Без паники! или Влюбиться любой ценой (СИ) - Любовь Фомина

пытается он вернуть свой телефон. Но я завожу руку за спину. Так быстро я сдаваться не намерена.

— Кажется, показалось, — прищуриваю я глаза, смотря прямо в его.

Михаил следует за моей рукой, обхватывая меня и тем самым прижимая ближе к себе. Я теряю равновесие и вертикально падаю на него. В комнате выключается свет.

Я поднимаю глаза, глядя на Михаила. Его лицо серьезное, не выражает ни единой эмоции. Я замираю, разглядывая его глаза, губы, опять глаза … Он тоже смотрит мне в глаза, все еще обнимая меня одной рукой. Другой, воспользовавшись моим помутнением, он вытаскивает телефон и бросает его на диван. Наши лица и недвусмысленная поза опять начинает будоражить во мне странные мысли и образы, от которых по телу пробегают мурашки. Михаил наклоняется еще ниже. Наши губы оказываются совсем близко. Но почему-то меня это никак не смущает. Я остолбеневшая продолжаю просто смотреть в его глаза.

— Проспишь, — серьезно говорит он и сразу же отпускает меня. Выходит из комнаты, оставляя меня одну наедине со своими мыслями. Навыдумала себе всякого … Но и он тоже хорош! Повод то дал.

Я возвращаюсь в спальню и немного обиженно ложусь на пустую кровать. И мои нелепые фантазии здесь ни при чем. Просто ну нельзя так обращаться с людьми! Предлагаешь переночевать — спи хоть на полу. Обнимаешь и наклоняешься — балуешься угрозами и поучительными словами. И это только за последние полчаса! Если вспоминать все его поступки и нелепое поведение, то и ночи не хватит, чтобы перечислить всё.

Михаил заходит в спальню и тоже ложится на кровать.

— Иди на диван, — лениво выгоняю я его, хотя у самой глаза начинают закрываться. Слишком я устала от него.

— Я буду спать в своей кровати.

— А я не буду спать рядом с тобой.

Глаза закрываются окончательно, а все тело будто наливается железом. И остается только надеяться, что он уйдет.

Глава 57

Звенит резкий сигнал будильника, раздражающий похуже царапания по стеклу. Приходится все-таки открыть глаза, ведь терпеть такое безобразие дольше, чем уже пришлось, я не смогу. Не успеваю приподняться, как неприятный звон затихает.

— Пора ехать, — сонно говорит Михаил. — А ты неплохо устроилась, — через пару минут добавляет он.

Я сначала не понимаю, в чем дело. Спросонья я в принципе мало чего понимаю. Лежу я удобно, в этом могу согласиться. Но звучало от Михаила как будто замечание, очередная колкость в мой адрес, а не обычная констатация факта.

Перебарываю себя и все-таки прилагаю усилие, чтобы хотя бы приподняться. И оказывается … Моей подушкой выступает Михаил. Одной рукой я его обнимаю, накрывая сверху. Одна моя нога также лежит на его ногах сверху, а другая подсунута снизу, чтобы потеплее было. Подушка же, ну! Подумаешь, перепутала … Я же не специально. И вообще я до последнего надеялась, что он уйдет и по-джентльменски уступит мне кровать. Но судя по тому, что Михаил тоже в одежде, как и я, небрежно накрытый пледом (даже не одеялом), он, видимо, случайно уснул рядом. Уверена, что специально он не остался бы рядом со мной. Как минимум, его Лия не поняла бы такого поступка.

Я поднимаюсь окончательно, полностью убираясь с Михаила. И все оказывается куда интереснее, чем казалось на первый взгляд. Мы оба находимся с краю кровати. С его краю! То есть, мне было мало куска кровати, и я во сне пыталась полностью завоевать мягкую территорию? А потом сон сменился, и я всего лишь приняла Михаила за подушку?

— Удобно было? — Спрашивает он, но я не понимаю, насколько он недоволен сейчас.

— Видимо. — Совершенно искреннее пожимаю я плечами и иду умываться. — Я готова, — сразу же оповещаю Михаила, только выйдя из ванной. На все мне требуется около пяти минут.

— Уже? — Удивленно спрашивает он.

— Да. Уже.

— Подожди тогда меня, и поедем.

Пока Михаил скрывается за дверью в ванную, я беру телефон и набираю маме. Так давно ее не слышала. Соскучилась. Хотя бы перед этой маленькой командировкой услышу ее голос и тогда буду уверена, что все пройдет удачно.

Но вместо родного голоса я слышу лишь гудки. Она опять не отвечает на звонок. Тогда я звоню отцу. Время еще ранее, он не должен был уехать на работу. Но и разбудить его вряд ли получится, он всегда вставал рано.

— Да? — Говорит мне отец, когда время ожидания ответа почти заканчивается. — Все нормально?

— И тебе доброе утро. Я маме звонила, она не отвечает. Ты дома?

— Дома. Она занята, пока не может ответить. — В своей манере отвечает отец, а на заднем фоне слышится мамин кашель.

— Я слышу, что мама рядом с тобой. Дай поговорить, — прошу я, чувствуя, что мне просто необходимо услышать ее голос.

— Дочь, давай потом, ладно? Как вернешься, приедешь домой, поговорите.

— Ладно, — разочарованно выдыхаю я и сбрасываю звонок.

С тех пор, как мама заболела, она стала меня избегать все чаще. Будто я не знаю и не понимаю, что с ней. Но как только я приеду из командировки, то первым делом поеду к ней. Хватит уже прятаться. Я тоже устала от этих игр. И безумно по ней скучаю.

Тяжелая грусть падает на меня и будто припечатывает к полу. Вот будто грусть стала материальной и превратилась в огромную бетонную плиту, падающую на меня с потолка, чтобы расплющить.

— Можем ехать, — раздается голос Михаила, но я не то что бы пошевелиться, даже ответить ничего не могу. Смотрю перед собой и просто скучаю. Будто сейчас это что-то изменит. — Ань?

— Можем, — наконец, выдавливаю я из себя.

— Что-то случилось? — Вроде Михаил садится рядом со мной, но я даже в этом сейчас не уверена. Я еле отрываю взгляд от пустоты и медленно поворачиваю голову в его сторону. Да, Михаил сидит рядом со мной и глазами, полными любопытства, смотрит на меня.

— Поехали.

Дорога до аэропорта оказывается такой, как и ожидалось, без сюрпризов. Как и посадка на самолет. И сам перелет. С Михаилом мы практически не разговариваем. Просто идем рядом друг с другом, как будто, так и должно быть. Когда мы заходим в самолет, у меня начинается небольшая паника. Но я не показываю этого. Не хочу, чтобы кто-то знал о моих слабостях, а особенно Михаил. Ну боюсь я высоты, это мои проблемы. Ему это явно неинтересно. Замкнутые пространства меня тоже пугают. Но ведь это не причина выбегать из самолета и все срывать.

Наши места оказываются в совершенно разных частях самолета.