Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Владимир Борисович Айзенштадт

class="a">[224].

Часто друзья собирались у родственницы Герцена Пассек, сыновья которой совершенствовались в университете Гейдельберга. У нее в доме «всегда образовывалась теплая, родная атмосфера, веяло чем-то широко русским, – пишет Е. Ф. Юнге, дочь бывшего вице-президента Академии художеств России Ф. П. Толстого. – Молодежь, бывало, посудит, порядит о профессорах, о немецких студентах… а когда речь обратится к нашим русским делам, пойдут горячие и шумные русские споры; прервутся они иногда рассказами, анекдотами, воспоминаниями. А тут, на столе, Герцен, Пушкин: возьмет кто-нибудь и прочтет любимое место»[225].

Бородин, имея в своей квартире пианино, угощал друзей музыкой, тщательно скрывая, что он серьезный музыкант, так как ученые смотрели на музыку как на отдых и только. Они не одобряли серьезных занятий ни чем, что, по их мнению, отвлекает ученого от непосредственного его дела. Зная об этом, Бородин никогда не делился с ними своими музыкальными интересами, хотя к этому времени он уже был автором нескольких камерных инструментальных произведений.

Своим друзьям он играл песни или любимые арии из итальянских опер. Так, узнав, что Сеченов любит «Севильского цирюльника», он угостил его всеми главными ариями из этой оперы[226].

Несмотря на большую занятость научной работой, Бородин в Гейдельберге стремился использовать каждую возможность послушать хорошую музыку в концертных залах, церквах, оперных театрах; он много музицировал с любителями музыки, сам написал ряд серьезных произведений.

В рождественские каникулы 1859 года Сеченов, Бородин и Менделеев поехали в Париж, чтобы отдохнуть и проведать своего коллегу Саввича, незадолго до этого перебравшегося туда для работы в другой лаборатории.

С Менделеевым Бородин познакомился еще в Петербурге. Встретившись в Гейдельберге, они очень подружились. Друзья даже жили одно время вместе в одной квартире. Жизнь молодых ученых в Гейдельберге была очень заполненной: они много работали, понимая, что таких условий для научных занятий в России у них не будет, и стремились повидать как можно больше вокруг, познакомиться с разными странами Европы. В августе 1860 года Менделеев и Бородин путешествуют с Зининым по Швейцарии и оттуда едут прямо на Международный конгресс химиков в Карлсруэ, где впервые было решено в химических расчетах вместо эквивалентов применять атомные веса.

Связывала Бородина с Менделеевым также и любовь к музыке. Часто они посещали оперные театры, концерты. Вместе с Менделеевым Бородин побывал во Флоренции, Генуе. Через Геную проехали морем в Чивита-Веккию и Рим.

«А я, братец, сильно вспоминаю иногда Гейдельберг и наше товарищество. Дай Бог впереди когда-нибудь такое время. Как другим – не знаю, а мне хорошо жилось с Вами, и в свою очередь Вам спасибо, глубокое спасибо за истинно товарищеское расположение, которое, я уверен, не изменится от широты и долготы той местности, где нас снова сведет судьба», – писал потом Бородин Менделееву[227].

Расставшись с Менделеевым в Риме в конце октября 1860 года, Бородин уехал в Париж, где провел зиму 1860/61 года, работая в парижских лабораториях и слушая лекции знаменитых французских химиков. Кроме того, Бородин занимался приобретением необходимого ему в России оборудования для химической лаборатории. В апреле 1861 года, перед возвращением в Гейдельберг для продолжения научной работы, он снова побывал в Италии, посетив Флоренцию, Неаполь и другие города, а также ознакомился с промышленным производством борной кислоты близ города Вольтерра.

В мае 1861 года в Гейдельберг из Москвы приехала Екатерина Сергеевна Протопопова, ставшая впоследствии женой Бородина.

Она родилась в Москве в 1832 году в семье лекаря Голицынской больницы. Учиться музыке начала еще в детстве. Ее педагогами были известные в то время пианисты. Они открыли ей тех композиторов, которых тогда еще очень мало исполняли. «Сонаты Бетховена сводились всего к трем», – вспоминает она и называет Аппассионату, Патетическую и Лунную. Один из ее педагогов, Тимофей Шпаковский, был учеником Мендельсона и Листа. «С ним я переиграла все труднейшие и лучшие сонаты Бетховена, заигрывалась Шуманом, Шопеном; научилась любить все эти, мне до тех пор неведомые, музыкальные чудеса… фуги Баха и, конечно, Листа во множестве» [с. 87].

В Москве Протопопова сблизилась с литературными кругами. Она познакомилась с Аполлоном Григорьевым и это знакомство перешло затем в дружбу. Он был активным членом «молодой редакции» журнала «Москвитянин», куда вместе с А. Н. Островским входили также Н. Г. Рубинштейн, Тертий Филиппов, Пров Садовский. Этот кружок много занимался русской народной песней. Впоследствии Римский-Корсаков записал от Екатерины Сергеевны две песни для своего сборника «Сто русских народных песен»[228]. Ап. Григорьев познакомил ее с А. А. Фетом, в доме которого она встречалась с Львом Толстым. «В то время, – пишет Фет, – все увлекались Шопеном, и Екатерина Сергеевна передавала его мазурки с большим мастерством и воодушевлением. Когда я женился, Екатерина Сергеевна, полюбившая жену мою, стала часто навещать нас. В то время Ап. Григорьев ввел к нам в дом весьма талантливого скрипача, которого имени в настоящее время не упомню, но про которого он говорил, что это “кузнечик-гуляка, друг кузнечика-музыканта”. [В воспоминаниях самой Екатерины Сергеевны указано, что это – Иван Константинович Фришман.] Таким образом, у нас иногда по вечерам составлялись дуэты, на которые приезжала пианистка и любительница музыки графиня М. Н. Толстая, иногда в сопровождении братьев – Николая и Льва»[229].

В 1861 году у Екатерины Сергеевны обнаружили туберкулез. Надо было ехать за границу лечиться. Друзья помогли ей устроить в Москве концерт, сбор от которого дал средства на поездку. Она приехала в Гейдельберг и остановилась в пансионе Гофмана.

«Переезд меня страшно утомил; я совсем обессилела, – вспоминала она, – я только о том и думала, как бы скорее в постель. Но не тут-то было. Ко мне явилась депутация от гофмановской русской компании. Оказалось, что там, внизу, в зале пансиона, все в сборе и непременно желают видеть и слышать русскую артистку… Я всеми неправдами очутилась внизу и тут же познакомилась со всеми соотечественниками, оказавшими мне такое любезное и радушное внимание… Был между ними и Бородин. Конечно, начали меня уговаривать сесть за рояль и так настойчиво и неотвязчиво, что, как ни была я разбита дорогой, я решилась, чтобы отделаться, сыграть что-нибудь… Память подсказала сначала фантазию Шопена… а затем еще в придачу… Шумана. Но уже больше я ни на что не была способна и поспешила, окончательно измученная, к себе.

Пока я играла, Бородин был у рояля и весь превратился в слух. Он тогда почти не знал Шумана, а Шопена разве только немного больше».

С этого дня Протопопова присоединилась к русской компании и сдружилась с нею. С Бородиным ее сблизила музыка.