Завтра в России - Эдуард Тополь

Ночью была гроза. Таких оглушительных, таких первозданных гроз Джиро Йошида не слышал ни в Японии, ни в США, ни тем более в Европе. При первых же бешеных раскатах грома Йошида вскочил, уверенный, что началась очередная арабо-израильская война. И в одной пижаме, босиком застыл перед фантастической красотой того, что увидел…

Темно-фиолетовые тучи, укрывающие ночные холмы святого Иерусалима, были освещены непрекращающимися зарничными сполохами. Молнии ежесекундно раскалывали небо до бездонных глубин, и оттуда, из этих мгновенных космических провалов, на город обрушивался грохот разорванной плоти Вселенной, обвалы ливня, бешеные порывы ветра. Казалось, все силы небес ринулись в атаку, чтобы наконец рассчитаться с Иерусалимом за его давнюю вину. Бело-синие молнии метались над слепыми от дождя крышами, сталкивались своими ослепительными пиками, грохоча и рассыпая неоновые сполохи, и снова разбегались, рыская по городу в поисках двухтысячелетних грешников. Ветер обрушивал на стены и окна такие потоки воды, словно пытался пробить ветхие людские жилища и вытащить этих грешников на суд Божий.

Но, привыкший к этим пыткам Небес, Иерусалим спал сном праведника.

И наутро госпожа Природа была с ним тиха, нежна и ласкова, как юный тиран, который испытывает муки совести перед невинной жертвой своих ночных пыток. Чистое, умытое солнце застенчиво поднималось со стороны Иордана и быстрым сухим теплом врачевало ночные раны земли, осушая мокрые мостовые, влажную зелень вечнозеленых кустарников и белые бока каменных домов и вилл. Джиро Йошида медленно шел рядом с Бэролом Леви по узкой тропинке на гребне Гило и восхищался необыкновенной прозрачностью воздуха, создающей эффект первозданности всех этих зеленых холмов вокруг. Отсюда, с холмов Гило, было видно бесконечно далеко – до Вифлеема, и воздух был так чист, что с расстояния нескольких километров можно было легко разглядеть там, в Вифлееме, даже фигурки людей на арабском рынке, осла, тянущего повозку, израильского солдата-часового на площади перед храмом Рождения Христа, – разглядеть столь ясно, словно смотришь в объемный бинокль…

Но вовсе не эти библейски-хрестоматийные пейзажи Вифлеема поразили сейчас Джиро Йошиду. И не прозрачность иерусалимского воздуха. Весной в горах под Хиросимой воздух почти столь же сух и прозрачен и при этом еще напоен тонким запахом хвои и кизиловым дымком дальнего очага… Но здесь, прямо под его ногами, было нечто куда более волнующее, чем библейская красота природы. По крутым склонам холмов Гило тянулись ясные следы виноградных террас как минимум пятитысячелетней давности. Каменные ступени этих террас были стерты временем и ветром, а их вертикальные стенки обрушились и заросли жесткой травой и кустарником. Одинокий старик в широкополой соломенной шляпе возился на верхней террасе: лопатой-тяпкой и садовыми ножницами выстригал сорняки, отвоевывая у вечности маленькую делянку. И вдруг Джиро Йошида явно, зримо увидел, что это его дед Тошио – в соломенной шляпе-«гасе», с острыми садовыми ножницами. Это его дедушка Тошио ловко подрезает виноградные лозы, неожиданно возникшие на этих склонах, и сухими, венозными, коричневыми от загара и табака пальцами выщипывает сорняки, прорастающие меж камней. Это видение было таким живым, зримым, стереоскопически точным, что Йошида ощутил даже холод в животе, ведь он никогда не видел своего деда – дед погиб 6 августа 1945 года в Хиросиме, погиб просто и легко: в тот миг, когда взорвалась над городом атомная бомба, дед входил со двора в дом, и балкон обрушился ему на голову. Еще два шага, всего два шага нужно было сделать деду Тошио, чтобы, может быть, остаться живым и увидеть своего внука, которого как раз в это время везли к нему в гости из Осаки…

И вот теперь наконец Джиро Йошида увидел деда, увидел как наяву, и ни на грамм не сомневался, что видит именно своего деда, Тошио. Больше того – он увидел на этих террасах и своих куда более древних предков. Они так живо и естественно вписались в этот пейзаж, словно жили здесь всегда, вечно и лишь вчера перенеслись в другую часть света, на Японские острова, чтобы там, на таких же пологих холмах, построить точно такие же террасные виноградники – «дандан-батаке»…

Удивительное ощущение каких-то биологических токов, соединивших его тело с этой землей, поразило Джиро. Он хорошо знал это чувство. Он облетел весь мир, он был в Европе, в США, в Австралии, в Китае, но только тогда, когда он выходил из самолета в международном аэропорту Нарита под Токио, он ощущал эти токи, этот биологический контакт своего тела с родной землей. Он знал, что далеко не все люди знают это чувство, но большинство летчиков – знают… То, что он испытывал такое же чувство здесь, в Израиле, не только поразило его, но еще и освежило, омолодило, обострило в нем все ощущения – таким помолодевшим и обновленным выходишь обычно из бассейна с горячей минеральной водой на горном японском курорте Атами…

– Что вы сказали?.. – спросил он, увидев, что Бэрол Леви остановился и смотрит на него, словно ожидая ответа на какой-то вопрос, который Йошида мог не расслышать, занятый своими мыслями.

– Нет, я еще ничего не сказал… – негромко ответил Бэрол, погладив рукой свою рыжую бороду и спрятав за этим жестом короткую улыбку.

«Нет! – тут же подумал Йошида, глядя на этого рыжепейсатого израильтянина. – Нет, все-таки мы с ним совершенно разные! Не может быть, чтобы мы были от одних предков…» И в этот момент он услышал прямой, в упор, вопрос:

– Если бы Израиль предпринял попытки спасти два миллиона евреев, которых русские сослали в Уссурийский край, как отнеслось бы к этому правительство Японии?

Это был неяпонский стиль ведения дел, никто в Японии не начинает обсуждение деловых вопросов – да еще такой важности! – вот так, с места в карьер, на утренней прогулке, в «тога» на босу ногу…

Но этот Бэрол стоит перед ним на тропе, смотрит в упор и ждет ответа.

– Гм… Вы всех дипломатов привозите сюда перед началом переговоров?

– Почти всех. Кроме арабов и русских.

– Мне кажется, я теперь понимаю, почему все наши послы в Израиле так склонны к сближению наших стран.

– Не все, – сказал Бэрол. Хотя было совершенно ясно, что господин министр иностранных дел Японии пытается увести разговор в сторону светских шуток и, следовательно, отложить деловой разговор, Бэрол отвечал ему совершенно серьезно. – Но те из ваших дипломатов, на кого эта земля не производит никакого впечатления, почти сразу же уезжают домой.

Йошида понял, что глава израильской разведки практически признается ему в том, что Израиль манипулирует японским дипломатическим корпусом – он находит пути отправить домой тех дипломатов, которые его не устраивают. Скорее всего они делают это не сами, тут же подумал Йошида, а руками тех, кто внутри нашего дипломатического корпуса – и правительства? – занимает произраильские позиции. Больше того, теперь понятно, почему посол Японии в Израиле так просил его прилететь в Израиль именно в пятницу вечером и совсем не возражал, чтобы в нарушение всех правил дипломатического этикета министр иностранных дел Японии ночевал в доме главы израильской разведки!..

Но ведь такое признание не делают случайно. Так неужели врожденная привычка отделять свои эмоции от мимики покинула Джиро, и этот рыжий Бэрол прочел на его лице все, что он ощущал и думал минуту назад?

И все-таки Йошида не почувствовал в своей душе ни гнева, ни даже досады. Он вдруг понял, что и сам не хочет вести с этим Бэролом разговор как дипломат с дипломатом, как японский министр иностранных дел с израильским разведчиком. То, что этот Бэрол запер его вчера одного наедине с кучей русской антисемитско-антияпонской литературы, а утром вывел на библейские холмы, не было, конечно, таким уж хитроумным ходом, который было бы сложно разгадать. Но и разгадав, Джиро отнесся к нему не только спокойно, а даже с некоторой долей признательности – ведь этот Бэрол подарил ему деда Тошио, которого он никогда раньше не видел! Пусть это мираж, эмоция, возникшая от соединения русской антисемитской белиберды, ночной грозы и перископического эффекта этого воздуха – ну и что? А может быть, действительно – два брата встретились наконец после пяти тысяч лет разлуки и должны решить, как помочь двум миллионам своих братьев и сестер, все еще находящихся в тысячелетнем плену?

– Правительство нашей страны считает, что интернирование двух миллионов евреев, предпринятое Стрижом и Митрохиным, является нарушением гуманных норм поведения цивилизованных наций, – сказал Йошида негромко.

Бэрол снова взглянул на него в упор и улыбнулся:

– Слушайте, Джиро. Мы же с вами военные летчики. И я вам сейчас скажу все как своему брату-летчику. Русских больше ста пятидесяти миллионов. Они могут бомбить друг друга, вешать, расстреливать, морить голодом, и им плевать, что их станет на десять или пятнадцать миллионов меньше. И это их личное, внутреннее, русское дело. Американский Конгресс может вести себя, как игрок на скачках – ждать, когда определится победитель, и тогда поставить на верную лошадку. Как в Афганистане. Когда стало ясно, что русские не могут победить в Афганистане, тогда американцы стали снабжать афганских партизан оружием. Для этого ровно миллион афганцев должны были погибнуть под русскими бомбами. Но нас, евреев, меньше, чем русских, и меньше, чем афганцев. Нас во всем мире всего восемь миллионов. Мы не можем допустить новой катастрофы и гибели четвертой части нашей нации. Моя жена рожает Израилю десятого ребенка, и она уже высохла, вы же видели. А родить заново два миллиона!.. Ваш народ пережил ужас Хиросимы, это сродни газовым печам Освенцима, поэтому только вы можете и должны нас понять. Два миллиона наших братьев вымерзают и умирают сейчас в Сибири между советским молотом и китайской наковальней. Пока в России идет гражданская война, они не получают даже того мизерного лагерного питания, которое им давали до уральского восстания. А не сегодня-завтра Китай может решить воспользоваться ситуацией и отхватит себе часть Сибири. При этом они прокатятся по евреям на советско-китайской границе, как асфальтовый каток. Мы не можем этого допустить, мы не можем ждать даже дня, ничего не делая. Поэтому мы сделали черт-то что, чтобы вы прилетели сюда хотя бы на два дня и ЗДЕСЬ услышали, что нам нужно. Нам нужно выбросить в Уссурийский край хлебный десант: 30 тысяч тонн продовольствия. Все, что мы просим у Японии, – разрешения воспользоваться вашими аэродромами.