Плач кукушонка - Вольдемар Грилелави

— Заходите прямо по курсу. Ветер слегка слева, но очень слабенький, не более трех метров.

Там в воздухе поняли его, и, выполнив маневр, оба вертолета друг за другом снижались прямо на Влада, который стоял с поднятыми руками на краю поляны. Как только они коснулись колесами земли, он скрестил руки, показывая, что можно выключаться, и пошел навстречу.

С четверки, не дожидаясь остановки винтов, как молодой, резво и скоро, по борту вертолета спускался майор Черский. Он радостно подбежал к Владу и сильно обнял, приподнимая над землей.

— Живы, все живы, черти? — не веря своим глазам, спрашивал он со слезами в голосе.

— Все хорошо, товарищ майор, — Влада даже немного смутила излишняя нежность и радость командира.

С вертолетов к нему уже бежали оба экипажа, автоматчики и несколько больших, неизвестных Владу, начальника, старших офицеров. И все, пока не переобнимали и не перецеловали Влада, не могли успокоиться. Но даже во время такой торжественной процедуры, один из полковников задал вопрос:

— Блок опознавания уничтожил?

— Кнопку взрыва нажимал, хлопок был.

Когда утихли первые восторги, Влад повел их в полевой лазарет, где объятия целования продолжились с удвоенной силой.

— Вот, чертяка! — восхищался Черский. — Один ты и уцелел в этой мясорубке. Заколдованный, что ли?

— Да стрелять ни хрена не умеют, вот и не попали, — оправдывался Влад. — А потом, кому-то одному надо было все же уцелеть, чтобы за этим лазаретом ухаживать.

— Как ты только справлялся с ними. Перевязка, утка, кормежка.

— Я их, товарищ майор, спиртом поил, чтобы утка не понадобилась.

К ним с другой стороны, с вытаращенными от ужаса и отвращения глазами, приближались несколько автоматчиков с офицером. Трое упали на колени и разразились блевательными рычаниями, низвергая на почву съеденное, поди, за всю неделю.

— Что это с ним? — удивился полковник Рохлов и пошел с другими офицерами глянуть на побоище.

Вернулись быстро и тоже с бледными лицами и рвотными позывами.

— Что здесь произошло? — удивленно спрашивали у Тимошенко и других раненных. — Кто их так?

— Да вот, Вовка-вентилятор пошалил малость, — только и мог сказать Иваныч.

Рохлов принял решение загрузить раненых в восьмерку, а четверку с автоматчиками и частью офицеров оставить для изучения обстановки и встречи группы пограничников, шедших на перехват и оказавшихся уже близко на подходе километрах в пяти. Ящик, из-за чего разгорелся весь сыр-бор, занесли вместе с ранеными бережно и нежно.

— Ну и что там в этом чемодане было хоть, товарищ полковник? — осмелился спросить Влад у Рохлова.

— Если бы я сам знал, мое мнение, что кроме хозяина ящика, никто даже представления не имеет. Открывать не пробовал?

— Даже не пытались. Оно нам надо?

— Молодцы. А то пугали, что он не вскрываемый, с самоликвидатором.

Влад попросился на правое сидение восьмерке, и Рохлов разрешил. Он сначала на радостях не особо вник в подробности происшествия, но после взлета и установки вертолета в режим автопилотирования, задумался над несоответствием некоторых моментов.

— Так кто же там устроил такую резню? Не понял, вроде все твои получили ранения, как следует из всего, еще в первом бою, а этих кто перекрошил?

Влад пожал плечами, пытаясь замять объяснения и перенести их на потом в более идеальных условиях. Сейчас не до этого. Он внимательно изучал приборную доску, пробовал вмешиваться в управление, интересовался показаниями приборов с их непонятными процентами.

— Комфортная машина, — заключил он после получения необходимых ответов. — Сама летает, обо всех неисправностях сама докладывает. А мы что здесь делаем?

Рохлов и инженер расхохотались.

На аэродроме их встречал генерал и вся свита. Раненых погрузили в скорую помощь и отправили в госпиталь. Про Влада в суете и на радостях, при виде желанного чемодана, забыли, и он, забившись скромно на заднем сидении автобуса, добравшись до гостиницы, незаметно для всех покинул больших начальников. Им сейчас хватит забот хлопот и без Влада. В номере Влад сразу связался с оперативным дежурным эскадрильи в Ушарале. На другом конце провода он услышал, как капитан Попов выронил от неожиданности трубку и минут пять мекал, бякал, пока Влад вразумительно не прояснил обстановку. Затем капитан вновь уронил трубку, и до Влада уже доносился шум мужчин с примесью женских слез и криков. Трубку подобрала Нина, жена Тимошенко.

— Влад, миленький, не томи, что с ними, говори правду, все, что есть говори.

— Нина, успокойся, докладываю, как в рапорте: Иваныч и Женя слегка, заметь, слегка, очень даже чуть-чуть ранены. Сейчас приводят себя в порядок. Полегчает, будем домой проситься. Здесь нам задерживаться не зачем.

— Куда, как, да говори ты скорей и конкретней!

— Боже, Нина, у меня уже от тебя голова болит. Никуда и никак. Легкие царапины. Лучше расскажи про Женину благоверную. Ей, вроде, опять скоро рожать?

— Уже родила. И снова мальчишку. Они почти в порядке. Переволновалась только, молоко пропало. Ну, ничего, смесями кормит. Лишь бы с мужиками все хорошо закончилось.

— Уже все хорошо и все закончилось. Всем большой привет и ждите нас.

— Спасибо, Влад, за звонок, за радостную весть. Поцелуй за нас мужиков. А мы тебя целуем.

— Не буду с мужиками целоваться, — возмутился Влад, и в трубке сквозь слезы слышался уже радостный смех.

Все, решил Влад, купания, переодевания. Он залез под душ и вылил на себя полфлакона шампуни, бросив под ноги летный костюм. Пусть отмокает. Отдраивал от себя вонь и грязь с полчаса. Затем оделся во все чистое и пошел в столовую. Хотелось горячего супчика или щей. Полусырое несоленое мясо дичи уже приелось, и его вкус стойко держался во рту.

При входе в столовую навстречу ему выбежали все повара и официанты. Слухи о его подвигах с многократным преувеличением в размерах и красках долетели раньше его самого, и народ желал самолично лицезреть и прикоснуться к герою. Такое шумное многоликое внимание и интерес к его персоне смутили Влада. Сначала он пытался объяснить всем о многих неточностях и выдумках, но понял, что оправданиям выражается полное недоверие. Народ требовал подтверждения слухам, а не опровержения.

— Понимаете, вопрос стоял риторически, я бы сказал, Шекспировский: "быть или не быть". И, поскольку свой уход в мир иной я считал необоснованно преждевременным, то приложил максимум старания и прилежания, дабы их грезы оставались за пределами невыполнения. Даже в древней Спарте убивать мужчин, пока они не родят сына, не поощрялось. Правда, из всей компании таковым являлись лишь я и КГБист. У него три дочери. Но, кто, же им позволил бы устраивать сортировку. Некогда было разъяснять. Вот и рубил головы налево, направо.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});