Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко

Но годы спустя, когда судьба, повторно развеяв иллюзии о службе в Петербурге, затем еще жестоко накажет его, бросив сына Михаила в пекло мятежа Пугачева (Петра III), Шванвич горько пожалеет о содеянном и попытается искупить вину или заглушить угрызения совести сочинением незамысловатой истории о своей верности несчастному императору, в которой правда столь причудливо будет переплетаться с вымыслом, ставшим для автора рассказа желаемой, но неосуществившейся реальностью{184}.

Ну что ж, пора подвести итог совпадениям, обнаруженным благодаря Шванвичу. Девятое – указание на лейб-компанское прошлое Александра Мартыновича. Десятое – информация о самостоятельном переходе в православие. Одиннадцатое – замечание о недовольстве полученными за цареубийство наградами (этим пронизана поданная в ноябре 1762 года челобитная). Двенадцатое – встреча с вельможей. Тринадцатое – производство в капитанский чин. И четырнадцатое – отправка новоявленного капитана из Петербурга в отдаленную армейскую часть.

А теперь о пятнадцатом и шестнадцатом совпадениях. Шумахер сообщает, что окно в комнате Петра «было закрыто зелеными гардинами, так что снаружи ничего нельзя было разглядеть. Офицеры, сторожившие императора, не разрешали ему и выглядывать наружу, что он, впрочем, несколько раз, тем не менее, украдкой делал». Согласно датчанину, отрекшегося царя сторожили офицеры, а не унтер-офицеры и солдаты. Кроме того, из свидетельства дипломата вытекает, что офицеры эти дежурили внутри комнаты, а не снаружи (на чем, если вы помните, настаивает Рульер), раз Петру удавалось посмотреть в окно лишь украдкой. Проверить Шумахера позволяет третье письмо Петра Федоровича.

Вот о чем свидетельствует сам узник: «Комната, где я нахожусь до того мала, что едва могу в ней двигаться… Еще я Вас прошу, не приказывайте офицерам оставаться в той же комнате…» (курсив мой. – К. П.). Вновь совпадение. Даже в таких деталях, как, кто и где сторожит опального царя.

Но и этого мало. Датчанин утверждает, что Петра Федоровича в Ропшу отвезли два офицера – капитан Щербачков и поручик Озеров. Называя имена и звания, Шумахер в который раз идет на риск, давая возможность исследователю проверить себя. А ведь риск действительно огромен. Вот, например, весьма уважаемый Г. Гельбиг тоже не боится конкретных фактов. И он прямо заявляет, что некий «Энгельгарт… сделал последнее усилие, которое лишило жизни злосчастного монарха», то есть Петра III. Кто такой Энгельгарт? Сын немецкого врача, который рано записал свое дитя в один из трех гвардейских полков. В 1761 году тот стал сержантом гвардии, а в 70-х годах дослужился до генерал-поручика и выборгского губернатора{185}.

Ссылка на выборгское губернаторство – ключ, позволяющий идентифицировать обвиняемого. Достаточно раскрыть какой-нибудь «Адрес-календарь» за соответствующий период и узнать, что выборгским губернатором до 1778 года являлся Николай Николаевич Энгельгарт, уступивший затем пост Евгению Петровичу Кашкину. «Адрес-календарь» за 1765 год уточняет отношение Николая Николаевича к гвардии – капитан л.-гв. Семеновского полка. Поднимаем именные списки семеновцев за 1761-1762 годы и выясняем, что в 1761 году Николай Николаевич («из иноземцев», «в армии с 1743 году», «в гвардии с 1748 году», тридцати лет; родом, вероятно, из Выборга, куда «в дом его» он ездил в отпуск, например в 1752 году на 29 дней до 18 марта) – уже подпоручик (подпоручиком он значится и в именном списке, составленном в первой половине 1759 года). Служит в 1-й гренадерской роге Семеновского полка. Вступление на престол Петра Федоровича отражается на его карьере стремительным подъемом по иерархической лестнице: 25 декабря 1761 года он пожалован в поручики, 30 декабря – в капитан-поручики, а 29 марта 1762 года молодой офицер в ранге «штапс-капитана», то есть командующего ротой капитан-поручика, возглавляет 6-ю роту Семеновского полка{186}.

Следовательно, в раннем возрасте Николая Энгельгарта отец в гвардию не записывал, а в сержантском чине тот значился ранее 1761 года. Так что Гельбиг сильно промахнулся, всецело доверившись информации лица, которое о биографии Николая Энгельгарта имело смутное представление. Поэтому красочный рассказ о преступлении «гвардейского сержанта» вызывает серьезное сомнение. К тому же в пользу невиновности Энгельгарта говорит и благосклонность к тому нового императора, которая, конечно же, не очень способствует рождению в голове счастливчика преступных замыслов (в отличие от Шванвича Энгельгарта не «кормили» только обещаниями). А кроме того, у капитан-поручика есть пусть и не всеобъемлющее, но алиби, свидетельствующее о том, что в роковой для Петра день 3 июля его протеже, находясь в столице, занимался проблемами вверенной ему 6-й роты:

Лейб гвардии Семеновскаго полку к полковым делам от 6-й роты.

Репорт

Сего июля 1 дня оной роты у солдата Василия Михайлова, в бытность ево на карауле в Новом летнем Ея Императорскаго Величества доме, по приказу дежурнаго господина генерал-адъютанта взята у него епанча И об оном к полковым делам сим представляю. Капитан-порутчик Николай Энгельгарт. Июля 3 дня 1762 года{187}.

Может быть, сведения Шумахера такого же непроверенного свойства? Оказывается, нет. Информация секретаря датского посольства, в отличие от откровений саксонца, удивительно точна, если не считать допущенной кем-то (то ли издателем, то ли автором) ошибки в написании фамилии капитана. Не Щербачков (Tscherbatschkow – Schumacher A. Geschichte der Thronentsetzung… С. 46), а Щербачев. И как вы думаете, в каком полку служили капитан Щербачев и поручик Озеров? Да все в том же л.-гв. Семеновском полку! Капитан Алексей Логинович Щербачев (в гвардии с 1736 года, сорока лет от роду, из дворян, имеет 360 душ крепостных) командовал 1-й, затем 2-й гренадерскими ротами. Подпоручик Сергей Иванович Озеров (в гвардии с 1742 года, двадцати восьми лет от роду, из дворян, имеет 600 душ крепостных) встретил 1762 год в 7-й роте, а уже 14 января «по имянному указу пожалован в порутчики в 10 роту»{188}. Таково немаловажное семнадцатое пересечение показаний Шумахера с реальностью, хотя и не последнее.

В распоряжении историков есть весьма ценный документ, свидетельства которого по ключевым позициям на удивление тождественны рассказу датчанина. Это депеша французского дипломата Л. Беранже герцогу Шуазелю от 10 (21) августа 1762 года. Процитируем первую половину, касающуюся обстоятельств цареубийства: «J’ attendais le depart de ce courrier pour faire passer V[otre], Gr[andeur], le detail de mes notions sur la fin tragique et deplorable de Pierre III. Je dois a la verite de l’histoire et a l’instruction de la posterite le detail d’une horreur digne du siecle le plus barbare et le plus feroce. Je ne rappelerai point ici, M-gr, tout ce que j’ai eu l’honneur de Vous mander par ma depeche du 23 Juillet Ne 12. Les soupcons que j’avais alors ont acquis cette espece de certitude que donne l’uniformite de plusieurs rapports desinteresses.

Pierre III, au lieu d’etre conduit a Schlusselbourg, comme je l’avais ecrit sur un faux avis le 13 Juillet, fut mene a Ropsha, maison de campagne du feldmarechal Razoumofsky, distante d’environ 50 verstes de Petersbourg. Les officiers, a qui l’ on avait confie sa garde, lui ont fait les plus grands outrages; l’idee du malheur en general et surtout la vue d’un Prince dans les fers interesse tout homme sensible, et malgre sa degradation les peuples civilises n’oublient jamais le respect, du au sacre caractere, dont il a ete revetu, mais loin que les Moscovites soient accesibles a cette pitie si naturelle aux coeurs vertueux, ils aggravent toujours les tourments des victimes livrees a leur ferocite. On m’assure que toutes les folies, tous les ridicules de Pierre III lui ont ete reproches tres amerement dans sa prison par cette soldatesque effrenee. Mais le comble de l’infamie et de la sceleratesse, c’est que Tervu{189} s’etant rendu aupres de lui, quatre ou cinq jours apres sa detention, le forca a avaler une potion dans laquelle il avait distille le poison, dont on voulait le faire mourir. Ce Prince se defendit longtemps de la prendre. Il se doutait vraisemblablement de ce que la coupe contenait, et on pretend qu’il ne ceda qu’aux menaces et la violence. On ajoute qu’il demanda un instant apres du lait, qui lui fut inhumainement refuse et que le poison, ne produisant pas assez promptement son effet, on se determina a l’etrangler. Ce qu’il y a de certain, M-gr, c’est qu’on a remarque qu’un Prince Bariatinsky, qui a apporte a la Cour la nouvelle de la mort de Pierre III, avait recu plusieurs coups au visage, qu’on dit lui avoir ete donnes par le ci-devant Empereur, en se defendant au moment qu’on attentait ainsi a sa vie. Ce dernier parti a ete pris a cause de la decouverte d’un complot forme et sur le point d’etre execute par le regiment de Preobrajensky d’enlever Pierre III de sa prison et de le retablir sur le trone. Le medecin Crouse, qu’il detestait et qui lui a ete envoye, est soupconne d’avoir prepare ce poison. Il est devenu depuis medecin du Grand Duc.

Le detail de ces horreurs vient principalement d’un valet de chambre russe fidele a Pierre 111 dans sa disgrace et qui, a son retour a Petersbourg, a depose dans le sein d’un de ses amis ses regrets sur la perte de son maitre et l’histoire de ses malheurs. Ce meme valet de chambre a ete enleve ensuite et conduit a la Cour, ou un Pope, le crucifix a la main, lui a fait promettre par les sermens les plus sacres un secret inviolable sur tout ce qu’il pouvait avoir vu.

J’ai l’honneur, M-gr, de Vous envoyer les manifestes publies par ordre de l’imperatrice…».

Перевод: «Я ожидал отъезда курьера, чтобы передать Вашей Светлости уточнение моих сведений о трагическом и печальном конце Петра III. Ради правды истории и в назидание потомству я должен подробно рассказать об этом ужасе, достойном самого варварского и жестокого века. Не стану напоминать, сударь, здесь всего того, о чем я имел честь сообщить вам в моей депеше от 23 июля под № 12. Догадки, которые имелись у меня тогда, приобрели тот род определенности, который придает единообразие многочисленным независимым сообщениям.