МЖ. Роман-жизнь от первого лица - Алексей Колышевский

Жажда жизни

Говорят, что перед смертью страдальцу выпадает последний счастливый день. Тогда боль отступает, человек чувствует себя лучше, начинает проявлять признаки выздоровления, все вокруг облегченно вздыхают и с радостью надеются, что дело пошло на поправку, но это вовсе не так, это совсем не так. Подобно крысам, убегающим с обреченного на погибель корабля, убегают и симптомы болезни. Они выполнили свою разрушительную работу, больше им нечего делать в изможденном теле, и они оставляют его, дают краткий и последний прижизненный покой. Думаю, что те две недели тоже были своего рода таким последним днем для меня. Выручавшая прежде интуиция молчала, вещих снов я не видел и встретил первый день весны в прекрасном настроении, готовый к завтрашнему возвращению на работу, с новыми планами и видами на жизнь. К этому времени я купил для нас со Светой и маленькой зайкой, которой вот-вот предстояло появиться на свет, большую квартиру и, как ни странно, в том же районе. Все мы жили тогда и живем по сей день возле парков Сокольники и Лосиный Остров и куда-либо уезжать от этих оазисов чистого воздуха, леса и тишины не думаем. В квартире полным ходом шел ремонт. Утром первого марта я оделся для утренней пробежки, около часа бегал в Сокольниках вокруг каскада прудов, а затем зашел глянуть на то, как продвигается ремонт. Увиденным остался вполне доволен, дал несколько указаний рабочим и вернулся домой. Позвонил Костя – один из моих «спонсоров» – и сказал, что хочет рассчитаться со мной по итогам прошедшего месяца. Обычно такой расчет между нами происходил в начале месяца, но первого числа никогда. Но Костя куда-то улетал и предложил встретиться, в противном случае мне пришлось бы ждать денег две-три недели, так как я всегда имел дело только с хозяевами бизнеса и никогда с наемными, пусть даже и высокопоставленными, менеджерами и деньги брал только из хозяйских рук. Мы договорились о встрече в 13.00 в японском ресторане возле площади Хо Ши Мина на юго-западе Москвы. В 12.50 я подъехал к ресторану, несколько минут осматривался, проверяя, нет ли поблизости ненужных глаз, вошел внутрь и сел в углу за ширмой. Место было очень удобным: никто из посетителей не мог видеть меня, и это меня устраивало. Костя немного запоздал, он вошел в ресторан в 13.20. Извинился. Мы заказали чай, немного суши. Костя под столом передал мне очень объемный конверт. Я сунул его в задний карман джинсов.

– Спасибо Костя.

– Не за что. Тебе спасибо, Марк.

– Мне то за что?

– За то, что помогаешь.

– Да брось ты, Костя. Чем таким уж особенным я тебе «помогаю»? Наверное, ты хотел сказать не «помогаешь», а «вымогаешь», но хорошее воспитание и врожденное чувство такта помешало тебе сделать это?

– Вовсе нет, Марк. Я действительно считаю, что я справедливо плачу тебе за твой труд. Ты многое делаешь для меня, для моего бизнеса. Мой товар представлен гораздо лучше товара моих конкурентов, некоторых из них ты вообще не подпускаешь к полкам своей сети. Я зарабатываю достаточно хорошо, ты вовремя оплачиваешь мне за товар, что мне еще желать? Я делюсь с тобой своим заработком, и делюсь совершенно справедливо. Поэтому не ерничай. Я считаю тебя своим другом, партнером, а с друзьями и партнерами я всегда говорю искренно.

– Я запомню. Костя, завтра я выхожу на работу, погляжу там, что я еще смогу сделать для тебя.

– Спасибо, спасибо, дружище. Я всегда говорил, что лучше откатить, чем что-то подписать. Зачем мне соглашаться с каторжными условиями официального договора, если я все в состоянии решить через тебя. Береги себя, Марк. Ты мне очень нужен. Если хочешь, я даже могу приставить к тебе личную охрану и сам буду оплачивать ее. Хочешь?

– Нет, Костя. Спасибо, конечно, но в офисе, я думаю, не поймут.

– Ну, как знаешь. До свидания, до скорой встречи, брательник.

– Бывай, Костя. Удачи тебе. До встречи.

Я сел в машину. Проехал два-три квартала и остановился. Проверил конверт и обнаружил в нем двести тысяч рублей купюрами по одной тысяче. Решил сразу же заехать в банк и положить сто тысяч на счет. В банке была огромная очередь, и я решил вернуться туда попозже, занял очередь, а сперва решил загнать машину в гараж, который был совсем рядом. В гараже я убрал сто тысяч в бумажник, а еще одну пачку, для банка, положил во внутренний, правый карман пальто. Бумажник я хотел сунуть в портфель, в котором лежала бутылка Chateau Margaux, подаренная Минаевым, сломанный мобильный телефон Евы, предназначенный для сдачи его в ремонт, какой-то снятый и убранный в стародавние времена галстук и ежедневник за 2004 год, но мой ангел-хранитель распорядился иначе, и я положил бумажник в нагрудный карман рубашки. Бумажник был из толстой кожи, большущим, с бесчисленным количеством отделений и кармашков. В одном из таких кармашков лежал подарок мамы – бронзовая икона Николая Чудотворца, довольно толстая и размером с водительские права. Я постоянно держал ее там и иногда, если становилось особенно тяжко на душе, доставал эту иконку, молился про себя и, поцеловав ее, убирал обратно в бумажник. У дверей банка мне стало как-то не по себе. Дело в том, что я заметил, как возле входа трется какой-то крайне неприятный тип. От него как будто бы за версту разило мертвечиной. Я знаю этот запах. Он появился в кабинете Струкова за несколько секунд до того, как я застрелил его. Запах близкой смерти. Надо было мне удирать без оглядки, как только я увидел этого живого покойника, но я только машинально пожалел про себя, что не взял с собой пистолет. Был у меня один знакомый гангстер, звали его Толян. Я не знаю, что он там творил такое гангстерское, а я с ним просто поддерживал хорошие отношения, иногда мы сидели у него на кухне, имея на столе пятилитровый бочонок пива, иначе «фуфырь», и говорили о литературе. Толик был чем-то похож на меня, только он был идейным гангстером: никогда нигде не работал, всегда что-то мутил, но свободы не покидал, в тюрьме ни разу не сидел. И всегда поучал меня:

– Марка, всегда носи с собой плетку.

Плетка на его жаргоне означала пистолет, автомат, все, что плевалось свинцом. Толик в свое время и снабдил меня некоторым количеством этих плеток. У самого у него была их целая коллекция, и мне из нее тоже кое-что перепало. Толяну его плетки не помогли, и его, как и всякого порядочного гангстера, однажды застрелили милиционеры. Причем Толян отстреливался, говорят, около часа и горлопанил при этом песни «Metallica». На строчке «Nothing else matters» меткая пуля сержанта милиции по фамилии Курилкин прервала с чувством исполняемую Толяном балладу, а заодно и его тяжелую нервную жизнь.

Совету Толика я не внял тогда, впервые в жизни, и пистолет оставил в гаражном сейфе.

А подозрительный тип щелчком отбросил сигарету и зашел в банк вслед за мной.

В банке как раз подошла моя очередь. Я подал экономисту паспорт, назвал сумму, которую хотел бы положить на счет, она выписала приходный ордер и попросила меня пройти в кассу номер три. Именно эта касса была расположена за закрытыми дверями, и никто из посетителей не мог видеть, что именно делает клиент банка: забирает деньги или, наоборот, передает их кассиру. Тот, кто вошел следом за мной, был наводчиком и также не мог видеть, что именно я делаю за закрытыми дверями, но его вверг в заблуждение мой портфель. «Раз есть портфель, значит, в нем должны быть деньги», – вот что он подумал. Двадцатичетырехлетний украинский гастролер, отморозок по фамилии Власенко. Его старший брат поджидал неподалеку. В кармане он сжимал пистолет «ИЖ», удаленный им у застреленного им же из антикварного «нагана» инкассатора. Инкассаторов было двое, они вышли из магазина с мешками денег. Один из них вопреки инструкции замешкался, у него развязался шнурок, он положил мешок на землю и присел рядом. Его напарник также отвлекся, тем более что вокруг все было спокойно. Больше они уже ничего не видели. Две пули, выпущенные прекрасным стрелком Власенко-старшим, прервали жизни двух приятелей, имевших, между прочим, семьи по двое детей. А братишки схватили мешки с деньгами, пистолеты обоих несчастных, выбросили свой «наган» и смылись.

Я получил от кассира корешок приходника, спрятал его в портфель и вышел из банка. Для того, чтобы попасть домой, мне надо было пройти двор за домом сто восемнадцать по проспекту Мира. Он обычно безлюден. Так было и в тот первый весенний день. Лишь в противоположном конце двора гуляли две бабушки с собачками и какие-то мамаши, выгуливающие детей в колясках, попивали пивко и покуривали, изредка потряхивая коляски со своими спящими чадами. Я вошел на территорию двора, предвкушая обед и послеобеденный сладкий сон. Меня обогнал какой-то человек в черной драповой куртке и в кепке. Он быстро прошел вперед метров на двадцать, затем резко развернулся, и я увидел, что это был парень примерно моего возраста. Широко улыбаясь мне, словно старому приятелю, держа руки в карманах своей курточки, он уверенно двинулся мне навстречу, сделал несколько шагов, поднял правую руку, не вынимая ее из кармана. Я увидел, как приподнялась пола его куртки. Помню, как я успел подумать, что это он собирается сделать. Ответ на вопрос прозвучал через секунду. И ответом был выстрел.