Высотка - Екатерина Завершнева

(Их поступь легка, как белая ночь // их лица светлы, они чувствуют дождь // карнизов и крыш // и так хочется прыгнуть в открытый пролет // но уже утро зевает из окон, утро встает // cпи, малыш.)

На последний экзамен Митька подкатывает меня прямо ко входу на психфак. Навстречу Акис, за ручку с сероглазой девочкой. Здоровается, заговорщицки подмигивает. Это твой новый бандит, о котором все говорят? Не похож вроде на бандита, откуда взялся? Смотритесь вы прекрасно, Аська, даже если ты будешь все отрицать. Меня не проведешь!

(А год назад утверждал, что я прекрасно смотрюсь рядом с чудовищем… Как быстро у людей вкусы меняются!)

Акис два месяца женат на сероглазой, поэтому светел и добр, на следующий курс перебирается без единого трояка, ну и я заодно. Значит, дадут стипу, а пока я подрабатываю техническим переводом в том самом журнале «PC Magazine», который до сих пор лежит на Митькином столе (и не потому, что бардак, а потому, что я его как подставку под горячее использую).

В журнал Петя устроил. Пробный текст перевела сносно, взяли на испытательный срок. Петька потешается, правя мои опусы, поскольку терминологию я изобретаю на ходу. «Two billion dollars» ничтоже сумняшеся превратила в «два биллиона». Представь себе фирмочку с оборотом в два биллиона долларов!.. Билл Гейтс отдыхает… Баев льет крокодиловы слезы… но в целом ты молоток, могло быть хуже.

Спасибо Пете, спасибо «PC Magazine», я опускаю в щель последний жеточник на метро и еду за гонораром. Если сейчас денег не дадут, чапать мне через всю Москву пешком, или штурмовать турникет под истеричные свистки дежурной по станции, или клянчить жетончик у добрых людей. «Золотой единый» почему-то потерял свою силу, не действует — баевские штучки, наверное.

Добрый дяденька редактор наскоро просматривает нашу с Петей работу, кладет в ящик стола, открывает другой и достает конверт. Ура! Ура! Значит, меня ждет слойка и батончик с райским наслаждением, а вечером Митя, Митька, Митяй.

Лето, я изжарен как котлета, мы все изжарены, живем на пляже в Серебряном бору. Кот продал бабушкин резной секретер, пропиваем (оказывается, у него бабушка в Москве! и чего он тогда по общагам мается? за компанию?). Сидим по горло в реке, в голове волшебные пивные пузырьки, мир определенно становится все лучше и лучше. Устроили конкурс нырков, кто техничней войдет в воду. Митька и Кот сплетают руки, я забираюсь на этот помост и, не удержавшись, плюхаюсь в воду, хватаясь за что придется. Клок есенинских волос остается в ладони, Баев аплодирует и советует Коту встать под водой на табуретку, чтобы уравновесить разницу в росте, иначе Митька быстро облысеет, а Кот нет, а это нечестно. На третьей попытке я весьма убедительно врезаюсь головой в дно, прыжок засчитан и мы приступаем к водному волейболу.

Маленький полосатый мячик порхает над водой, Митька бросается за ним, демонстрируя шумный, но далекий от классического образца баттерфляй (Баев говорит — стиль «бешеный кашалот», новинка сезона). Кот покатывается со смеху и сообщает мне доверительно — он еще и не так может, если перестанет дурить, у него же по плаванию разряд и целая коллекция медалек за академичку. За что? переспрашиваю я, Кот смотрит на меня с жалостью — женщина, что с нее взять.

Женщина — впервые это слово не режет слух

и когда он снимал через голову футболку

(через голову, Ася, ты бы еще сказала, двумя руками

это называется — язык отнялся, да?)

я смотрела, оглушенная

не понимая, что со мной происходит

раньше ничего подобного

я бы и смотреть не стала

тонкая мужская талия, пропорционально развитый торс

и придет же в голову — торс, да еще пропорциональный

откуда выскочило, из какого словаря

потому что без головы, как у Ники Самофракийской

пока футболка не снята, еще один стоп-кадр

пока он не видит, что я — вижу

чувствуя все, что положено чувствовать

плюс какую-то растерянность

смотрю и не могу отвести взгляд

понимая, что проиграла на старте

(а фору тебе выдали будь здоров

и то не помогло)

говорю себе — ты больше не первая

ты всего лишь самая красивая девушка Москвы

и Московской области

обыкновенная девушка, каких много

что ты здесь делаешь, такая сякая немазаная

рядом с ним?

мед и масло июльского полдня

растекающегося по плечам

как у тех юношей

которые боролись друг с другом на палестре

чернофигурные, неуязвимые

выскальзывающие из захвата, привычные к наготе

к играм на открытом воздухе

в меловой пыли, в песке, под дельфийским солнцем

свободные по праву рождения

как ласточки в нарисованных

голубых небесах

(а ты прикована к скале и ждешь, когда тебя сожрет кит вот она, твоя мифология)

все это я видела раньше, и не раз

but who knows where or when

в какой из своих прошлых жизней

которые сейчас отслаиваются одна за одной

волна за волной

(где видела? да в музее!

в залах с пятнадцатого по восемнадцатый

на экскурсии с десятым бэ

с ума можно сойти от твоих академических ассоциаций

взять и сойти с ума)

нечто подобное, наверное, пытался изобразить

товарищ Поликлет, сочиняя свой канон

и другие древнегреческие товарищи

когда-либо терзавшие мрамор

в поисках идеальной гармонии души и тела

(я правильно формулирую, Гарик?)

уверенная лепка, безупречный рельеф

белый песок, полотенце

и его мальчишеская улыбка

немного виноватая — да, я такой

но при чем тут это

айда в воду

(значит, он уже снял футболку, очнись, дурочка

отвернись, а то так недолго и покраснеть

ведь ты наконец-то освоила

этот нехитрый женский трюк?)

и потом, когда он бросил в меня тот мячик

я подумала — не слишком поспешно

умерь свой восторг, Ася Зверюшкина

покажи, что ты тоже не умеешь плавать

хоть ты умей сто раз — и под водой, и над

и дышать раз на четыре, как того требует

классический стиль кроль

промахнись, помедли немного

иначе сейчас тебя расшифруют

и твоя мертвая письменность, все эти значки и символы

запечатанные уста, закованные руки

и прочая культурологическая дребедень

разомкнется, разрешится в тонику

но ведь нам еще нужны диссонансы

нам нужны нестройные сочетания

чтобы не было так больно

от совершенных как космос пропроций

от бьющего в глаза античного солнца

обратившего тебя

в пепел

(ха! да ты влипла, бедняжка

вопреки всем правилам психотерапии

влипла, как та смертная, которая раздобыла свечу

подстерегла, увидела, обомлела

рука дрогнула и воск обжег его спящего

и он прекрасно все понял

еще бы, ты битый час на него глазела

раскрыв рот

пойди докажи теперь, что тебя посчитали зря что ты ничего такого не имела в виду

давай, заяви что-нибудь, ты же можешь

или язык отнялся?)

Я выхожу из космического ступора, в земной жизни это выражается в том, что я говорю как бы невзначай — а не пора ли по пиву, и мы вынимаем из заветной ямки охлажденное пиво и раскладываемся на берегу. Баев лениво поднимается, идет в сторону вышки; его тело цвета обожженной глины; на фоне густо-синего неба он еще темней и тоньше, еще легче; постояв на краю доски, отталкивается, летит; входит в воду как лезвие, без единого всплеска.

— Ух ты! — восхищается Митя, — Баев крут.

(Господи, кто такой Баев, где он?)

— Это что! — говорю я. — Видел бы ты, как он сиганул вниз головой в карьер, в прошлом году, и не выплывал… Я уж думала, мы его потеряли…

Потеряли, позабыли, кто есть кто

похерили сострадание, осторожность, что там еще

but then who cares, baby

сause we may not be here tomorrow, no

я же говорил, это игры опасные и вполне предсказуемые

не думать о белой обезьяне

а разность потенциалов растет

вольтова дуга при таком раскладе явление неизбежное

а тут еще лифт застрял и ни с места

под его футболкой безразмерное сердце

колотится просится на волю

лает, поскуливает, хоть раз в жизни

отпустите с поводка

расстояние испаряется, как капля воды

на раскаленном листе железа

губы пересохли, хочется пить

(и пиво дает о себе знать, две бутылки

что же мне теперь делать, терпеть?

куда деваться с этой подводной лодки?)

нашарили кнопку вызова

охрипший со сна диспетчер посоветовал не паниковать