Богач, бедняк. Нищий, вор. - Ирвин Шоу

— Да.

— А если правду?

— Отчасти, — сказал он. — Я отчасти убежден. Меня это отчасти убьет.

Теперь рассмеялась она:

— По крайней мере ты будешь честным мужем.

— Я жду ответа, — настаивал Рудольф. Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. В ее взгляде было сомнение и испуг, маленькое личико побледнело.

— В следующий раз, когда приедешь в Нью-Йорк, позвони мне, — сказала она.

— Это не ответ, — заметил Рудольф.

— В какой-то мере — ответ, мне надо подумать.

— Почему?

— Потому что я позволила себе нечто отнюдь не делающее мне чести и теперь должна сообразить, как сделать, чтобы я вновь могла себя уважать.

— Что же ты такого наделала? — Он не был уверен, что ему хочется узнать правду.

— Когда мы познакомились с тобой, у меня был роман. Он до сих пор продолжается. И все это время я думаю: «Что же это такое? Впервые в моей жизни я сплю сразу с двумя мужчинами!». И тот тоже хочет на мне жениться.

— Ты поэтому никогда не приглашала меня к себе? Он живет с тобой?

— Нет.

— Но он бывал у тебя? — Рудольф с удивлением почувствовал, что это его глубоко ранило, и тем не менее ему хотелось разбередить в себе эту рану еще больше.

— Знаешь, что делало тебя особенно милым? — сказала Джин. — То, что ты был слишком уверен в себе и поэтому не задавал никаких вопросов. Если любовь меняет тебя в худшую сторону, то уж лучше не люби никого.

— Что за паршивый день, — пробормотал Рудольф.

— Насколько я понимаю, вот все и решилось. — Джин встала и осторожно поставила стакан на стол. — Кино отменяется.

Он смотрел, как она надевает пальто. Если она сейчас уйдет, подумал он, я больше никогда ее не увижу. Он подошел к ней, обнял и поцеловал.

— Ты ошибаешься. Кино не отменяется.

Она улыбнулась ему, но губы ее дрожали, словно улыбка далась ей с трудом.

— Тогда поскорее одевайся. Терпеть не могу опаздывать к началу.

На следующее утро, ведя машину по мокрому от дождя шоссе, Рудольф думал не о Билли, к которому сейчас ехал, а о Джин. Они сходили в кино. Картина оказалась отвратительной. Потом ужинали в забегаловке на Третьей авеню и говорили о вещах, едва ли интересных им обоим: о только что виденном фильме, о других фильмах, о спектаклях, о книгах, о журнальных статьях, о политических сплетнях. Это был разговор плохо знакомых между собой людей. Оба избегали упоминать о женитьбе и о любви втроем. Пили больше обычного. Когда они доели бифштекс и выпили напоследок по рюмке коньяку, он с облегчением посадил ее в такси, а сам пошел домой пешком. Спал он тяжело, а когда, проснувшись, вспомнил вчерашний вечер и дела, ожидающие его сегодня, грязный декабрьский дождь за окном показался ему вполне соответствующим оформлением воскресного утра.

Он остановил машину у главного здания школы, вышел и неуверенно огляделся, не зная, где искать племянника. Из стоявшей неподалеку часовни доносились молодые голоса, дружно певшие: «Вперед, вперед, воинство Христово».

Воскресенье. Обязательное присутствие на церковной службе, подумал он. Неужели в частных школах это до сих пор сохранилось? Когда ему было столько же лет, сколько Билли, от него требовали лишь каждое утро отдавать салют флагу и клясться в верности Соединенным Штатам. Вот оно, преимущество бесплатного обучения — церковь отделена от государства.

Рядом с ним остановился шикарный «линкольн-континенталь». Школа дорогая. Здесь воспитываются будущие правители Америки. Сам он приехал на «шевроле». Интересно, что бы говорили о нем в учительской среде, если бы он приехал на мотоцикле, который у него до сих пор сохранился, но теперь по большей части стоял без дела в гараже. Из «линкольна» вышел важного вида мужчина в элегантном плаще, его спутница осталась сидеть в машине. Судя по манерам, мужчина был по крайней мере президентом какой-нибудь компании — румяный, энергичный, в хорошей спортивной форме. Рудольф уже давно научился распознавать этот тип людей.

— Доброе утро, сэр, — поздоровался Рудольф тем голосом вежливого автомата, каким обычно обращался к президентам компаний. — Не скажете ли вы, где «Силлитоу-холл»?

— Доброе утро, доброе утро, — приветливо ответил тот, широко улыбаясь и показывая прекрасные искусственные зубы, стоимостью в пять тысяч долларов.

— Сейчас я вам его покажу. Мой сын жил там в прошлом году. Это, пожалуй, лучший дом на всей территории школы. Вон там. — Он махнул рукой на коттедж, стоявший примерно в четырехстах ярдах от них. — Вы можете к нему подъехать. Езжайте по этой же дороге.

Переступив порог погруженного в тишину коттеджа, Рудольф увидел девочку лет четырех в голубом комбинезончике. Она ездила на трехколесном велосипеде по просторному холлу. Бегавший вокруг девочки большой сеттер залаял на него. Рудольф был немного озадачен. Он не ожидал увидеть в мужской школе четырехлетнюю девочку.

Дверь открылась, и в холл вошла миловидная круглолицая молодая женщина.

— Замолчи, Бонни, — приказала она собаке и улыбнулась Рудольфу. — Не бойтесь, он не кусается. Вы чей-нибудь отец?

— Не совсем, — ответил он. — Я дядя Билли Эббота. Я звонил сегодня утром.

На приятном круглом лице появилось странное выражение. Сочувствие?.. Подозрение?.. Облегчение?..

— Да-да, он вас ждет. Я — Милли Фервезер, жена старшего воспитателя. Мальчики должны вот-вот вернуться из часовни. Может, вы пока зайдете к нам и чего-нибудь выпьете?

— Мне не хочется доставлять вам беспокойство, — сказал Рудольф, но все же последовал за ней.

Гостиная была просторной и уютной. Старая мебель, множество книг.

— Мой муж тоже в часовне, — объяснила миссис Фервр. — По-моему, у меня где-то осталось немного хереса. — Из другой комнаты донесся детский плач. — Это мой младший о себе напоминает, — сказала она и торопливо налила Рудольфу рюмку хереса. — Извините, я сейчас. — Она вышла, и плач тотчас стих. Вернувшись, она поправила волосы и налила себе хереса. — Да вы присаживайтесь.

Наступила неловкая пауза. Глядя на эту женщину, Рудольф подумал, что, хотя миссис Фервезер познакомилась с Билли всего несколько месяцев назад, она должна знать мальчика гораздо лучше, чем он, приехавший сюда в полном неведении с поручением спасти племянника.

— Билли очень хороший мальчик, — наконец нарушила молчание миссис Фервр. — Такой красивый и воспитанный. У нас здесь есть и сорвиголовы, поэтому мы ценим тех, кто умеет себя вести.

— Его мать очень о нем беспокоится… — начал Рудольф.

— Правда? — Ее реакция была слишком быстрой. Значит, неладное почувствовала не только Гретхен.

— На этой неделе она получила от него письмо. Конечно, матери склонны преувеличивать… однако у нее сложилось впечатление, что Билли в полном отчаянии. — Не имело смысла утаивать цель своего приезда от этой явно рассудительной и доброжелательно настроенной женщины. — Слово «отчаяние» мне лично кажется слишком сильным, но я все же приехал выяснить, в чем дело. Его мать живет в Калифорнии, и… — он замялся. — В общем, она недавно вышла замуж, второй раз.

— О, в нашей школе этим никого не удивишь, — рассмеялась миссис Фервр. — Родители многих наших учеников разводятся и женятся по второму разу.

— Ее муж несколько месяцев тому назад погиб.

— Вот оно что, — сочувственно сказала миссис Фервр. — Какое горе. Может, поэтому Билли… — Она замолчала на полуслове.

— Вы тоже заметили, что с ним что-то происходит? — спросил Рудольф.

— Пожалуй, вам лучше побеседовать об этом с моим мужем. — Она неуверенно провела рукой по коротко остриженным волосам. — Это, как говорится, по его части.

— Я знаю, вы не скажете ничего такого, с чем ваш муж не согласился бы, — заметил Рудольф. Он не сомневался, что в отсутствие мужа она будет держаться менее настороженно и не станет так уж выгораживать школу, если школа в чем-то виновата. — У него плохие отметки? Или, может, кто-нибудь из ребят почему-то над ним издевается?

— Нет, — ответила миссис Фервезер, наливая ему вторую рюмку хереса, — занимается он хорошо, и, по-моему, учеба не представляет для него трудностей. И мы никогда не разрешаем здесь ребятам издеваться друг над другом. Просто… — она пожала плечами, — он необычный мальчик. Мы с мужем пытались понять, в чем дело, но безуспешно. Он… он очень замкнутый. У него ни с кем нет контакта — ни с ребятами, ни с учителями. Его сосед по комнате попросил перевести его в другой коттедж…

— Они дерутся?

— Нет, — отрицательно покачала головой миссис Фервр. — Он утверждает, будто Билли с ним совсем не разговаривает. Никогда! Ни о чем! Он аккуратно убирает свою половину комнаты, в положенные часы готовит уроки, ни на что не жалуется, но, когда с ним заговаривают, отвечает только «да» или «нет». Физически он хорошо развит, но не участвует ни в каких играх. По субботам мы проводим спортивные соревнования с другими школами и все ребята собираются на стадионе, а он сидит в своей комнате и читает. — Голос миссис Фервезер звучал сейчас так же тревожно, как голос Гретхен. — Будь он взрослым, я бы, пожалуй, сказала, что он страдает меланхолией. Я понимаю, это ничего не объясняет… — Она виновато улыбнулась. — Это лишь описание симптомов, а не диагноз, но это единственный вывод, к которому пришли мы с мужем. Если вам удастся узнать что-нибудь более определенное, что-то такое, чему школа может помочь, мы будем очень признательны.