Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая

слишком мало знал, чтобы распознать опасность.

Тот храбрец Алмай из восточных лесов знал еще меньше, однако грядущую беду угадал и решение принял правильное. Но у него отец был сновидец. А у Арнора отец – хранитель законов, не способный обрекать людей на смерть из-за своих снов…

Еще через день дружина покинула Келе-бод. Из селения забрали все съестные припасы, скот, имущество, представлявшее какую-то ценность: орудия, ткани, украшения. Увели жителей, кроме стариков. Эти Свенельд велел отпустить: пусть идут куда хотят и рассказывают, каково выступать против Олава.

Когда дружина и обоз уходили от Келе-бола, за санями брели женщины, самых маленьких детей несли на руках, тех, что побольше, посадили на сани. На санях сидел и Самуил со связанными руками. Гнали скот. Иные пленницы плакали, другие молчали, понимая, что им еще повезло: могли бы просто зарубить. Вслед уходящим поднимался дым, все более густой: Свенельд велел поджечь селение. Здесь власти Олава бросили открытый вызов, так пусть все знают: пощады не будет. Ни подстрекателям, ни тем, кто их послушал.

* * *

Прошло немало дней, прежде чем Арнор и Виги со своим отрядом вернулись в Силверволл. Уходили они на юг, к Арки-Варежу, а вернулись с севера – по Мерянской реке. Вместе с дружиной Свенельда они дошли до погоста у Птичьего камня и там его покинули: Свенельд повел своих на запад, Арнор – на восток, по петле, которую описывала Мерянская река через северную сторону, чтобы привести к Бьюрланду. При разделе добычи Свенельд выдал Арнору четверть захваченного полона и прочего добра; пришлось по женщине на каждого из двенадцати человек, но Арнор и Виги в челядинках больше не нуждались и продали своих Свенельду. Так же поступил и еще кое-кто из их отряда, однако, когда дружина Силверволла двинулась на север, у четверых сидели позади седла девушки, еще одна молодая женщина с малым ребенком ехала в санях среди мешков, на других санях везли несколько коз, овец, припасы и шкурки.

Ко дню их возвращения в Силверволле уже знали обо всем: Тойсар на озере Неро получил страшные вести с юга и передал в Бьюрланд. В сражении полегли почти все мужчины Аталыкова кумужа, и сам он в том числе. Келе-бол сгорел дотла.

Но в Силверволле не ведали главного – что со своими? Никто не мог им сказать, живы ли сыновья Дага и их люди. Мало какая победа достается совсем без потерь, и мерянская стрела могла найти любого из них. Семья Дага не знала покоя. Арнэйд и Снефрид считали дни от солоноворота – их набиралось уже почти сорок. Каждое утро они выходили к воротам Силверволла, на самое высокое место в округе, и ждали, когда покажется солнце. Снефрид старалась не выдавать страха, но, стоило им с Арнэйд заняться каким-нибудь общим делом, как они принимались говорить об Арноре. Любой разговор быстро сворачивал на него. Когда они пряли, у Снефрид делался отрешенный вид, и Арнэйд не смела отвлекать ее разговорами. Только посматривала на веретено Снефрид: та привезла его с собой. Оно принадлежало ее матери, а пряслень из густо-рыжего янтара – даже бабке. «Это одна из тех слез Фрейи, которые она роняла в море, когда бродила по свету, отыскивая своего мужа, – рассказала ей Снефрид. – И когда прядешь, нужно думать о том, кого любишь, это принесет ему удачу».

Однажды Арнэйд увидела, как Снефрид стоит, положив руки на крышку своего роскошного ларца и закрыв глаза.

– Я не знаю, что там внутри, – сказала она Арнэйд. – Но я уверена: это сокровище большой силы, и оно способно давать и оберегать жизнь. С тех пор как оно у меня, удача сопутствовала и мне, и всем, кто мне был дорог. Я прошу богов… ты понимаешь… Я проделала слишком долгий путь… я хочу, чтобы здесь он окончился.

– Значит, ты не уедешь от нас? – Арнэйд обняла ее.

– Нет. Если Арнор захочет, чтобы я осталась…

Арнэйд была уверена: захочет.

Она видела тревогу и боль в серебряных глазах Снефрид и сочувствовала ей вдвое сильнее, оттого что решь шла о собственном брате Арнэйд; но всей глубины этой тревоги она не могла понять. Когда-то, почти год назад, Снефрид давала обещание вернуться в Свеаланд, если не найдет мужа; Ульвара она не нашла, но в тот же вечер, когда она об этом узнала она поняла, что нашла кое-кого другого, и мысль об этом мешала ей обратить свои взоры назад…

…Снефрид ясно помнила тот вечер, когда обоз наконец прибыл в Силверволл, Свенельд высадил ее, замерзшую, из саней и повел в дом, где живет местный хёвдинг. Когда Арнор подошел к ней, она, еще толком не понимая, кто это, была поражена мыслью: какой красивый парень! Вроде ничего особенного, но с первых же взглядов на него ее душу заполнило теплое чувство доверия и расположения. Одним своим присутствием он поддерживал ее, когда она узнала, что Ульвар погиб, а перед тем завел другую жену, то есть Снефрид вовсе и не ждал. Как ей упорно предрекали, а она так же упорно не хотела верить…

И вот в доме настала тишина: Свенельд и его люди ушли ночевать куда-то в другое место, хозяева разошлись по своим спальным местам. Арнэйд залезла на полати над нижним помостом, призывно помахала Снефрид рукой, но та лишь кивнула и осталась сидеть: она еще не узнала самого главного.

– Мы шли по реке, по льду, – вполголоса, чтобы никому не мешать, рассказывал Арнор. – У нас полона было с полтора десятка, три коровы, коз и овец десятка два. Река там очень широкая, с одного берега другой еле видно. Мы шли ближе к низкому берегу, чтобы нас не могли с высокого обстрелять…

Сначала они сидели напротив друг друга, разделенные низким очагом, где слабое пламя перебегало по головням, но, когда Арнэйд забралась по лесенке наверх и задернула занавеску, Арнор пересел к Снефрид и теперь сидел с нею бок-о-бок. Иногда он слегка касался ее плечом, и это отвлекало ее от того, что он говорил. Глядя в низкое пламя, Снефрид старалась сосредоточиться, но невольно вслушивалась в голос Арнора – когда он говорил тихо, тот казался более низким, чуть хриплым, и это словно щекотало Снефрид где-то рядом с сердцем. Каждый раз как он слегка менял положение, ее заново пронзало ощущение его красоты; она воспринимала эту красоту не глазами, а словно всем телом, и от этого делалось тепло и сладко. Такой высокий и притом изумительно сложен, широкие плечи, тонкий пояс, ноги для такого роста не слишком короткие и не слишком длинные. Если он брал из кучи на полу колотое полешко, чтобы подбросить в очаг, она невольно следила за его рукой, за тем, как движутся его лопатки под серой шерстяной рубахой. Ей хотелось прикоснуться к его руке – ощутить ее тепло и прислушаться к нему, дать ему проникнуть в свою кровь… Эти чувства для Снефрид были совершенно новыми, и она, изумленная этим, сидела притихшая и даже чуть оробевшая. Это она, которую, казалось бы, после ночной встречи с Одином-Бурым на уединенном островке прошлым летом ничто, касавшееся мужчин, уже не могло удивить.

– Ну, и нас обстреляли с ближнего берега. Стрелков было десятка полтора – не так много. У меня две стрелы в щите засели, а там уж мы сами на них погнали. Они – в лес. Их на самом деле больше было – двумя частями сидели, я потом сообразил. Первая часть вот здесь ближе, – Арнор длинной щепкой провел по полу перед очагом, будто рисуя берег неведомой восточной реки, – они нас пропустили, себя не выдали. А как мы их миновали, вот здесь вторые, – он потыкал щепкой в пол, – нас обстреляли. Мы на них отвлеклись, стали их от берега отгонять, втянулись в лес, а в это время те первые показались, быстро догнали обоз и стали пленных освобождать. А мы и не сразу их увидели, только когда тех первых отогнали и к реке вернулись. А там уже половина разбежалась. Я за двумя погнался, шагов на сорок или пятьдесят от своих оторвался, а тут мне ка-аак вдарит стрелой в башку! – Арнор слегка засмеялся и покрутил головой. – С коня кувырком, но даже не заметил, как упал, оглушило меня. Очнулся – лежу мордой в лед, морды не чувствую, в глазах пятна… Кое-как сел, пытаюсь понять, что со мной – а у меня из головы что-то торчит!

– Что-то торчит? – Снефрид беспокойно засмеялась, не понимая, о чем он. – Из головы?

– Ты не поверишь! – Арнор повернулся к ней, и жадный,