и только после этого заговорил. В отличие от потемневшего лица голос его звучал совершенно бесстрастно.

– Очевидно, память мне изменяет. Кому я это говорил?

– Во-первых, моему брату, – отчеканила Элизабет, возмущенная его притворством.

– Ах, да, досточтимому Роберту, – с ударением на слове «досточтимый» ответил он. Он снова выстрелил, но пуля пролетела далеко от цели.

– Вы не попали даже в дерево, – удивленно констатировала Элизабет. – Мне казалось, вы собирались почистить оружие, – добавила она, видя, что Ян методично убирает пистолеты в кожаные чехлы.

Когда он поднял голову и посмотрел на нее, ей показалось, что он уже забыл о ее присутствии.

– Я решил сделать это завтра.

Ян вернулся в дом, машинально развесил пистолеты над камином, потом в задумчивости подошел к столу, открыл бутылку мадеры и налил немного в стакан. Nн говорил себе, что ему безразлично, какое чувство она испытала, услышав от брата эту ложь. Во-первых, тогда она уже была помолвлена, а во-вторых, как она сама призналась, для нее их отношения были просто легким флиртом. Возможно, ее гордости был нанесен удар (кстати, вполне заслуженный), но и только. К тому же, подумал Ян, я уже почти обручен с красивой женщиной, которая слишком хороша, чтобы он продолжал думать об Элизабет Камерон.

«Виконту Мондвэйлу показалось немного странным, что его невеста проводит свободное время, уединяясь с Яном Торнтоном в коттеджах и оранжереях», – вспомнил он слова Элизабет.

Ян почувствовал смутное чувство вины из-за того, что ее бросил жених. Он бессознательно налил себе еще мадеры, подумав, что надо бы предложить и Элизабет. Рядом с бутылкой лежало начатое письмо. «Моя дорогая Алекс…», – начиналось оно. Но Торнтона поразил не сам текст письма, а почерк, которым оно было написано. Четкий, ясный и красивый. Такой почерк бывает у церковнослужителей. Это были не те корявые детские каракули, которые ему долго пришлось расшифровывать, пока он наконец понял, что она будет ждать его в оранжерее. Качая головой, он снова взял письмо, и почувствовал угрызения совести. Ян вспомнил, как наступал на нее в той проклятой оранжерее, и чувство горького раскаяния буквально оглушило его.

Он залпом осушил бокал, словно вино могло смыть его недовольство собой, и медленно вышел из дома. Элизабет стояла на краю плато, в нескольких ярдах от того места, где они стреляли. По деревьям пробежал ветерок и взметнул ее волосы, окружив лицо сияющим ореолом. Ян остановился в нескольких шагах от девушки, не отрывая от нее глаз, но перед мысленным взором его проплывали видения той, какой он знал ее когда-то: вот она, точно прекрасная юная богиня, спускается по лестнице – такая далекая и недоступная в своем царственно простом синем платье, вот, словно разгневанный ангел, встает на его защиту в карточной комнате, а вот обольстительная искусительница стоит у камина и приподнимает мокрые волосы, чтобы они поскорее просохла, и под конец – испуганная девушка, которая сует ему в руки цветочный горшок, удерживая от поцелуя.

Он глубоко вздохнул и засунул руки в карманы, с трудом сдерживаясь, чтобы не подойти и не обнять ее.

– Здесь великолепный вид, – сказала она, поворачиваясь к нему.

Ян сделал еще один долгий вдох и отрывисто спросил:

– Я бы хотел, чтобы вы еще раз рассказали мне, что случилось той ночью. Как вы оказались в оранжерее? Элизабет подавила раздраженный вздох.

– Вы знаете, как я там оказалась. Вы послали мне записку. Я подумала, что она от Валери – сестры Черайз – и пошла в оранжерею.

– Элизабет, я не посылал вам записки, я сам получил ее. Элизабет пожала плечами и прислонилась к дереву.

– Я не понимаю, к чему нам обсуждать все это снова. Вы не верите мне, а я не верю вам.

Она ожидала услышать в ответ какой-нибудь оскорбительный выпад, но вместо этого Ян сказал:

– Я верю вам. Я видел на столе в коттедже ваше письмо. У вас замечательно красивый почерк.

От его серьезного тона и неожиданного комплимента Элизабет растерялась.

– Спасибо, – зачем-то сказала она.

– Каким почерком была написана полученная вами записка?

– – Ужасным. Кстати, вы сделали ошибку в слове «оранжерея». Его губы дрогнули в невеселой улыбке.

– Уверяю вас, я знаю, как пишется это слово. И, может быть, у меня не такой красивый почерк, как у вас, но каракулями его тоже не назовешь. Если вы мне не верите, я буду счастлив доказать вам это, как только мы вернемся в дом.

Элизабет видела, что он не лжет, и ею постепенно начало овладевать предчувствие какого-то ужасного предательства. Его последние слова окончательно укрепили ее подозрения.

– Мы оба получили записки, которых никто из нас не писал. Значит, кому-то было нужно, чтобы мы встретились там и чтобы все об этом узнали.

– Нет, люди не могут быть так жестоки! – воскликнула Элизабет, качая головой. Ее сердце отказывалось верить тому, что разуму казалось очевидным.

– Как видите, могут.

– Нет, не говорите так, – закричала она, не в силах вынести еще одно предательство. – Я все равно не поверю! Это, должно быть, какая-то ошибка, – упорно твердила Элизабет, но сцены из прошлого представали перед ее мысленным взором: Валери настаивает, чтобы именно Элизабет уговорила Яна Торнтона пригласить ее на танец…. Валери расспрашивает, где Элизабет укрылась от дождя… лакей передает ей записку и говорит, что она от Валери. Валери, которая была ее подругой. Валери с хорошеньким личиком и глазами, которые преследовали ее повсюду…

Боль осознания этого предательства была такой сильной, что Элизабет обхватила себя руками и закачалась, чувствуя, что разрывается на части.

– Это была Валери, – еле выговорила она. – Я спросила тогда у лакея, кто дал ему эту записку, и он сказал, что Валери. Столь низкое злодеяние не укладывалось у нее в голове.

– Позже я решила, что вы доверились ей и попросили передать мне эту записку.

– Я бы никогда не сделал ничего подобного, – резко ответил

Торнтон. – Я знал, что вы придете в ужас, если о наших отношениях кто – нибудь узнает.

Даже Ян не смог отнестись к поступку Валери со своей обычной! невозмутимостью. Элизабет закрыла глаза и вспомнила Валери, катающуюся в парке с виконтом Мондвэилом. Ее жизнь была разбита – и все из-за того, что та, которую она считала своей подругой, возжелала ее жениха. Слезы защипали ей глаза.

– Это была интрига. Она разрушила мою жизнь, – надломленным голосом сказала Элизабет.

– Но почему? – спросил Ян. – Почему она так поступила с вами?

– Я думаю, она хотела заполучить Мондвэйла и… – Элизабет почувствовала, что расплачется, если скажет еще хоть слово, и, покачав головой, сделала попытку уйти, чтобы выплакаться где-нибудь в одиночестве.