Даниил Московский - Вадим Каргалов

В подтверждение сказанного девка поглаживала большой живот.

Князь на купца посмотрел с укоризной:

— Чуешь грех за собой?

Замялся торговый человек, а Константин Романович уже приговор объявляет:

— Платить тебе, торговый человек, за посрамление молодки пять гривен.

Посмеялся народ над купцом незадачливым — эка дорогая любовь оказалась, а пристав с гриднями уже другого на суд приволок. Детина здоровый, рыжий. Разбоем детина промышлял.

Грозно нахмурился князь:

— Почто же ты, вор и душегубец, не от трудов праведных живешь? Сыт кровушкой людской?

Расхохотался разбойник:

— Ужли ты, князь, сеешь и жнешь? Ты ведь пахаря-смерда обижаешь, грабишь, клети свои его добром набиваешь.

Махнул Константин Романович приставу:

— Разболтался вор, разумничался. Утопить его в Оке, дабы другим неповадно было…

Расходился народ, княжий суд одобряя.

— По справедливости приговор княжий, эвон сколь разбойного люда бродит.

Константин Романович не раз мысленно обращался к спору на съезде. Да, он отправится к Ногаю, и коли князья за то его попрекнут, Константин Романович им ответит: почто же вы великого князя не судите, не у него ли в привычку вошло Орду впереди себя пускать?

Иногда он думал о том, что никто из князей не встанет в защиту Рязани, поопасаются братьев Даниила и Андрея. Единственный, кто справедливости ради голос подать может, — это Михайло Тверской, но он за рязанского князя не вступится, а все потому, что между ним, князем рязанским, и тверским давняя неприязнь. Все из-за княгини Ксении. Было время, послал князь Константин бояр Ксению сватать, а та Михаилу предпочла. И хоть тому не одно лето минуло, а Константин Романович тверичу простить не мог, что помешал его счастью. В первый год даже войной на Тверь замысливал пойти, да бояре отговорили. И он согласился: ну что сказали бы о нем люди? А на Ксению князь Константин обиды не таил, ему ли тягаться с Михайлой? Тот высок, широкоплеч и ликом выдался. Тем, верно, и взял Ксению.

Ныне у рязанского князя своя семья, жена, дети, но он, князь Константин, нет-нет да вздохнет, Ксению припомнит. Попервах имя жены путал, Ксения перед глазами стояла.

И снова рязанский князь думал о том, что ни Ярославль, ни Ростов с Угличем, ни уж, конечно, Тверь за Рязань не встанут против князей Владимирского и Московского, а те всегда готовы Рязанское княжество пощипать, от земель его крохи отхватить.

Как только Константин Романович о том задумывался, Ногая вспоминал. Как-то несколько ногайских улусов под-кочевало чуть ли не к верховьям Дона, в Пронске даже тревогу ударили. Пришлось рязанскому князю дары везти степняку, бить челом, чтоб убрались его улусы из Рязанщины.

Ногай тогда принял Константина Романовича благосклонно, угощал, сажал с собой рядом, в дружбе заверил. Правды ради, хан слово сдержал, и татары его орды редко набегали на Рязанщину.

Прознав о поездке Константина Романовича к Ногаю, Тохта потребовал явиться в Сарай. Вот уж когда князь страху набрался, совсем было с жизнью простился, но Тохта помиловал, а уж как изгалялся — поди, на коленях поболе, чем в храме, настоялся.

Размышляя о том, рязанский князь только вздыхал: разве он один такой, в Орде все проходят через унижения, никого горькая чаша не минет. Да и здесь, на Руси, последний мурза с ханской пайцзой мнит себя выше русского князя. Перед пайцзой, этой пластиной со знаками, все склоняли головы. Русские князья мечтали о пайцзе как об охранной грамоте. Батый жаловал золотой пайцзой Невского, потому Берке прощал Александру Ярославичу своевольство. И даже когда тот, возвращаясь из Орды, порубил татар, попытавшихся заступить ему дорогу, хан Берке не обвинил Невского.

Тохта хоть и дал Андрею Александровичу ярлык на великое княжение, но пайцзой не наделил. Верно, оттого удельные князья не слишком боятся великого князя Владимирского. Константин Романович, как и другие князья, не чтит Андрея Александровича, но понимает: если Москва и Владимир на Рязань пойдут, ему их не одолеть…

Рязанский князь подчас вопрос себе задает: отчего города русские каждый сам за себя, недружны, спорят, войной ходят друг на друга, не желают признать, что сила Руси в согласии, а не в раздорах? Алчность князей обуяла, без злобы жить не могут. Он, Константин Романович, довольствуется тем, что имеет. Объехал в полюдье свою землю — и полны клети и амбары. Ан нет, на его добро посягают. Возомнили, будто у рязанского князя нет дружины и он на Даниила и Андрея управы не сыщет.

Как только Константин Романович начинал об этом думать, его забирал гнев. Единственное средство успокоиться князю ведомо. Он зовет дворского, велит истопить баню. Полежит Константин Романович на полке, попарится, уймется волнение…

— Мыльня наша, — говорил князь, — самая отменная!

От съезда во Владимире, где Даниил Александрович похвалялся отнять у Константина Романовича Коломну, минул год. Улеглись страсти, пришло к рязанскому князю успокоение. Однако подчас предчувствие беды накатывалось на него.

Прискакал из Коломны в Рязань боярин Ведута с горькой вестью: занял Даниил город, а тех бояр, какие не взяли его сторону, казнил.

Случилось То неожиданно, когда в Коломну съезжались на торг смерды из окрестных деревень. На рассвете спустились по Москве-реке ладьи с московскими дружинниками, бросились к городу. Ударили коломенцы в набат, едва успели ворота закрыть. А к берегу все новые и новые ладьи причаливали. И тут в Коломне изменщики отыскались, часть бояр сторону московского князя приняла, открыли ворота.

С князем Московским явилась вся его дружина, ко всему великий князь Владимирский Андрей обещал прислать в подмогу Москве своих ратников да еще передал: ежели рязанский князь не смирится, то и Муром отнимем у него.

Не стал дожидаться Константин Романович, пока братья Даниил и Андрей его из Рязани изгонят, отправился в степь, к Ногаю.

Выступили из Коломны полки московского князя. Шла с развернутыми стягами дружина. В подмогу Даниилу прислал тысячу воинов Переяславль.

Вел князь Даниил Александрович полки к бродам через Оку, чтобы на переправе встретить рязанского князя.

Пять тысяч ратников выставила Москва, у Рязани побольше. Еще с князем Константином Романовичем три тысячи татар. На них у рязанцев надежда.

Хан Ногай наставлял тысячников:

— Конязь Даниил ко мне не приезжает. Он улусник Тохты. Идите с конязем Константином, накажите московитов…

Скачут татары, клубится пыль, визжат и воют воины. Они видят исход. Сомнут вставшие на их пути московские полки, смерчем пронесутся по земле московского князя и вернутся в степь, отягощенные добычей.

Рязанский князь доволен, он вернет Коломну и за урон, какой нанес ему Даниил, потребует заплатить сполна.

Ертаулы[84] донесли — Даниил стоит на бродах и с ним не одна тысяча воинов. Но Константин Романович спокоен, не выдержит московский князь уже первого удара, какой нанесут татары. Вон они мчатся обочь рязанской дружины. Привыкшие побеждать, они сомнут полки князя Даниила Александровича и погонят, на их спинах ворвутся в Москву. Горько пожалеют братья, что обрели в рязанском князе врага.

А Даниил Александрович молча взирал на вздымавшиеся до самого неба тучи пыли, слышал далекие отзвуки приближавшейся конницы. Знал — то мчится к переправе татарское войско. Московский князь определил безошибочно: нагоняя страх, истошно кричали ордынцы.

Подозвал боярина Стодола, воеводу полка Большой руки:

— Выдвини в чело пеших ратников. Им первым принять бой. Пусть дадут конным переправиться.

Стодол засомневался:

— Устоят ли?

— Должны. А тем часом на левое крыло ордынцев ударит воевода Касьян с переяславцами. Мы же навалимся на правое крыло.

— Замыслил хорошо, князь, но помнить надобно — татары станут прерывать пешцев.

— Пусть ратники напружинятся. И запомни, устоять надобно. Ежели побегут, татары посекут…

Войско татарское приблизилось к переправе. Передние достигли Оки, направляли коней в воду. Видит Даниил Александрович: на том берегу, на возвышении, остановился темник, а с ним князь Константин. Теперь ждать будут, когда сеча начнется и дрогнут московские ратники.

Взбучилась Ока от множества коней, люда. По левому краю рязанские дружинники переправляются.

«На переяславцев выйдут», — подумал Даниил;..

Передние ордынцы уже на берегу завязали бой с пешцами. Ратники щитами огородились, колья выставили. Смотрит князь Даниил, почти весь тумен перебрался на левый берег. Положил московский князь руку на рукоять сабли, бросил коротко:

— Возволочьте стяги! Пора!

И кони, ломая грудью перелесок, вынесли гридней в правое крыло татарского войска. А в тот же час в левое, рязанцев, обрушились переяславцы…