История России с древнейших времен. Книга III. 1463—1584 - Сергей Соловьев

Тяжко стало наконец Никитину на чужой дальней стороне среди 84 вер: «О благоверные христиане! Кто во многие земли часто плавает, тот во многие грехи впадает и веры лишается христианской. Мне, рабу божию Афанасию, сгрустнулось по вере: уже прошло четыре Великих поста, четыре Светлых воскресенья, а я, грешный, не знаю, когда Светлое воскресенье, когда пост, когда Рождество Христово и другие праздники, ни середы, ни пятницы; книг у меня нет: когда меня пограбили, то и книги у меня взяли; я с горя пошел в Индию, потому что на Русь мне было не с чем идти, не осталось товару ничего. Уже прошло четыре Светлых воскресенья в бусурманской земле, а христианства я не оставил: дальше бог ведает, что будет. Господи боже мой! На тя уповах, спаси мя! Пути не знаю, как выйти из Индостана; везде война! А жить в Индостане — все истратишь, потому что у них все дорого: я один человек, а по два с половиною алтына в день издерживаю, вина и сыты не пью». Наконец Никитин выбрал путь — через Персию и Азиатскую Турцию к Черному морю, а последним — в Кафу.

Средства к просвещению в описываемое время были скудны, как это можно видеть из приведенного выше письма Геннадия Новгородского к ростовскому архиепископу Иоасафу. Есть также известие, сколько книг принес с собою в монастырь Иосиф Волоцкий: четыре Евангелия, Апостол, два псалтыря, сочинения Ефрема, Дорофея, Петра, Дамаскина Василия Великого, патерик азбучный, два ирмолога.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Псков

Война с Казанью. — Война с Литвою. — Глинский. — Смерть короля Александра. — Глинский вооружается против преемника его, Сигизмунда, и вступает в службу к московскому великому князю. — Вечный мир между Василием и Сигизмундом. — Вражда у Василия с Крымом. — Дела ливонские. — Падение Пскова.

Смерть помешала Иоанну отмстить подручнику своему, царю казанскому, за его кровавый разрыв с Москвою. Василий, принявши правление осенью 1505 года, дожидался весны следующего года, чтоб отправить на Магмет-Аминя войско речным путем. В апреле 1506 поплыли с пехотою на судах брат великокняжеский Димитрий Иванович и воевода, князь Федор Иванович Бельский; сухим путем пошла конная рать под начальством князя Александра Владимировича Ростовского. 22 мая судовая рать пришла под Казань, и князь Димитрий немедленно велел ратным людям высадиться из судов и идти пешком к городу в знойный день; татары выступили к ним навстречу и завязали бой, тогда как другая часть казанского войска на лошадях тайно заехала им в тыл и отрезала от судов; русские потерпели сильное поражение: много их было побито, много взято в плен, много потонуло в Поганом озере. Узнав об этом несчастий, великий князь в тот же день велел выступить к Казани князю Василью Даниловичу Холмскому с другими воеводами, а брату послал сказать, чтоб до прибытия Холмского не приступал вторично к городу. Но когда 22 июня подоспела конная рать с князем Ростовским, то Димитрий не счел нужным медлить долее и повел опять войска к городу; сначала он имел удачу, но потом потерпел новое поражение и принужден был бежать, бросивши пушки и осадные машины. Говорят, что казанцы, не надеясь одолеть русских силою, употребили хитрость: раскинули стан и бросили его, как будто пораженные страхом; русские кинулись на добычу, начали грабить; этим воспользовались казанцы и поразили их наголову. Сам князь Димитрий ушел в Нижний; другой отряд московского войска под начальством татарского царевича Джаналея и воеводы Киселева пошел к Мурому, был настигнут на дороге казанцами, но побил их и достиг благополучно Мурома.

Уже начались приготовления к походу на следующую весну, но Магмет-Аминь не стал дожидаться этого нового похода и в марте 1507 года прислал в Москву бить челом, чтоб великий князь заключил с ним мир и дружбу по старине, как было с отцом его, великим князем Иоанном, причем обязывался отпустить задержанного посла Яропкина и всех пленных, взятых на войне. Василий, поговоря с братьями и боярами, согласился на этот мир для избавления христианских душ, попавших в бусурманские руки, и для христианского устроения.

Не одни только эти причины заставляли великого князя спешить заключением мира с Казанью, довольствоваться возобновлением прежних отношений; важнейшие дела на Западе требовали всего внимания Васильева. Мы видели уже, что Александр литовский полагал большие надежды на смерть Иоаннову, тем более что в Литве считали сторону Димитрия-внука довольно еще сильною, думали, что она будет противиться утверждению Василия на столе отцовском, и усобица между дядею и племянником обещала Александру удобный случай к возвращению земель, отнятых у Литвы Иоанном. Узнав о смерти тестя, Александр послал сказать ливонскому магистру Плеттенбергу, что теперь наступило удобное время соединенными силами ударить на неприятеля веры христианской, который причинил одинаково большой вред и Литве и Ливонии; но магистр отвечал, что хотя время действительно благоприятное, однако все же надобно дождаться конца перемирия, утвержденного крестным целованием, что нельзя так вдруг начинать войны с таким сильным врагом, надобно прежде наверное узнать, как молодые князья будут управляться в своем государстве, ибо магистр ждет между ними несогласий, которые и подадут удобный случай к начатию войны. Александр и его Рада признали справедливость этих представлений, поблагодарили магистра за добрый совет, прося его немедленно давать знать в Литву о том, что он узнает о несогласиях князей московских. Александр велел объявить также Плеттенбергу, что он приказал собирать войска, дабы пограничные московские князья и братья великого князя, живущие в малых уделах, узнавши об этих приготовлениях, тем скорее могли обратиться к Литве; просил и магистра распорядиться таким же образом в Ливонии, чтоб испугать московского князя и сделать его уступчивее.

Александр действительно начал готовить полки для войны московской, но из Москвы пришли вести, что там все спокойно. Василий княжит на столе отцовском, а Димитрий-внук по-прежнему остается в тесном заключении. Надежды на усобицы, на уступчивость Василия исчезли: когда послы Александровы, предлагая вечный мир, требовали возвращения всех взятых у Литвы при Иоанне земель, то бояре отвечали по-прежнему, что великий князь владеет только своими землями, чужих не держит и возвращать ему нечего; по прежнему, отцовскому обычаю Василий напоминал Александру, чтоб он не принуждал Елены к латинству. Александр не мог воспользоваться смертию Иоанна, скоро умер сам (в августе 1506 года), и теперь Василий хотел воспользоваться смертию бездетного зятя для мирного соединения Литовской Руси с Московскою: он послал сказать сестре, чтоб она «пожелала и говорила бы епископу, панам, всей Раде и земским людям, чтоб пожелали иметь его, Василия, своим государем и служить бы ему пожелали; а станут опасаться за веру, то государь их в этом ни в чем не порушит, как было при короле, так все и останется, да еще хочет жаловать свыше того». К князю Войтеху, епископу виленскому, к пану Николаю Радзивиллу и ко всей Раде Василий приказывал о том же» «чтоб пожелали его на государство Литовское». Елена отвечала, что Александр назначил преемником себе брата своего, Сигизмунда; но в Литве встала сильная смута и усобица, которою Василий московский хотел воспользоваться теперь в свою очередь.

Любимцем покойного короля Александра был князь Михаил Глинский, маршалок дворный, потомок татарского князя, выехавшего в Литву при Витовте. Глинский провел долгое время за границею, в Италии, Испании, при дворе императора Максимилиана, везде умел приобрести расположение, почет умом, образованностию, искусством в деле военном; неудивительно, что он затмевал собою других панов литовских и умел овладеть полною доверенностию Александра; владея обширными землями и замками, почти половиною всего государства Литовского, Глинский приобрел многочисленную толпу приверженцев, преимущественно из русских. Такое могущество возбудило в остальных панах литовских сильную зависть и опасение, чтоб Глинский не овладел Великим княжеством Литовским и не перенес столицы в Русь; отсюда явная вражда между Глинским и другими членами литовской Рады. Ожесточение достигло высшей степени, когда Александр по просьбам Глинского отдал город Лиду клиенту последнего, Андрею Дрожжи, отнявши ее у пана Ильинича. Ильинич обратился с жалобою к литовским вельможам, уже известным нам по делам московским, — к Войтеху Табору, епископу виленскому, Николаю Радзивиллу, воеводе виленскому, Яну Заберезскому, или Забржезинскому, воеводе троцкому, к Станиславу Яновичу, старосте жмудскому, Станиславу Глебовичу, воеводе полоцкому, и Станиславу Петровичу Кишке, наместнику смоленскому, которые, возводя Александра на престол литовский, взяли с него обязательство не отнимать волости ни у кого ни в каком случае, кроме преступления, заслуживающего лишения чести и жизни. Основываясь на этом обязательстве, паны не допустили Андрея Дрожжи до староства Лидского и возвратили его Ильиничу. Александр сильно рассердился на панов; Глинский, разумеется, постарался еще больше распалить гнев королевский; говорят, будто он твердил Александру: «Пока эти паны в Литве, до тех пор не будет покою в Великом княжестве» — и довел короля до того, что тот решился вызвать панов на сейм в Брест, схватить их в замке и предать смерти; но паны, предуведомленные об опасности канцлером польским Ласким, не пошли в замок, и, таким образом, намерение короля не исполнилось; он мог отомстить только тем, что у Яна Заберезского, главного врага Глинского, отнял воеводство Троцкое, Ильинича велел схватить и посадить в тюрьму, а другим панам не велел казаться себе на глаза и только по просьбе панов польских после простил.