Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

— Милость великая, государь! — взволнованно благо­дарил Воротынский, но и тут не сдержался, чтобы не вы­сказать сомнения: — Надолго ли только милость, вот это смущает.

— От вас зависит, — с заметной сердитостью ответил Иван Васильевич. — За прилежную службу я и награж­даю знатно.

— Иль мы прежде не прилежничали? За что опала?

— Кто прошлое помянет, тому — глаз вон, — вновь с грустной примирительностью продолжил Иван Василье­вич, не ввязываясь в пререкание. — А позвал я тебя, князь Михаил, не только миловать, позвал службу пра­вить. Порубежную.

— Мы, государь, — князья порубежные, нам не внове эта служба.

— Верно. Ладно у вас с братом все на украинах. И сто­рожи, и станицы, и засеки. Молодцы.

— Не мы, государь, семи пядей во лбу. Вотчина наша испокон веку порубежная, даже когда под Литвой была. Дед от прадеда, отец от деда, мы — от отца. К тому же, стремянные у нас, Богом нам данные. Их бы очинить бо­ярами княжескими. По заслуге то стало бы.

—  Очиню. Приговором Думы тебе бояр определю, ибо тебе не один Новосиль устраивать, а все мои Украины южные. Не удельная, а державная служба. Думаю, по плечу она тебе.

—  Воля твоя, государь. Позволь только малое время прикинуть, что к чему ладить. Как с Казанью было. Раз­реши с братом вместе размысливать. Повели еще и дья­кам Разрядного приказа пособлять нам без волокиты ис­полнять наши просьбы.

—  Хорошо. Торопить не стану, вы сами, как сможете, поспешайте. Не мне вам указывать, сколь важно поспешание.

—  Это само собой. И еще прошу дозволения скликать в Москву на выбор воевод стоялых и станичных, казаков, стрельцов да детей боярских бывалых, чтобы с ними вме­сте судить-рядить. Со всех твоих украин южных.

—  Иль своего ума не достает?

—  Свой ум — хорошо, а сообща — вдесятеро лучше.

—  Что ж, и на то моя воля. А тебе одно повеление: пиши клятвенную грамоту, что не замыслишь перемет­нуться ни в Литву, ни в Тавриду, ни к султану турскому, ни к князю Владимиру Андреевичу и не станешь ис­кать с ними никаких тайных сношений. Князей-пору­чителей подписи на клятвенной грамоте чтобы две или три, да еще и святителева непременно. Нарушишь клятву, не ты один в ответе, но и поручители, как и ты сам.

Вот это — оплеушина. Выходит, ни капли не доверяет самовластец, хотя и вручает судьбу южных украин ему, князю, в руки. Так и подмывало бросить резкое в лицо самовластца, но, усилием воли сдавив гордость, ответил почти спокойно:

— Как повелишь, государь. Одно прошу: с верными людьми моими, особенно крымскими, сноситься не за­прещай. Твои послы тебе весть дают, мои доброхоты — мне. Худо ли? Под двумя оками держать врага, разве ущербно для отечества? Подарки же им от своей казны слать стану.

— Сносись. Но ни с королем, ни с ханом, ни с султа­ном. Помни это! Доходному приказу повелю, чтоб тоже не сторонился от подарков.

Что и говорить, огорчило князя Воротынского недове­рие государево. Очень огорчило. И все же домой он ехал в приподнятом настроении. Спешил успокоить княгиню, которая, он знал это, извелась вся, его ожидаючи. По­слал он и за братом, чтобы поспешил тот в гости на пир радостный.

Однако князь Владимир не очень-то обрадовался, по­слушав брата. В требовании самовластца писать клятвен­ную грамоту он увидел не только обиду, но и грозное пре­дупреждение.

— Может, довольно потакать дьявольскому самодур­ству скомороха?! Сплотим бояр и встанем стеной за Вла­димира Андреевича. Полк царев пойдет со мной. Обидел крепко детей боярских царь, окружив себя дворянчика­ми скороспелыми.

— Негояс твой совет, брат. Негож. Мы присягнули го­сударю Ивану Васильевичу…

— Государю, а не скомороху, злобою пышущему, кровь безвинную льющему. Господь благословит нас на дело святое, праведное, отпустит грех клятвоотступничества, ибо сам самовластец нарушил клятву, дважды да­ваемую князьям, боярам, ратникам и всему народу. А ес­ли, брат мой дорогой, голову страшишься потерять, то я так тебе скажу: не теперь, так через год, через два или пять все одно ни тебе головы не сносить, ни мне. Иль не чуешь, все знатные роды под корень злодей рубит!

— Не о голове речь, — возразил Михаил Воротынский брату. — Не о ней. Ты вспомни, что отец наш перед кон­чиной говорил. Завет его вспомни. То-то. Царь перед Бо­гом в ответе, не нам его судить. Это — раз, — загнул па­лец князь Михаил. — Второе, — загнул еще один палец,

— не просто милость изъявил Иван Васильевич, вернув нам вотчину родовую, одарив еще и новыми, — царь порубежье российское мне вручил! Вот и прикинь, могу ли я от такого дела отказаться? Не царю худо сделаю, отка­завшись или службу правя через пень, через колоду, а хлебопашцам рязанским, тульским, мещерским, влади­мирским, московским, одоевским, белёвским, боров-ским — разве перечтешь, где кровавые ископоти ежегод­но, почитай, прокладываются. Мы с тобой свои уделы крепко оберегаем, людны села наши, пашни колосом полные, скот тучный, но везде ли такое? Вот что для ме­ня сейчас важно. Не голова важна.

— Ты думаешь, сладится все сразу, стоит тебе воеводствовать разумно и с прилежанием? Крымцы что, спать станут…

— Не думаю. Пройдут годы, пока по всему Полю горо­да укрепятся навечно, но начало тому положим мы с то­бой. Не сомневайся, брат, в нужности дела нашего. Не со­мневайся. А головы? На то воля Господа Бога. Воля госу­дарства. Давай-ка, осушим кубки пенные меда малино­вого иль вина фряжского и — за дело.

Словно ожидала этих слов княгиня, вошла в трапез­ную с подносом, на котором стояли кубки с медом мали­новым. Стройна, как тополь. Краса-девица на выданье, а не мать двоих детей. Сарафан розового атласа, оторочен-ный бархатом и шитый жемчугом, ласкал глаз нарядно­стью, а улыбка, счастливая, совершенно безмятежная, завораживала.

— Откушай, князь Владимир, что Бог послал, — ра­душно попотчевала она деверя198 , подавая ему кубок с ме­дом.

— Благодарствую, княгиня. — Князь Владимир встал и ласково поцеловал невестку. — Дай Бог тебе благодати Господней.

Пир начался принятой чередой, братья больше не пре­рекались, разговор переметнулся на семейные пробле­мы, о доходах с вотчин и уделов, о лошадях выездных и конях боевых — ладно шла беседа, кубкам с вином и ме­дом пенным уже был потерян счет, а хмель не брал пиру­ющих, так взбудоражены были они всем тем, что миновало, а более того тем, что ждало их впереди. И им даже в голову не могло прийти, что о будущем их в это же самое время ведут разговор Малюта Скуратов-Вельский и его племянник Богдан Вельский, которого Малюта стара­тельно приближал к царю. А чтобы остался тот разговор никому, кроме их самих, неведом, они уединились в ком­нату для тайных бесед, какую Малюта Скуратов имел у себя на манер царской.

— Нынче принят царем-батюшкой князь Михаил Во­ротынский с великой милостью. Главой государевой по­рубежной службы очинён. Ему же и создавать эту самую службу, объединив вотчинных порубежников. Что князь Михаил успешно исполнит царев урок, сомнения у меня нет, но тогда он, обретя полное доверие государя нашего, вновь вплотную приблизится к трону, основательно нас потеснив. Выгодно ли подобное нам?

— Что поделаешь? Государь — самовластец. Поперечь ему, в опале окажешься. Все потеряешь, чего достиг.

— Сколько я тебя буду наставлять? Не переча, а пота­кая его страстишкам, навязывать свое мнение.

— Все так… Сколько, однако, ты не навязывал, а Иван Грозный так и не повелел дознаваться в пыточной. Выходит, не навязал.

— Не скажи. Поручив князю создавать государеву по­рубежную службу, велел меж тем писать клятвенную грамоту, что не изменит отчизне и ему, царю всей Рос­сии. Условие такое: два-три поручительства за него бояр и одно святительское.

— Выходит, не впустую твое наушничество. Стало быть, есть резон продолжать. Но я-то что смогу? Я же не вхож к царю.

— Сможешь пособить. Не праздности же ради позвал я тебя. Ты расстарайся сблизиться с князем Михаилом Воротынским, будто весьма заинтересован в успехе его дела. Давай ему дельные советы, но главное, обещай по­мощь, если случится какая загвоздка. А их я обеспечу.

Выполнение тобой обещанного — на мне. Смогу и дум­ных бояр настропалить, и самого царя.

— Расстараюсь.

— Самое же главное вот в чем: царь обещал Михаилу Воротынскому очинить княжескими боярами по его спи­ску. И даже не своей волей, а волей думцев. Расстарайся сделать так, чтобы обязательно среди представляемых на княжеских бояр был Фрол Фролов.

— Исполню. Но, дядя, не станет ли такое ошибкой? Получит Фрол из рук княжеских боярство, может вы­скользнуть из наших рук.

— Молодо-зелено. В окончательном списке, представ­ленном на Думу, его не окажется, а царь подпишет на не­го отдельно жалованную грамоту. Очинит дворянином своего, Государева Двора. Мы покажем ее Фролу Фроло­ву, убедив его, будто князь забыл о нем, о его многих ус­лугах, но сами поставим условие: исполнишь наш урок — жалованная грамота в твоих руках.