Музей невинности - Орхан Памук

На следующий день я отправился на обед в Бейоглу, а жемчужные серьги лежали в моем кармане, в той самой коробочке, в которой отдал мне их отец. Вторник 12 октября 1976 года выдался солнечным и ясным — один из дней, напоминавших о прошедшем лете. Яркие витрины сияли всеми цветами радуги. Я сидел в ресторане «Хаджи Салих» и пытался во всем разобраться, снова выбрав одно из таких заведений, от которого можно было, если захочется, за полчаса дойти до Чукурджумы. Когда я подходил к ресторану, то миновал кинотеатр «Сарай» и взглянул на расписание. Сеанс начинался в 13.45. Сидя за столиком, я подумал, что в прохладной темноте кинотеатра можно попытаться забыть обо всем и по крайней мере на какое-то время оказаться в другом мире. Ровно в 13.40 я оплатил счет, встал и направился вниз по улице, двигаясь к Чукурджуме. В желудке был только что съеденный обед, в затылок пекло солнце, в голове — любовь, на душе — тревога, а в сердце — боль. Дверь внизу открыла тетя Несибе.

— Я не буду подниматься, тетя Несибе, — сказал я и вытащил из кармана коробочку с серьгами. — Это — для Фюсун... Подарок ей от моего отца... Шел мимо, решил занести.

— Мне, Кемаль, надо рассказать тебе кое-что, пока Фюсун нет. Поднимайся, сейчас сварю тебе кофе.

Она произнесла это так загадочно, что я, не отпираясь, пошел следом за ней по лестнице. В квартире было очень светло от солнца. Кенар Лимон, счастливый и довольный жизнью, распевал в клетке на залитом солнцем окне. Я увидел разбросанные по всей гостиной швейные принадлежности тети Несибе, ножницы и обрезки ткани.

— Я теперь почти не хожу шить по домам, — объяснила она. — Но меня попросили срочно сшить вечернее платье. Фюсун мне помогает. Она скоро придет.

Налив мне кофе, она сразу перешла к главному.

— Понимаю, вы обижены и разочарованы, — заметила она. — Но Кемаль-бей! Девочка моя долго страдала, долго печалилась... Вы уж потерпите её капризы! Утешьте её, добейтесь её прощения...

— Конечно, конечно... — с серьезным видом кивал я.

— Вы лучше меня знаете, что делать... Утешьте её, сделайте, как она хочет, чтобы она поскорее свернула с неверного пути...

Я вопросительно посмотрел на неё и удивленно поднял брови, пытаясь понять, что означают слова про неверный путь.

— Перед вашей помолвкой, в день помолвки и особенно после неё девочка моя сильно страдала... Она часто плакала, много месяцев, — продолжала тетя Несибе. — Она перестала есть, пить, бывать на улице. Отказывалась от всего. Этот парень приходил к ней каждый день, утешал её.

— Феридун?

— Да. Но ты не беспокойся, о тебе он не знает.

Тетя Несибе рассказала, что от боли Фюсун не соображала, что делает. Тарык-бей предложил выдать Фюсун замуж, и она в конце концов согласилась выйти за Феридуна. Тот знал её с четырнадцатилетнего возраста. Подростком был влюблен в неё, но Фюсун тогда не обращала на него внимания, много лет мучая его безразличием. А теперь Феридун уже не так влюблен в неё — при этом тетя Несибе слегка улыбнулась, как бы говоря: «Это для тебя хорошая новость». По вечерам он и дома-то почти не бывает, у него все мысли заняты кино да своими друзьями-приятелями. Он даже из студенческого общежития в Кадырге переехал не столько к Фюсун, сколько затем, чтобы жить поближе к киношным кофейням Бейоглу. Они, конечно, поначалу воспылали страстью, поскольку оба — молодые и здоровые, но не следует воспринимать это всерьез. Просто все надеялись, что после произошедшего замужество будет Фюсун на пользу, и пока никто об этом не жалел...

Тут тетя Несибе взглядом, не оставлявшим у меня ни тени сомнения относительно её полной осведомленности, дала мне понять, что «произошедшим» она называет не столько то, что Фюсун влюбилась в меня, или то, что дочь провалила вступительный экзамен, сколько то, что отдалась мне до свадьбы. На лице тетушки промелькнула даже некоторое удовольствие, что она может этим меня уколоть. Фюсун спасла бы запятнанную честь, только выйдя за кого-нибудь замуж, причем все случилось по моей вине!

— И Фюсун, и мы все знаем, что Феридун ни на что не годен, он не может создать ей хорошую жизнь. Но ведь он её муж! — говорила тетя Несибе. — Он добрый, честный парень! Хочет, чтобы его жена стала звездой. Если вы любите мою дочь, помогите им. Мы думали, что Фюсун будет лучше с Феридуном, чем с каким-нибудь пожилым человеком, который не устанет попрекать её за запятнанную честь. А Феридун ввел её в круг своих друзей. Ты тоже береги её, Кемаль.

— Конечно, тетя Несибе.

Еще она сказала, что Фюсун не должна узнать о поведанных мне семейных тайнах, а то она крепко накажет нас обоих (тут она опять слегка улыбнулась).

— Конечно, Фюсун была поражена, когда узнала, что ты расторг помолвку с Сибель-ханым и так страдал из-за неё, Кемаль. Конечно, у этого парня-киношника золотое сердце, но Фюсун скоро поймет, что он бестолковый и бросит его... Конечно, если ты будешь рядом с ней, если дашь ей уверенность...

— Тетя Несибе! Я исправлю вред, который причинил! Излечу сердце, которое разбил... Но только, пожалуйста, помогите мне вновь завоевать любовь Фюсун, — произнес я и вытащил коробочку с отцовскими серьгами. — Отдайте это Фюсун.

— Спасибо большое, — ответила она, взяв у меня коробочку.

— Тетя Несибе... Еще кое-что... Когда я пришел сюда в первый раз, принес ей одну сережку... Но Фюсун сказала, что не видела её... Вы её нигде не находили?

— Не находила. Подарок сам ей отдай, если хочешь.

— Нет не хочу... А та серьга — вообще её собственная.

— Какая серьга? — удивилась тетя Несибе. Увидев, что ответить я не решаюсь, добавила: — Если бы только и было проблем что серьги... — А затем продолжила: — Когда Фюсун болела, Феридун приходил к нам. Взяв под руку мою дочь, у которой от горя даже сил ходить не было, он водил её смотреть кино в Бейоглу. Каждый вечер, перед тем как отправиться к своим друзьям, в кофейни да бары, где одни киношники собираются, он приходил к нам на ужин, смотрел с нами телевизор и утешал Фюсун...

— Я смогу сделать для неё гораздо больше, тетя Несибе.

— Дай-то бог, Кемаль-бей. Всегда ждем вас на ужин. И матушке вашей кланяйтесь, не огорчайте её.

Она бросила взгляд на дверь, намекая, что пора уходить, чтобы не столкнуться с Фюсун. Я, успокоенный, тотчас вышел из дома на улице Далгыч Чыкмаз и, когда шел от Чукурджумы к Бейоглу, с радостью заметил, что моя обида совершенно прошла.

54 Время

Я ходил на ужин в Чукурджуму к Фюсун семь лет и десять месяцев. Если считать, что через одиннадцать дней после того, как тетя Несибе сказала: «Всегда ждем вас на ужин!», наступила суббота, 23 октября 1976 года, а последний раз мы с Фюсун и тетей Несибе поужинали в воскресенье, 26 августа 1984 года, всего прошло 2864 дня. За эти 409 недель, согласно моим записям, я ужинал у них 1593 раза. Это значит, что в среднем я бывал там четыре раза в неделю, однако не стоит думать, что на ужин в Чукурджуме я появлялся столь регулярно.

Бывали периоды, когда я ужинал у них каждый день, а иногда на что-то обижался, на что-то сердился или начинал думать, что смогу забыть Фюсун, и ходил к ним реже. Но так как я ни разу не проводил без Фюсун больше десяти дней (думал-то я о ней всегда), потому что через десять дней боль превращалась в невыносимую пытку, как осенью 1975 года, можно сказать, что за семь с лишним лет я видел семейство Фюсун постоянно (в моей истории я часто буду называть их по фамилии, семейство Кескинов). Они тоже всегда ждали меня на ужин и точно угадывали, когда я приду. За короткое время мы все более или менее привыкли к такому порядку: они — к моим визитам, а я — к тому, что меня всегда ждут.

Кескины не звали ужинать специально, потому что меня за их столом неизменно ожидало свое место. Но я все равно всякий раз терзался сомнениями, стоит ли бывать у них каждый вечер. Иногда спрашивал себя, не будет ли слишком назойливым так часто ходить туда; а в другой раз переживал, что в одиночестве буду обречен провести вечер без Фюсун, страдать, да и допущу невежливость, если мое отсутствие окажется неверно истолковано.

Первые мои визиты в Чукурджуму были отягощены именно такими переживаниями, а также попытками ловить взгляды Фюсун, привыкнуть к их дому и соответствовать его атмосфере. Мне всегда хотелось сказать ей: «Я пришел к тебе, я здесь ради тебя». Во время первых визитов такие чувства преобладали. На пороге их дома я боролся со смятением и стыдом, а потом с облегчением думал: хорошо, что все-таки решился прийти. Если я так счастлив оттого, что сижу рядом с Фюсун, то почему от собственных мыслей столь страдаю? А Фюсун воспринимала все с милой улыбкой, будто происходящее совершенно естественно и она довольна моим появлением.

В начальные мои визиты я, к сожалению, очень мало бывал наедине с ней. Но все равно при каждой удобной возможности шептал: «Я соскучился по тебе!», а Фюсун взглядом отвечала мне, что ей нравятся мои слова. Другой возможности сблизиться не представлялось.