Даниил Московский - Вадим Каргалов

— Дал ли я тебе, конязь Андрей, ярлык на великое княжение?

— Я ль не твой верный холоп, могучий хан?

— Ты не ответил, конязь, получил ли от меня грамоту?

— Я ль не обласкан тобою, великий и могучий хан? — Князь Андрей на коленях пополз к ханскому возвышению. — Ужли в чем виновен я?

Тохта поднял руку, и могучие багатуры схватили русского князя за плечи, готовые привести в исполнение ханский приговор. Но Тохта временил. Он сказал:

— Я поставил тебя, конязь, старшим над всеми конязями, чтобы выход, какой платят мне урусы, множился! Ты должен помогать баскакам собирать ясак. Так ли? Но ты забыл это и затеваешь свару с братом своим Даниилом. К чему? Разве это нужно Орде? Я знаю, ты станешь просить у меня воинов, чтобы власть твоя усилилась. Но ты их не получишь, и знай, конязь Андрей, если урусы поступят с моими баскаками так, как они повели себя с мурзой Четой, то я посажу на великий стол другого конязя.

Тохта не пожелал слушать оправданий князя Андрея. Под смех царевичей и мурз, окруживших ханский престол, князя Андрея вышвырнули из дворца. Очутившись за оградой, он покачнулся, в глазах потемнело, и разум померк. Великого князя подхватили у ворот гридни, принесли в караван-сарай, стянули рубаху и сапоги, поминутно прикладывали ко лбу и груди тряпицы, смоченные холодной водой, пока сознание не вернулось к нему.

А поутру еще один позор пришлось испытать князю Андрею. Явился мурза Чета, остановился у дверей каморы и голосом, не терпящим возражений, изрек:

— Конязь Андрей, могучий и великий хан всех монголов велел те возвращаться на Русь. Но ты оставишь в Сарае десять гридней. Такова воля великого и могучего хана Тохты…

Мог ли он воспротивиться повелению хана?

Случившееся в Сарае не прошло бесследно, князь Андрей почувствовал боль в груди. Сердце словно опрокидывалось и замирало, напоминая Андрею Александровичу трепыханье раненой птицы. Мысль, что Тохта отберет у него ярлык на великое княжение, омрачала даже предстоящую встречу с Анастасией. Князь Андрей злобствовал и на тверича, и на брата Даниила. Тверской князь давно уже мнит себя великим, а Даниил его руку держит.

Подъезжая к Владимиру, Андрей Александрович решил: пойдет войной и на Михайлу и на Даниила, а с собой позовет князей Ярославского Федора Ростиславича и Ростовского и Углицкого Константина Борисовича. Они его сторону держат. Он, князь Андрей, силой овладеет Переяславлем…

Сумеречные тени просачивались в горницу. Гасли последние солнечные блики, падавшие через высоко прорезанные узкие оконца, взятые в кованые решетки. И тишина, будто вымерли хоромы великого князя.

Но вот издалека, из гридницы, донеслись голоса и смолкли. Скрипнули половицы. Анастасия вздрогнула, решив, что это направляется к ней князь Андрей. Но то холопка внесла свечу.

— Погаси, — промолвила княгиня.

Задув свечу, холопка удалилась. Густеющая темнота скрадывала бледное, грустное лицо Анастасии. Видит Бог, как ждала она возвращения из Орды великого князя. Не его, Андрея Александровича, а Любомира. А великий князь вернулся, оставив половину сопровождавших его гридней у хана, а с ними и Любомира. И никто не ответил ей, княгине, долго ли суждено прожить им там и на что обречены в Орде гридни…

В сумерках и в тишине Анастасия вспоминала те, теперь уже далекие дни, когда уединялись с Любомиром, и там, за городом, в лесу, гридин принадлежал только ей. И как трудно было таить им любовь, оказавшись среди людей.

Княгиня больше всего страшилась потерять Любомира и потому не могла простить князю Андрею, что оставил его в Сарае. Может, князь сделал это с умыслом, догадался, кем был для нее Любомир?

Исчезли в горнице последние блики, и стало совсем темно. На стенах Детинца перекликались дозорные, а Анастасия оставалась наедине со своими думами.

Вспоминала, как Любомир подводил ей коня, придерживал стремя, а на поляне снимал ее и легко нес на руках… Добрые и ласковые глаза Любомира она, княгиня, запомнила навсегда. Разве когда так смотрел на нее князь Андрей?

К полуночи сон сморил ее, и привиделся ей Любомир. Его большие и сильные руки лежали на ее плечах. Княгиня чувствовала их тяжесть. Гридин спрашивал:

— Княгинюшка, любовь моя, ужли судьба разлучила нас навсегда?

Анастасия хотела закричать «Нет!», но голос пропал, а слезы застлали глаза. Она пробудилась и почувствовала, что плакала по-настоящему, лицо было мокрым. Вытерлась ладонью. Спать расхотелось. Как наяву Любомир перед ней. Анастасия гадала: к чему он так говорил ей? Неужели им не суждено больше встретиться? И Анастасия молит Бога, чтоб сон не сбылся, ведь накануне отъезда она так и не улучила мгновения поведать Любомиру об их ребенке.

Глава 4

Весной, когда оглушительно затрещал лед на Оке, на крутой берег высыпала вся Рязань поглядеть, как змеятся трещины по синей глади и оживает река, лезут льдина на льдину, открывая темную воду. Появился на берегу и князь Константин Романович, раздобревший, лысый, с редкой бороденкой и нависшими бровями. Постоял, поглядел и, вдохнув сырого воздуха, отправился в палаты.

Вот так всегда, из года в год. Сойдёт лед, очистится река от шуги, и поплывут по Оке корабли и разные суденышки в опасный торговый путь к Волге, к Дону, а там к морям Хвалисскому и Сурожскому…

Княжество у Константина Романовича неспокойное, уперлась в южное подбрюшье Дикая степь, и редкий год обходится, чтоб не топтали Рязанщину копыта татарских коней.

Рязань для Руси что грудь — она первой принимает на себя удар степняков, печенегов и половцев. Сшибались в жесточайшей сече рязанские ратники со степняками, звенела сталь, и падали воины среди березовых перелесков и древних курганов.

А с той поры, когда страшным ураганом прошелся по рязанской земле и Руси Залесской хан Батый, постоянная угроза нависла над Рязанщиной, над ее городами: Пронском и Белгородом, Переяславлем-Рязанским и Зарайском, Борисовом-Глебовом и Ростиславлем, Коломной и самой Рязанью. Отстроятся рязанцы, возведут стены бревенчатые Детинца, и снова какой-либо татарский царек стучится в ворота.

Избы и домишки ремесленного люда жмутся к кремлевским стенам. С трех сторон прикрывают город вал, ров и овраги, а четвертая сторона прилепилась к речной круче.

В Детинце княжьи хоромы, каменные соборы Успенский и Борисоглебский, постройки хозяйственные, поварня, клети с зерном и продовольствием, скотница, какую строго берегут княжьи дружинники.

Константин Романович среди удельных князей слыл человеком скупым, хозяйственным. Даже полюдье не доверял тиуну либо боярам, сам объезжал княжество; почитай, всю зиму в санях проводил, дань со смердов выколачивая, только и передыхал в Муроме, Пронске и Коломне.

Между Константином Романовичем и Андреем Александровичем была неприязнь, великий князь на северо-восточную часть Рязанщины зарится, а с прошлого лета стали в Рязань доходить слухи — у московского князя Даниила желание волчье Коломной овладеть. Рязанский князь сыновей Александра Невского бранил, корыстолюбцами их величал. А когда во Владимире на съезде мурза Чета пытался их примирить, Константин Романович обиды набрался, высказывал. Андрей Александрович взъярился.

— Хулу возводишь! — кричал великий князь.

А Даниил руки разводил:

— Поклеп. Хоть оно, по справедливости, Коломна к Москве ближе и ею Ярославичи владели.

— Когда? — возмущался рязанский князь. — В помыслах разве? Я суда у хана искать буду.

— Ты ль? — рассмеялся Даниил Александрович. — Так-то те хан веры даст? А вот я пожелаю да и возьму Коломну на щит!

Константин Романович плюнул в Даниила Александровича, а тот саблю обнажил. И коли б не мурза и епископ Сарский, быть беде…

С той поры два года минуло, но князь Рязанский угрозу Даниила не забыл, неспроста, неспроста сказывал московский князь, что Коломна Москве сподручней, вдруг да попытается исполнить свой замысел? Тогда не миновать кровопролития между дружинами.

Коли же такое случится, он, князь Рязанский, призовет в подмогу хана Ногая…

Вернувшись с реки, Константин Романович, оттрапезовав и передохнув, намерился суд чинить. Покликал пристава:

— Собрались ли истцы и ответчики?

Пристав промолвил:

— Готовы, князь.

Константин Романович вершил суд на княжьем дворе. Усевшись в высоком кресле, обтянутом красным аксамитом, подал знак, и толпившиеся вокруг бояре и гридни притихли. Народ наперед подался. День-то воскресный, люда собрал немало.

Вершил князь суд, как уж от древних лет повелось, со времен Ярослава Мудрого, по «Русской правде»[83]. Первой привели истицу, рябую девку. Жаловалась она на торгового человека, какой сулил жениться, а как прознал, что она непраздна, так и сбежал.