Опознание невозможно - Ридли Пирсон

— Да, мэм.

— Я начинаю лучше чувствовать себя, Ник. Думаю, мы начинаем понимать друг друга. Вы также склоняетесь к такому выводу?

— Да, мэм.

— Смотрите мне в глаза, Ник. Вот так-то лучше. О’кей?

— О’кей.

— Они нашли ваши отпечатки в этом погребе, Ник. Там, где они обнаружили останки мертвой женщины.

Он оцепенел, потом шоковое выражение лица сменилось вполне осознанным.

— В этом нет абсолютно никакого сомнения. Вы понимаете? Это как раз то, что мы называем доказательствами. Уликами. То самое, за что вы получите пожизненное заключение. — Он не мог вымолвить ни слова. Дафна смотрела, как он внутренне переживает какое-то происшествие, поскольку в глазах его вновь появилось отсутствующее выражение.

— Нет, послушайте. Вы не понимаете, — поспешно сказал он.

— Да, я не понимаю, согласилась она. — Но Болдт считает, что все понимает.

— Вы все неправильно поняли.

— Пока что я поняла то, и это зафиксировано на пленке, что вы утверждаете, будто до сегодняшнего вечера никогда не были в этом доме. «Никогда не был в этом доме. Вы должны мне поверить», — произнесла она, читая свои записи, сделанные во время допроса. — И я вам поверила. А теперь я вам не верю, как и сержант Болдт.

— Нет, я был там. — Он сделал попытку поправить себя.

— Я думала, мы все уже выяснили об этом, Ник.

— На прошлой неделе, — сказал он.

— Вы хотите сказать, что случайно оказались в погребе на прошлой неделе? О, ну, конечно, — саркастически проговорила Дафна. — Тогда это все объясняет! И уж конечно расставляет все точки над «и». — Она выпрямилась на стуле и провела рукой по волосам. Дафна чувствовала себя смертельно усталой и одновременно была в полном восторге. Ради таких вот моментов она и жила. — Определить «возраст» латентных отпечатков пальцев можно только весьма приблизительно. Вы этого не знали? На прошлой неделе, в прошлом году… Для парней из лаборатории это одно и то же. И для присяжных тоже. — Она вперила в него внимательный взгляд. — Помогите мне. Какого черта вы там делали, Ник? Как мы объясним это Болдту? Вы убили эту женщину?

— Нет, нет, нет, — забормотал Холл, отчаянно тряся головой и постукивая по столу своей изуродованной конечностью, из которой торчали три ногтя.

— Расскажите мне все.

— Я был в аэропорту, — заявил он, в первый раз выходя из темноты лжи на свет правды.

Признание давалось ему нелегко, приходилось отделять выдумку от лжи, пока не оставалась голая правда. Для нее это было строительством замка на прибрежном песке — возвести стену, убрать песок, чтобы вода заполнила ямку.

— Вы там были не один, — заметила она.

Он покачала головой, и наручники загремели на столе.

— Помогите же мне, Ник.

Дафна встала из-за стола, оперлась на вытянутые руки.

— Человек не может танцевать в одиночку. Как поступит в данном случае Болдт? — спросила она. — Он на пару дней посадит вас не туда. «Случайно» посадит вас не в ту камеру, с ребятами, которых тюремщики называют «намыленными» — гомосексуалистами. Вы проведете несколько дней, сидя на очке и вопя, а потом несколько месяцев будете терзаться мыслями — больны вы или нет. Зачем нужна смертная казнь, — продолжала она, — когда есть болезнь? Она совершенно бесплатна. Никто не нажимает рубильник. Таков метод отправления правосудия по Болдту, — солгала она. — Он — представитель старой школы. Он скажет вам, что его беспокоит ваша судьба, но это не так. Ему нужен высокий процент раскрываемости. Именно так измеряется его успех. Вы для него — всего лишь цифра. Вас арестовали, теперь нужно закрыть дело. Оглянись, Ник. Вон твоя жизнь, она выходит в дверь.

Дафна встала и медленно пошла к двери, каждым шагом отмеряя чью-то жизнь: Дороти Энрайт, Мелиссы Хейфиц, Конни Бранслонович. Она протянула руку в дверной ручке и взялась за нее, потом не спеша повернула. Распахнула дверь. Воздух снаружи был намного прохладнее и свежее.

— Это были не наркотики, — признался Холл приглушенным голосом.

Дафна обернулась, вновь вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Внезапно эта жутковатая тесная комнатенка показалась ей едва ли не царскими хоромами.

— Я занимался кое-каким бизнесом, понимаете? И какой-то панкующий парнишка поднял меня на пять сотен. Но эта тупая задница обронила свой бумажник в моем грузовичке. Когда я первый раз пришел туда, он спрятался от меня в погребе.

— Ты избил его приемного отца.

— Мы поссорились. Мне нужны были мои проклятые деньги! Во второй раз — сегодня ночью — я взял деньги. Богом клянусь, это правда.

У Дафны участился пульс, в животе образовался горячий клубок. Она сконцентрировала внимание на выражении его лица, выискивая нужные признаки. Она смотрела, как он моргает, ждала, когда он начнет облизывать губы, наблюдала, готов ли он посмотреть ей в глаза, — пересохший рот и уклонение от прямого взгляда зачастую выдавали лжеца в человеке.

После долгого молчания она спросила:

— Каким именно бизнесом?

— Время от времени мне звонили. Тот парень знал о моей авиабазе больше меня самого. Я клянусь, это правда. — Он снова взглянул на нее. Его нервировало ее молчание, а она именно этого и добивалась, посему не изменила своего поведения. — Я никогда не встречал его.

По коже у нее побежали мурашки. Второй человек. Этого никто не захочет слышать, поняла вдруг она. Холл посмотрел на Дафну пустыми глазами приговоренного к смертной казни.

— Я ничего о нем не знаю.

Она поймала себя на том, что кусает внутреннюю сторону своей правой щеки. У нее была масса вопросов, но она еще не готова была озвучить их, надеясь подавить его своим молчанием — самым эффективным из всех методов допроса.

— Я не знаю его имени, — клятвенно заверил Холл. — Я не знаю, как он выглядит. — Он поморщился и положил свой розовый плавник на стол, а не спрятал его под столом, как раньше. — Сотня и двадцатка в месяц. Вот что наша славная страна сочла возможным платить мне за потерю трудоспособности: сто двадцать долларов в месяц. Интересно, какую работу я могу получить? Скажите мне. Машинистки? — Его влажные губы искривились в улыбке, от которой она вздрогнула. Внезапно этот человек показался ей очень опасным. «Он что, ищет, на ком сорвать свою злость?» — подумала она. Дафна выпрямилась и твердо встретила его взгляд, мысленно приказав ему не пытаться выкинуть какой-нибудь номер.

— Это были не наркотики, — повторил Холл.

— Что-то такое, что есть на базе, — подсказала она.

Он кивнул, мрачно выпятив нижнюю челюсть. Глаза у него расширились. Он испугался. «Военных или человека, с которым он имел дело?» — задумалась она.

— Что вы продавали, секреты?

— Проклятье, нет, я — не предатель!

— Что тогда?

Он ответил:

— У меня доступ туда, куда этот парень не мог попасть. Давайте остановимся на этом.

Ее голос поднялся до крика.

— Остановиться? И не подумаю. Ты слушал меня, Ник? Мы пытаемся придумать заслуживающую доверия историю. Я не знаю, что ты продавал, но не это приведет тебя в камеру смертников, а обвинение в убийстве!

В глазах у него появилось жесткое выражение. На скулах вновь застыли желваки.

— Мне нужен адвокат.

— Мы предоставим тебе его, конечно, если ты настаиваешь, но должна предупредить тебя: ты пожалеешь об этом. Я тебе нравлюсь, — сказала она. — Мы понимаем друг друга, ты и я. Но Болдт и прокурор? Неужели ты думаешь, что представляешь для них интерес?

— Я больше не буду отвечать на вопросы.

— Тогда я больше не буду их задавать, — отрезала она. — Просто расскажи мне о том, что происходило в этом парковочном гараже в Си-Тэке. Попробуй рассказать правду, так чтобы я в нее поверила, и можешь выйти в эту дверь — с тебя будут сняты все обвинения.

— Дерьмо собачье.

Она встала.

— Ты не желаешь, чтобы с тебя сняли обвинения в убийстве? Что я тогда здесь делаю, пытаясь помочь тебе? Ты думаешь, у меня много свободного времени? — воскликнула она. — Ты считаешь, мне больше нечего делать, кроме как сидеть здесь, в этой тесной вонючей комнате, слушая, как ты скулишь и жалуешься? Ты хотел Болдта, ну так ты его получил. Ты хотел педиков, ты их получил. Ты хотел смертного приговора — пожалуйста, он — твой.

Ее повторная попытка уйти была менее успешной. Она разозлилась на себя за то, что поторопилась с ним. Его кандалы загремели, но он не подал голоса. Не имеет значения, сколько раз она слышала этот звук, каждый раз у нее по коже пробегал холодок.

Нельзя, чтобы видели, как она сдалась. Ее так и подмывало вернуться и дать Холлу еще один шанс, а не передавать его Болдту, но в такой игре вторая попытка не предоставлялась. Окончательность ее положения была крайне важной. Кроме того, она не желала оказаться в неловком положении, вызывая адвоката во время допроса подозреваемого. На лице у Холла было написано выражение ужаса. Лучше дать ему несколько минут, и пусть Болдт поработает с ним какое-то время. Но Дафна неохотно уступала свою добычу, как питчер (подающий), вынужденный прерваться в самом начале своей подачи.