Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторое время шли молча.
— Вот что, Даня, — вновь заговорил Лебединский. — Живу я теперь вполне сытно, госпожа Кривошеева — добрая женщина, лучше не бывает. А на душе скверно.
— Пошто?
— По земле кровави рички плывуть… Военна буря закрутила… Вот… А я?.. Ихав козак из вийны, та заихав до вдовы.
Мальчик с удивлением посмотрел на старшего.
— К белым, что ли, пойдете, али к красным?
— Видно будет, — неопределенно отозвался Лебединский. И, стараясь увести разговор в сторону, добавил: — Коли надену военную форму, тебе все лишнее отдам и книги кое-какие. Ну, будь ласка, беги!
Он проводил взглядом мальчика. А тот все шел и оглядывался, и Дионисию казалось, что Даня пожимает плечами.
* * *Новый 1919 год Дионисий встречал у себя во флигеле. За окном и по всему Уралу шатались в обнимку два друга, мороз да вьюга, а здесь, в домике, было жарко натоплено, пахло чисто помытыми досками и терпкой смолою елки.
На вечере были, кроме мужчин, те же, уже знакомые им женщины Антонида Платоновна и Прасковья Ивановна. Горничную и экономку пригласил «Филин», чем немало удивил, даже поразил Лебединского. Правда, и раньше случались летние чаепития на веранде, но будни одно, а праздник другое. Филипп Егорович, заметив веселое изумление постояльца, объяснил ему, что мужчины без женщин, равно как и женщины без мужчин — это несчастье и против бога. И не к чему нарушать порядок, установленный свыше.
Впрочем, явились гостьи разновременно и вели себя вовсе по-разному.
Круглолицая, безмятежная Антонида Платоновна принялась хлопотать во флигеле уже в десятом часу вечера; она, напевая и посматривая доверчивыми раскосыми глазами на Дионисия Емельяновича, ставила на стол тарелки и тарелочки, в пятый или десятый раз протирала рюмки, бегала на кухню господского дома за огурцами, грибочками, заливной рыбой.
Старая же экономка, вероятно, прислуживала Вере Львовне, Льву Львовичу и их гостям — и оттого пришла во флигелек без четверти двенадцать по часам Дионисия.
К крайнему удивлению маленькой компании, Прасковья Ивановна явилась в черном до полу платье, в черном же платке на полумертвых седых волосах, и глаза ее опухли от слез.
Это даже вызвало раздражение горничной, и она выговорила старухе с излишней запальчивостью:
— Ну, что вы, право, в скепсисе, Прасковья Ивановна! Ведь знаете: коли нынче мрачны, так и весь год плакаться станете!
Старуха не отозвалась.
Дионисий предупредил Антониду Платоновну, когда до Нового года осталось пять минут, и горничная, улыбаясь и важничая, наполнила рюмки вином, положила всем закуску, и только тогда оборотилась к Дионисию Емельяновичу.
— Мой урок окончен, теперь ваш, господин Лебединский.
Дионисий поднялся с места.
В здравице он желал каждому участнику вечера и всем людям честной жизни, справедливости и дела по душе. Он высказал надежду, что низменные страсти и ненависть изживут себя в наступающем, девятнадцатом году и солнце труда станет светить без туч.
Лебединский полагал: его не заподозрят в гимназическом идеализме, а правильно поймут то, что он хочет, но не может прямо сказать.
Все выпили, и Дионисий предложил каждому по очереди спеть любимую песню.
«Филин», поколебавшись, кивнул в ответ, соглашаясь с Лебединским; Антонида Платоновна даже захлопала в ладоши; и лишь Прасковья Ивановна, казалось, пропустила слова мимо ушей.
Горничная еще вчера принесла в дом гитару, и теперь первая спела под собственный аккомпанемент. Это были частушки, и виделось, что подобрала их Антонида Платоновна загодя, с неким прицелом в одного нестарого и симпатичного человека.
Говорят, что боевая.Боевая — не позор,Боевых-то пуще любятЗа веселый разговор.
Она пела, трогала струны гитары и поглядывала на Лебединского, любуясь им и призывая к взаимности.
Сердце ноет и не ноет:Подзывать, не подзывать?Милый любит и не любит —Забывать, не забывать?
Внезапно сменила ритм струн.
В сердце горести ношу,Много и печали,Все веселая хожу,Чтоб не замечали.
Однако тут же кого-то поддразнивала, даже притоптывая каблучками в пол:
У меня миленка два,Два и полагается,Если Даня не проводит,Ваня догадается.
Помедлив, лукаво подавала надежду:
У мила дружкаВсе нам нравится,И вода с лужкаМедом кажется.
Снова задиралась с милым вызовом и обидой:
Мой миленок, как теленок,Только венички жевать,Проводил меня до дому,Не сумел поцеловать.
Внезапно прижала ладонью струны, сказала с вызовом:
— Нынче праздник, а у меня муж прежний, будничный. — Засмеялась. — Поневоле с мужем, коли милого нет.
Старик, видно было, хотел упрекнуть молодую женщину. Опережая укор, она сказала, вздохнув:
Кабы счастье покупалосьДа лицо ножом тесалось.
И вновь запела:
Лунные милые ночи,Чудятся, будто во сне,Синие жгучие очи,Пали на долю вы мне…
Все похлопали Антониде Платоновне, она передала гитару Дионисию Емельяновичу, он несколько секунд бесцельно щипал струны, потом, что-то вспомнив, негромко сыграл вступление и запел низким приятным голосом странную, показалось всем, песню. Но чем дальше он выводил незнакомые этим людям слова, тем сильнее схватывали они болью и надеждой на счастье обитателей флигелька.
Мы на воле не ценим свободы,А тюремные дни, точно годы,Здесь окно высоко над землей,А у двери стоит часовой.Как поутру к окошечку сяду,Волю дам ненасытному взгляду,А напротив — окошечка стук,Занавеска открылася вдруг.Занавеску мила́я открылаИ на ручку головку склонила.…Не тоскуй ты, младая соседка,Если хочешь — откроется клетка.Избери-ка ты ночь потемнееИ напой конвоиров пьянее.А кто будет приставлен к дверям —Постараюсь я справиться сам.
Никто не заметил, как распахнулась дверь и в комнату вошли Вера Львовна, Лев Львович и Нил Евграфович. Вместе с ними явилась княжна Юлия Борисовна Урусова, с которой совсем недавно хозяйка познакомила Лебединского. Они стояли тихонько, чтоб не мешать никому, и, кажется, даже беззвучно подтягивали этой народной переделке лермонтовских стихов.
Уже кончив петь и увидев их, Дионисий прислонил гитару к стене и пошел навстречу барышне и ее спутникам.
Он поцеловал Вере Львовне руку, сказал подобающие празднику слова и поклонился мужчинам.
К хозяйке приблизились горничная и экономка, за ними прихромал Филипп Егорович, и они все дружно говорили женщинам приятное.
— Купец — ловец, а на ловца и зверь бежит, — немного хмельно заметил дворник. — Пожалуйте с нами за стол, окажите честь.
— А мы и пришли покутить! — рассмеялась Кривошеева. — Где бутылочная пирушка? Кто маги́стер бибе́нди?[43]
— Да тут и думать няма чаго! — воскликнул Стадницкий, усаживаясь вслед за другими вкруг стола. — Попросим Дионисия Емельяновича!
— Бидна козацька голова! — поднялся с места Лебединский. — Чи так, то й так!
Он попросил Веру Львовну сказать тост.
Вскоре за столом стало шумно, все по уговору рассказывали забавные либо редкие истории, какие с кем случались на веку или о которых слышали от других.
Филипп Егорович, когда черед дошел до него, на удивление всем, обрел дар речи и поделился случаем, какому был в малолетстве свидетель.
В лесах Урала, говорил дворник, было да и теперь существует немало деревенек, население коих «сидит» уголь в кучах для домен. Почитай, каждый уралец знает, как кладут дрова в «кабаны» и выжигают излишки.
Для черной той работы годами гоняли в тайгу крепостных, и случались знатные мастера дела. Они искусно орудовали большими деревянными чекмарями, уничтожая пустоты в кучах. Однако же было множество всякого люда, носившего дрова и копавшего землю.
Вот так и угодила однажды Ненила Наумовна, бабушка Филиппа Егоровича, на «кабаны». Неделю-другую поробила, наглоталась дыма, считай, до бровей, — и от тоски немалой сбежала с куч.
Поживает старушка себе дома, а душа все ж не на месте: ну как помещик хватится, не миновать плетей. И, правда, в те́ поры сам батюшка Белосельский-Белоцерковский ногой топнул: а подать мне сюда беглячку!
Кинулись староста и десятский искать Ненилу Наумовну, ну прежде всего — куда же? — в жи́ло ее, в избу.
- Командировка в юность - Валентин Ерашов - Советская классическая проза
- Жизнь и судьба - Василий Семёнович Гроссман - О войне / Советская классическая проза
- Рассказы о русском характере - Василий Гроссман - Советская классическая проза
- Лебеди остаются на Урале - Анвер Гадеевич Бикчентаев - Советская классическая проза
- Голубые горы - Владимир Санги - Советская классическая проза
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Земля Кузнецкая - Александр Волошин - Советская классическая проза
- В теснинах гор: Повести - Муса Магомедов - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №1) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Плотина - Виталий Сёмин - Советская классическая проза