Легенда Татр - Казимеж Тетмайер

Пораженные мужики теснились около убитого.

— Удивительные дела творятся в этих Татрах, — прошептал один из «чужаков», отходя к перевалу.

Никто не мог бы описать того, что видели мужики. Казалось, радуги змеились в долине; казалось, тихие пруды, и озера, и сверкающие синим золотом ручьи загорались в тумане; по горным лугам и склонам тянулись вереницы синих туманов, словно двигались огромные синие задумчивые призраки. Иногда в голубом сумраке проплывало что-то белое, крылатое; иногда из золотистого озера поднималось откуда-то снизу словно серебряно-розовое облако.

Казалось, что огромные стаи чудовищных рыб со светящейся чешуей кидаются в серое море туманов, а иногда с долины словно летел к небу ангел с гремящими крыльями.

А вдали все спокойнее, все светлее раскрывалась главам равнина липтовская. Казалось, в этот час над нею витали золотисто-розовые сны. Спокойно дышала грудь ее.

Вдруг Яносик Нендза Литмановский пронзительно свистнул и зазвенел над долиной поднятой высоко, выше орлиного пера на его шляпе, чупагой с медными кольцами.

Тяжело, пусто было в доме стариков Нендз после ухода Яносика, единственного сына.

Но так нужно было — и он пошел.

Пошел, как некогда шел мстить шляхте за мужиков и удержать ее карающую руку после битвы под Берестечком.

Пошел, как некогда шел для того, чтобы провести польского короля по шведским трупам на родину, в его королевство.

Теперь шел Яносик в третий раз за Татры, чтобы победить нищету, добыть землю для польских мужиков, своих земляков, голодающих гуралей.

Молча смотрели друг на друга старики, родители Яносика, сидя в большой белой избе, под толстыми, резными столбами, подпиравшими потолок.

Так нужно было, сын должен был идти. Это было его дело.

На то он был мужчина, на то и родился.

И с гордостью смотрели друг на друга родители Яносика.

Ведь не черт его создал, не колдунья подарила ему рубаху, пояс и чупагу, — рубаху, в которой заключено упорство, пояс, в котором — сила, и чупагу, которая сама девять дверей прорубит.

Это они, Ясек Нендза из Гроня, старший сын Ясека Нендзы Литмановского и Марины, Чайковой дочери, и она, Каська, единственная дочь Вальчака из Скибувки, зачали его в июньскую благоуханную ночь.

Полный гордости, смотрел старик Нендза на жену; полная гордости, смотрела старуха на мужа.

Так уж всегда бывало, что матери были красивее дочерей, а отцы сильнее сыновей.

Но с тех пор, как люди помнят род Нендз из Гроня, еще с тех пор, как жили они на Заскалье, между Людзимежем, Шафлярами и Рогожником, не бывало такого Нендзы, как Яносик.

И не будет.

Ни Яно, который побил ментусян, ни Юро не были лучше его.

Нет…

И он должен был идти.

Потому что если бы не он, то кто ж бы пошел?

На него, как на солнце, обращены были взоры горцев.

Несмотря на свою молодость, он был как бы королем Подгалья.

И не только Подгалья, но и всех Татр.

Вот каким сыном благословил их господь!

Без него шляхта перебила бы всех мужиков, без него король не вернулся бы в свою столицу. Он нужде загородил дорогу в Подгалье, широкой грудью своей преградил ей путь, он вырвет людей у нее из глотки, как ягненка из волчьей пасти.

А когда сделает это, когда вернется со славой и с новым богатством, тогда он женится на девушке богатой, из Почтенного дома и будет хозяйничать на своей земле. Справят свадьбу, да еще попышнее, чем когда-то у его родителей, хотя и о той свадьбе молва шла на шесть миль кругом.

Над дверями, напротив искусно сплетенной из тонких стебельков огромной подвижной паутины, средства против дурного глаза, висел на гвозде венок, который надевала старуха Нендзова в день своей свадьбы, венок, успевший давно засохнуть. В нем она перед свадьбой, в июне, гуляла по зеленому лугу и пела:

Зачем ты мне нужен,Розовый цветочек?Я себе сплетаюПоследний веночек…

А за иконой, написанной на стекле, торчал свадебный букет старика Нендзы, отца Яносика, сухой и пыльный.

Старики улыбнулись друг другу.

У нее еще сохранилась та рубашка, в которой ездила она к венцу в Шафляры, рубашка была спрятана в сундуке, тонкая, как паутина, с широким кружевом вокруг шеи, вышитая чудесным узором из еловых веток и горных лилий. Там же хранился и голубой корсаж с шитыми золотом розами, белый прозрачный головной платок с богатым шитьем, красные сафьяновые сапоги… В сундуке из кедрового дерева лежали наволочки, искусно вышитые, и тонкие полотняные простыни, а на самом дне пять ниток кораллов, которым не было цены, — их старуха надевала по праздникам и берегла для будущей невестки.

Но это должна быть девушка, каких мало!

Из хозяйского роду, как дочь Топора из Грубого или солтыса Новобильского, богатая, работящая, послушная, здоровая и красивая. Много таких невест в томлении поглядывало на Нендзов Гроник, но Яносик еще не хотел жениться.

— Знаете, мама, — говорил он, — ветру легче лететь, когда он ничего не несет. Хоть бы только ольховую ветвь или птичье перо нес, и то уж ему мешает! А я — как ветер!

Улыбалась старуха, слушая его. Ведь благодаря такому характеру сына росла его слава, богатство и значение.

Но печально глядели сейчас из резного киота лики святых, писанные яркими красками на стекле, и меж темно-зеленых кедровых сундуков, богато разрисованных цветочками, полных всякого добра, бродила грусть… и грустью веяло от цифры тысяча пятьсот пятьдесят на потолке, под которой была надпись: «Ян Нендза Литмановский построил этот дом».

А вдруг сын не вернется!..

А вдруг он погибнет!..

Ни слова не сказали старики друг другу — только посмотрели одновременно друг на друга.

Больше ста лет стоит дом и ведется хозяйство в Тропике.

Господь благословил их, и богатство росло.

Неужто все это осиротеет?

Вздохнули старики.

Но сын должен был идти…

Они его для этого растили.

Мать сама дала ему чупагу в руки.

Они учили его гордо держать голову и заставлять людей уважать себя.

Они не находили ему равного даже среди солтысов, хотя, например, Новобильские в Бялке или Зыхи в Витове были шляхетского рода.

Сами они ему твердили, что нет ему равного.

Сами учили соседских детей победнее слушаться Яносика, когда он был еще мальчиком.

Они первые ставили его выше всех других.

В холодных, надменных глазах старухи Нендзовой засверкали крупные слезы.

— И зачем только я родила на свет такого молодца? — сказала она. — Такого гетмана!..

Но она тотчас же смахнула пальцами слезы, и на ее лицо вернулось суровое, гордое спокойствие.

— Что же делать? — сказал старый Нендза. — От орла сова не родится, а только орел. Мы — Нендзы Литмановские.

— Да! — ответила старуха. — Надо мириться.

Коровы уже возвращались с пастбищ, позвякивая колокольчиками; и хозяйка, встав, вышла на порог, чтобы поглядеть на них. Стадо брело, сбившись в кучу, за ним шли с длинными кнутами и чупагами в руках два взрослых пастуха, которые могли защитить его от волков и злых людей, а третий, подросток с палкой в руке, издали уже орал во все горло:

Солнышко заходит, за лесом садится…Начала хозяйка с ужином возиться,Варит, эх, готовит не кому иному,Пастуху, что лугом стадо гонит к дому.

Медленной поступью, отдельно от коров, шли длиннорогие волы с пастбища, за ними — два волопаса с дудками и длинными чупагами. Среди волов были пегие оравские, рыжие и черные польские.

Побрякивая сотней медных колокольчиков, бежали овцы, которых подгоняли белые собаки и пастухи, бежали вместе с козами, громадным стадом.

Сыновнее богатство возвращалось домой. Вышел и старик Нендза на порог, поджидая его.

— Что-то с Пеструхой неладно, хозяин, — доложил старший пастух.

— Отведи ее в хлев, — сказал Нендза, — сними с себя рубаху, выверни ее наизнанку и покрой корову, а потом укуси ее три раза в шею, ей сейчас же и полегчает.

Старики вернулись в дом. Полдник был готов, хозяйка сварила его вовремя, а кухарка подала. Она поставила на стол громадную миску в черной избе, и скоро Нендза с женой, работники и служанки сели на лавках вокруг. Ели горячие гречневые клецки с салом. Нендза, как хозяин, прочел молитву и перекрестил кушанье. Набирали клецки большими деревянными ложками с красивой резьбой на черенках, а хозяйка подливала в миску горячее молоко из горшка, стоящего рядом, и каждый набирал его ложкою вместе с клецками.

После полудня, когда пастухи опять погнали стадо на пастбище, пришли проведать дядю и тетку Кристка, Ядвига и Войтек, который вырезал из дерева всякие вещи.

Они уселись перед избой, так как было тепло, а в поле к это время никакой работы не было, и стали разговаривать.