Враг невидим - Юлия Федотова

Кто там пару недель назад пропал в деревне, его ещё искали с собаками? Странно, конечно, что не нашли. Полковник Гриммслоу – так, кажется? Да, будет теперь гринторпскому констеблю новая работа!

Чувствуя себя немного раздосадованным, Веттели побрёл в деревню. Это называется, «отдохнул»! И что за невезение такое? Разве мало в Гринторпе народу? Почему всех окрестных покойников должен находить именно он?

Счастье ещё, что гринторпский констебль был человеком толковым. Осмотр места преступления, опрос свидетеля, протокол – всё было проделано чрезвычайно оперативно. Очень скоро Веттели был свободен, пошёл дожидаться вечера. Думать о неприятной находке он больше не стал, уверенный, что она никак не связана со школьными событиями последних недель.

День вообще выдался чрезвычайно беспокойный.

Сначала, как мы уже сказали, был труп. С новым трупом в Гринторпе опять объявился инспектор Поттинджер и потряс бывшего главного подозреваемого до глубины души, принеся ему свои извинения. Вот уж чего не ждали, так не ждали! Делал он это грубовато, по большому счёту, не столько прощения просил, сколько сам себя успокаивал, что ошибиться может каждый, никто из смертных от этого не застрахован. Но сам факт раскаяния был налицо, и Веттели вдруг почувствовал, что начинает воспринимать эрчестерского полицейского как неотъемлемую часть Гринторпа, со всеми вытекающими последствиями. Его скверные манеры больше не раздражали, наоборот, казались колоритными и самобытными, не лишённым своеобразного очарования. В общем, не то простил, не то просто привык.

Между прочим, инспектор обмолвился вскользь, что из числа подозреваемых вместе с Веттели исключен и его однополчанин: в день совершения преступления Токслея неоднократно видели даже не в самом Эльчестере, а в скольких-то милях от города, в поместье его родственника – прислуга подтвердила. Эту новость Веттели отнёс к разряду приятных.

Вслед за Поттинджером вдруг явилась целая военная делегация из Баргейта, в составе пяти человек: военные маги в чинах от капитана до подполковника и два майора из разведки. Сначала все решили – это по поводу гибели Гриммслоу, всё-таки был полковник, хоть и отставной. Но скоро выяснилось, что гринторпские происшествия их нисколько не заботят, а явились они опять же по душу условно-демобилизованного капитана Веттели. Их интересовало всё, что было связано с кафьотским проклятием и процедурой снятия оного. («Прости, мальчик, – извинялась позднее ведьма. – О применении магии такого уровня, как в твоём случае, мы обязаны докладывать в министерство, а оттуда, видно, сообщили в ваше ведомство».)

Разговаривать на эту тему ему не хотелось, но маги настаивали, и их можно было понять: на их шее висело чуть не полторы сотни потенциальных чудовищ и одно, скорее всего, уже состоявшееся по милости капитана Веттели. Поэтому он старался на все вопросы отвечать как можно обстоятельнее и добросовестнее, позволил произвести над собой какие-то малопонятные и не совсем безболезненные магические манипуляции, и под конец свёл их с мисс Брэннстоун, справедливо полагая, что её сведения будут на порядок более ценными. Ведь когда, к примеру, хотят испечь пирог – рецепт спрашивают у повара, а не у самого пирога.

Представители магического сословия моментально нашли общий язык, имеющий до обидного мало общего с обычным альбионским: половина разговора шла на латыни, другая половина состояла из таких специальных, видимо, тайных терминов, что неискушённые слушатели, даже зная латынь, при всём желании не могли ничего понять.

Разведчики заскучали, Веттели начал потихоньку пробираться к двери, и тут один заметил как бы вскользь: поскольку никаких препятствий для дальнейшего прохождения службы не осталось, майор Анстетт волен вернуться в строй в любой удобный для него момент.

В этом месте ему стоило немалого труда, чтобы удержаться от нервного смеха: сначала он был условно-демобилизованным, теперь вдруг оказался повышенным в звании видимо, тоже условно. «А-а-а! – заорал бы он, если бы всё ещё оставался проклятым. – Да ни под каким видом не вернусь, тьфу-тьфу через левое плечо!» Но, свободный от деструктивного влияния проклятий, ответил сдержано и дипломатично: «Я непременно обдумаю ваши слова, господа». Потому что мало ли как может повернуться жизнь?

Военные вскоре ушли, но они были не последними его визитёрами в тот в долгий и насыщенный день. На вечер у Веттели была назначена ещё одна встреча.

Он ждал её с волнением, боялся ударить лицом в грязь – почему-то страшно захотелось произвести впечатление великого знатока Вергилия. Казалось бы, зачем? А вот приболело, и всё тут! Знать бы ещё, на кого это впечатление придётся производить…

Тихий, робкий стук в дверь заставил его подскочить чуть не до потолка.

На пороге топтался смотритель Коулман, с тяжёлым фолиантом под мышкой, и без намёка на привычную маскировку.

– Добрый вечер, лорд Анстетт, надеюсь, я не слишком грубо нарушил ваши планы на этот час? – приветствовал он церемонно.

– Что вы, я вас давно жду! Очень рад визиту! – Веттели не пришлось кривить душой, он в самом деле был рад гоблину потому что смутно опасался кого-то худшего.

– А ничего, что я к вам так… запросто? – спросил мистер Коулман доверительно и немного смущённо. – Вам ведь и без того давно известно, кто я есть. Знаете, так утомительно постоянно носить чужую личину, следить, чтобы не спала некстати, чтобы не вышло никакого конфуза… В конце концов, перестаёшь ощущать себя самим собой. Так хочется иногда отвести душу…

– Ах, ну разумеется! – заверил Веттели с жаром, он чувствовал себя польщённым таким доверием. – Я счастлив видеть вас в любом из ваших обличий, как вам будет удобно! Располагайтесь, мистер Коулман, не угодно ли чаю?

От чая гость отказался под тем предлогом, что гоблины его вообще не пьют. Оно и к лучшему, потому что к чаю у Веттели по прежнему ничего не было, даже совершенно необходимого молока, пить бы пришлось на континентальный манер. Может быть, гоблин просто об этом знал?

…Они начали с упомянутой восьмой эклоги. Оказывается, мистера Коулмана, в целом восхищённого столь детальным и достоверным описанием приворотного обряда, повергала в недоумение фраза:

«Справлю обряд колдовской, помутить попытаюсь волшбоюЗдравый любовника ум: все есть, не хватает заклятийДафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!»

Гоблин никак не мог взять в толк, для чего ворожее непременно понадобилось сводить несчастного возлюбленного с ума? Почему бы ей не ограничиться простым приворотом, без крайностей? Это жестоко, в конце концов! Да и ей что за радость, держать в своём доме душевнобольного?

Пришлось вести долгую беседу об особенностях и странностях человеческой любви.

Постепенно разговор охватывал всё новые и новые сферы творчества поэта, от Буколик перешли к Энеиде, затронули утомительные Георгики – выяснилось, что каждый едва осилил их половину, углубились в более поздние произведения, добрались до Артурианской эпохи…

Ближе к одиннадцати в башню поднялась Эмили – пожелать любимому спокойной ночи.

…– как хотите, мистер Веттели, – донеслось из-за двери, – но меня не покидает навязчивое ощущение, будто, Буколики и Эквитемики[16] созданы совершенно разными авторами, не име ющими друг с другом ничего общего, кроме, разве, принадлежности к роду человеческому. Иной стиль, иной слог, иной взгляд на жизнь, в конце концов! Как вы это можете трактовать?

– Ах, мистер Коулман, примите в расчёт пять с лишним веков, разделяющих эти творения! Я понимаю: вас, как представителя старшего народа, такой срок не впечатляет, но для нас, людей, он воистину огромен! Человек не может прожить полтысячи лет и не измениться. Да и останется ли он именно человеком – это тоже большой вопрос. Если мы обратимся к источникам, то увидим, что поздний Вергилий, в бытность свою при короле Артуре…

Эмили послушала минуту-другую, и тихо, на цыпочках удалилась.

Беседа затянулась заполночь, к обоюдному удовольствию.

…– Удивляюсь, мистер Веттели, почему вы, так тонко чувствующий поэзию юноша, берёте на себя труд преподавать банальное естествознание и, уж не обижайтесь на старика, отвратительнейшее военное дело? Неужели эти дисциплины действительно вас привлекают? Почему вы не похлопочете о должности учителя словесности? Право, вам бы это гораздо больше подошло!

– Ну что вы, мистер Коулман! У меня нет нужного образования, я не более, чем дилетант. Да и место занято, притом весьма квалифицированным специалистом. Думаю, Огастес Гаффин был бы и вам куда более полезен, чем я…

Но гоблин в ответ поморщился и передёрнул ушами.

– Ни в коем случае! Мне бы даже в голову не пришло обращаться к этому снобу! Он почему-то вообразил, будто всё возвышенное и прекрасное в этом мире – удел одних только юных златокудрых поэтов, а тот, кто, уж простите старика за грубость, мордой не вышел, пусть сидит у себя в кладовке и пересчитывает смены белья!.. Ах батюшки! – видно, упоминание о кладовке вернуло мистера Коулмана с небес на землю. – Время-то, время первый час! Заговорил я вас, од нако, а ведь вы были… нездоровы, вам нужно отдыхать! До свидания, мистер Веттели, и доброй вам ночи. Сердечное спасибо за приятнейший вечер! – он раскланялся и поспешно засе менил к дверям, но вдруг обернулся, или вспомнив о чём то, или на что-то решившись. – И всё-таки я должен вам сказать! Это не в обычаях нашего народа, но после того, что вы сделали для меня…