Роман о себе - Борис Казанов

Наплававшись, я выбрал место без коровьих лепешек, лег отдохнуть. Уже несколько человек загорало на лугу, гуси среди них ходили, воруя одежду. То носки утянут, то рубаху. Как ни гони, ничего не помогает. На том берегу почище, но лень переходить вброд. Солнце подскочило, начало печь, но еще можно было смотреть сквозь сомкнутые мокрые ресницы. Увидел, как прошла женщина с двумя голыми толстыми девочками. Хоть и маленькие, а красоты в этом нет. Районный уровень!… Появилась еврейская семья… Сема! Не видел его лет 6-8 и наслаждался: лысый, толстый, старый, губы обвислые. Жена бочкообразная, ноги корявые. И три дочки. Утром у воды переживаешь радость, как всегда у воды… Я жил у Семы на квартире, когда здесь учился после Мстиславля. Снимал койку в прихожей с матрацем из трех ватных комков. В сущности, спал, как Рахметов, на голых пружинах. Они передо мной ужинали: ели тушеный картофель. Я питался в училище за 20 копеек: макаронный суп, макароны с маргарином и кисель. Да я и это не ел! Поужинав, отец Семы начинал стучать деревянным молотком. Сворачивал жесть, загибал, делал печное колено. От стука и голода я не мог заснуть. Поздно ночью приходил Моисей Приборкин, учитель литературы, тоже квартирант. Молодой, здоровый, с покалеченной ногой, он садился на меня и начинал «гоцать», заламывал руки, душил. Некуда было девать, что ли, дурную силу? Я успевал расквасить ему нос. Он хрюкал, капал на меня кровью, сжимал горло. Я потом не мог глотать. Еврей, а отчего он меня ненавидел? Что я был беден, никчемен, но - писал стихи? 14 лет, а напечатали сразу в Москве, в «Учительской газете». До чего мелкие людишки! О себе недогадливые, а так холодно, жестоко судят о даровитых…

Проходи, Сема, пока я и тебя не обосрал!…

Отломив от горячей буханки горбушку, я разгладил по ней пальцем масло. Потом разгладил по маслу налипшую на палец соль. Ел и смотрел, как скользит по реке длинный катер речной службы. Вышел из рубки речник и заорал неприлично в рупор на какую-то тетку, полоскавшую белье на судоходной полосе. На том берегу, которого держался катер, я помнил дубовую рощу с кругами желтых прошлогодних желудей. Желуди объяснили мне сейчас истертые ягодицы Лиды. Ведь вчера Толя удалялся в рощу с ней! Намазав еще кусок хлеба с маслом, похрустывая редиской, я объяснил и короткие шажки официантки, отсыпавшей мне соль. Ум прояснялся, но только одно я не мог объяснить: кто герой нашего фильма? Мальчишка этот, с ума сойти! - подбил два танка, спас жизнь командиру, подорвал себя гранатой… Выдумка, легенда, ни то ни се? Я б такое постеснялся и сочинить! Все выдал за правду сам Василий Иванович Козлов. Но если так, то почему не хвалится героем поселок Круглое? Ничего не смог добиться. «Дело» - от руки внесены сведения. Могилка брошенная, заросшая, засыпанная желудями… Эх, как надоело зарабатывать на этом деньги! Вспомнил, как стоял год назад в кассе «Советского писателя». Кассир в окошке считала, считала, сделала перерыв, дав отдохнуть рукам, - и улыбнулась мне! Должно быть, я выглядел счастливым…

Вдруг - как солнечное затмение! - девица: округлая, с плоским животом, как выведенная на гончарном круге. Бросила юбку - как цветы бросила на траву… С собачкой, отчего здесь все собачки бородатые? Уходит, на тот берег… А как же я? Господи, неужели не оглянется? Оглянулась - и Бог ее наказал: прямо ей в лоб влепилось что-то… Крик ужаса! Я подбежал… Жучище, черный, блестящий, похожий на красивую женскую брошь! Откуда он взялся утром? В жизни не видел такого жука. Здорово он мне помог. С его помощью я доведу ее и до желудей… и ничего в ней нет, такую и сочинять скучно, - и мне ее жаль, как бабочку, стряхивающую с себя пыльцу. Но как и не поймать, если летает всего один день? «Писатель вознаграждает себя, как умеет, за какую-то несправедливость судьбы». Поль Валери.

Вдруг я вспомнил о Толе с Лидой, запертых в гостинице… Мы пропускали утренний свет… Режимные досъемки на натуре! Толя Сакевич, хоть и пил и занимался с Лидой, но все увидел и определил, где сегодня будет снимать. Про бабку Шифру и говорить нечего. Оттуда - на прямое шоссе до Быхова!… Однако то, что я увидел, меня удивило. Гостиница открыта, киногруппа в разброде. Даже не вынесена и не сложена в «рафик» аппаратура… Если гостиницу открыли, не могли без меня съездить, снять?

Толя, не злой, расстроенный, стоял с Герой, ассистенткой, похожей на цыганку еврейкой. Не то любовницей, не то матерью, опекавшей его, как ребенка. Близоруко щурился, от всего отстранясь. Не замечал, как на него пялятся проходящие районные дамы. Куда бы Толя ни приезжал, бабы считали его своей собственностью. Так действовала на них его нездешняя, непонятная, небритая, слащавая, приторная морда.

Толя вынул из рабочей куртки мой сценарий и протянул мне:

- Засунь его в ж…

- Выражайся ясней.

- Герой этот, пионер, которого мы сняли, - еврей.

- А мы тут причем? Заказ Председателя Верховного Совета. Василий Иванович сам сказал: «Снимите моего ординарца. Геройский пацан. Подбил два танка, взорвал себя гранатой», и еще что-то. Это его слова. Да и фамилия - Козлов!

- Фамилию ему дал Василий Иванович.

- Значит, тот?

- Федот, да не тот. У Василия Ивановича - маразм… Все запомнил, а забыл, что еврей. Тебе объяснит Франц Иванович. А сейчас - что прикажешь делать? Я проживу - а твой гонорар? Да и уезжать без ничего неохота… - Толя выплюнул окурок, посмотрел с сожалением на мой сценарий: он влюблялся в каждую мою строчку, цитировал в постели любовницам. Так и не отдав сценарий, сунул обратно в карман куртки. - Ну, придумай что-нибудь?

- Не ручаюсь, что понравится.

- Знаю заранее, что - да.

- Есть скрипач недалеко. Деревня Дорогая.

- «До-ро-гая!» - простонал Толя. - Я кончаю… Играет на свадьбах - и так далее?

- В том-то и дело, что нет! Лишился скрипки. Итальянская, сгорела. Попала молния в хату. То есть прямо в скрипку.

- Прямо в скрипку?!

- Да. Больше ничего не сгорело в хате.

Толя сел на тротуар:

- И ты молчал?

- Но причем тут юбилей Василия Ивановича?

- Это моя забота. От тебя потребуется только текст.

- Я берег скрипку как сюжет для фильма.

- Покупаю за любые деньги.

- Денег у тебя все равно нет. Мне надо съездить к бабке.

- К бабе?

- К моей бабке Соне, она живет здесь.

- Хорошо. Райкомовский «газик» я тебе оставляю. Скажешь бабке: «Привет» - и нас догонишь.

Толя щелкнул пальцами, повернувшись к группе. Те уже, все поняв, понеслись: тащили кабель, свет, коробки с кассетами. Вышел враскачку похожий на гиппопотама Валерий Хайтин, кинооператор. Я увидел Франца Ивановича, ходившего в отдалении и теперь приблизившегося. Его худое хитроватое лицо с глазами рыси, недавно озабоченное, - поспокойнело. Ведь он был к нам приставлен, за нас отвечал. А если мы нашли решение, то и ему зачтется. Я сказал, что он со мной.