Том 4. Письма 1820-1849 - Федор Тютчев

Примите, милостивый государь, искреннейшее уверение в моем высоком уважении и полной преданности.

С.-Петербург, 14 марта 1846

Ф. Тютчев

Меншикову А. С. 16 апреля 1846*

116. А. С. МЕНШИКОВУ 16 апреля 1846 г. Петербург

Mon Prince,

L’intérêt que Votre Altesse a bien voulu prendre à la déplorable situation du jeune Othon de Péterson justifiera, j’espère, à ses yeux la liberté que je prends de m’adresser à elle dans l’intérêt de ce jeune homme.

Je viens d’avoir la nouvelle qu’à son arrivée à Riga il a été décidé par les personnes de sa famille qui s’y trouvent réunies, que le malade serait conduit à Prague pour y être placé dans une maison de santé, et c’est son frère aîné Charles de Péterson, employé actuellement à notre consulat de Danzig qui sera chargé du soin de l’y accompagner. On m’écrit en conséquence de Riga pour m’engager à supplier Votre Altesse de vouloir bien donner l’autorisation nécessaire pour la sortie du pays d’Othon de Péterson, et je ne vous dissimulerais pas, mon Prince, qu’il serait urgent que cette autorisation lui parvint sans retard, attendu que son frère Charles qui doit aller le chercher à Riga, et qui est la seule personne de sa famille qui puisse se charger de ce soin, ne dispose que d’un temps très limité, à cause de son service, pour s’acquitter de cette triste mission.

Je n’ai pas osé, mon Prince, solliciter la faveur d’une audience particulière, n’ayant pas l’honneur d’être personnellement connu de Votre Altesse, mais ce que je sais de la bienveillante générosité de son caractère, joint à la triste circonstance qui motive ma démarche auprès d’elle, me fait espérer qu’elle voudra bien ne pas la trouver indiscrète et qu’elle acueillera avec bonté la demande que je lui adresse.

Je suis avec un profond respect, mon Prince, de Votre Altesse le très humble et très obéissant serviteur

T. Tutchef

St-Pétersbourg

Ce 16 avril 1846

Перевод

Милостивый государь князь,

Участие, которое ваша светлость пожелали принять в прискорбном положении молодого Оттона Петерсона, оправдает, я надеюсь, в ваших глазах смелость, какую я беру на себя, обращаясь к вам в интересах этого молодого человека.

Я только что получил известие, что по прибытии его в Ригу члены его семьи, находящиеся там в сборе, решили, что больного следует отправить в Прагу с тем, чтобы там поместить его в психиатрическую лечебницу, и сопровождать его будет старший брат Карл Петерсон, служащий в настоящее время в нашем данцигском консульстве. Вследствие этого мне пишут из Риги, чтобы я умолял вашу светлость приказать дать необходимое разрешение на выезд из России молодого Петерсона, и я, князь, не скрою от вас, что было бы важно, чтобы это разрешение было дано ему без промедления, поскольку его брат Карл, который должен поехать за ним в Ригу и который единственный в семье может взять на себя эту заботу, располагает только очень ограниченным, по причине своей службы, временем, чтобы заняться этой печальной миссией.

Я не посмел, милостивый государь князь, добиваться особого приема, не имея чести быть лично известным вашей светлости, но то, что я знаю о доброжелательном великодушии вашего характера, в соединении с печальным обстоятельством, объясняющим мое ходатайство перед вами, заставляет меня надеяться, что вы не найдете его нескромным и что вы с добрым расположением примете просьбу, которую я к вам обращаю.

Пребываю, милостивый государь князь, с глубоким уважением    вашей светлости нижайший и покорнейший слуга

Ф. Тютчев

С.-Петербург

16 апреля 1846

Муравьевой П. В., май 1846*

117. П. В. МУРАВЬЕВОЙ Май 1846 г. Петербург

St-Pétersbourg

Merci, grand merci, ma chère cousine, d’avoir songé à m’envoyer la lettre de ma mère*. Je n’ai pas besoin de vous dire quelle triste et chère consolation cette lettre m’a fait éprouver… Que de douleur et de résignation il y a là-dedans… On a beau dire, il y a une énergie de l’âme qu’elle ne tire pas d’elle-même. Le sentiment chrétien peut seul la lui communiquer…

J’avais certainement bien des raisons de prévoir comme prochaine la perte que nous venons de faire, et depuis plusieurs années, à chacune de nos séparations, je ne pouvais me défendre d’un triste pressentiment… et cependant jusqu’à présent encore je ne puis m’habituer à l’idée qu’il n’est plus parmi nous*, que nos adieux de Moscou ont été des adieux éternels… Peu d’hommes, je le sais, conservent leurs parents jusqu’à l’âge où nous sommes arrivés — et cependant il y a dans le premier moment de cette perte, à quelqu’âge qu’on la subisse, un sentiment tout particulier d’abandon et de délaissement. On se sent vieilli de vingt ans, car on sent qu’on a avancé de toute une génération vers le terme fatal… Je suis très impatient d’avoir par les Сушков* les détails que me manquent. Sa mort paraît avoir été aussi douce que sa vie avait été bonne et aimante. C’était une nature excellente parmi les meilleures, une âme bénie du Ciel… Ce sera sans doute un éternel sujet de regret pour moi et pour nous tous qu’aucun de ses enfants ne se fût trouvé présent à ses derniers moments. Mais j’ai vu avec bonheur par la lettre de ma mère ce que d’ailleurs il était si facile de prévoir, c’est que tous ceux qui l’entouraient l’ont pleuré comme on pleure son père… J’en ai eu ici un petit échantillon par Лукьян* que j’ai vu pleurer à chaudes larmes, en apprenant la nouvelle… Quant à moi, je n’aurais pas cru possible qu’à la réception d’une pareille nouvelle j’eusse hésité un instant d’aller rejoindre ma mère. Et cependant les circonstances se sont combinées de manière à me rendre dans ce moment-ci le départ tout à fait impossible. J’ai calculé que quelque diligence que j’eusse faite, je n’aurais guères eu que le temps d’y aller et de repartir aussitôt, pour être de retour ici pour le moment des couches de ma femme…* C’est une contrariété qui m’a été sensible plus que je ne puis le dire… Une chose bien contrariante aussi, c’est l’ignorance complète où nous sommes de ce que devient mon frère Nicolas*.

Adieu, ma chère cousine. Encore une fois merci de votre intérêt et de votre amitié. — Mes hommages les plus affectueux à ma tante Над<ежда> Н<иколаевна>* que je suis désolé de savoir souffrante. Ma femme vous dit mille tendresses.

T. Tutchef

Перевод

С.-Петербург

Спасибо, большое спасибо, любезная кузина, за то, что вы позаботились послать мне письмо моей маминьки*. Мне нет надобности говорить вам, сколь драгоценным и вместе с тем печальным утешением было для меня это письмо… Сколько в нем скорби и смирения… Что ни говори, в душе есть сила, которая не от нее самой исходит. Лишь христианское чувство может сообщить ей эту силу…

Конечно, у меня было много причин предвидеть в недалеком будущем ту утрату, которую мы только что понесли, и уже несколько лет при каждой нашей разлуке я не мог освободиться от грустного предчувствия… и, однако, даже посейчас я не могу привыкнуть к мысли, что его нет более среди нас*, что наше прощание в Москве было прощанием навеки… Я знаю, лишь немногие сохраняют своих родителей до того возраста, коего достигли мы, — и все же в первую минуту этой утраты, независимо от возраста, в котором она настигает нас, испытываешь совсем особое чувство покинутости и беспомощности. Ощущаешь себя постаревшим на двадцать лет, ибо сознаешь, что на целое поколение приблизился к роковому пределу… С нетерпением жду от Сушковых* подробностей, которые мне неизвестны. По-видимому, смерть его была столь же спокойной, сколь благостной и любвеобильной была его жизнь. Это была натура лучшая из лучших, душа, которую благословило Небо… Без сомнения, и я, и все мы будем вечно сожалеть, что никто из его детей не присутствовал при его последних минутах. Но я с отрадой узнал из письма маминьки то, что, впрочем, легко было предугадать, — что все, кто его окружали, оплакивали его так, как оплакивают родного отца… Здесь я убедился в этом на примере Лукьяна*, который залился горючими слезами, известившись о случившемся… Что до меня, я бы не поверил, что при получении подобного известия мог бы хоть мгновение колебаться, ехать ли мне к маминьке. И, однако, обстоятельства сложились так, что в ту минуту отъезд был для меня совершенно немыслим. Я рассчитал, что как бы я ни торопился, я должен был бы, едва примчавшись, тотчас пуститься в обратный путь, дабы вернуться сюда к родам жены…* Не могу выразить, как расстроила меня эта незадача… Весьма неприятно также полное неведение, в коем мы находимся касательно моего брата Николая*.

Простите, любезная кузина. Еще раз благодарю вас за ваше участие и дружбу. — Засвидетельствуйте мое самое глубокое почтение тетушке Надежде Николаевне*, о болезни коей я весьма сожалею. Жена поручает передать вам самый сердечный привет.

Ф. Тютчев

Тютчевой Е. Л., начало мая 1846*

118. Е. Л. ТЮТЧЕВОЙ Начало мая 1846 г. Петербург

С.-Петербург

Dieu veuille permettre, chère maman, que cette lettre, quand elle vous parviendra, vous trouve un peu remise et soulagée… Je n’ai pas de mots pour vous dire ce que j’ai éprouvé… Depuis quatre jours que je sais la nouvelle, je ne puis pas relire le terrible billet que vous avez écrit à Dorothée, que vous devez avoir écrit dans le moment même… Sans éprouver le même serrement de cœur que la première fois… Dix fois par jour le souvenir de ce qui est arrivé me réveille comme en sursaut… C’était là un terrible coup… Cette lettre que j’écris en ce moment, il ne la lira plus…

Ce n’est pas à moi dans l’état d’esprit où je suis à vous offrir des consolations. Ce n’est que de vous, de votre présence que je pourrais en recevoir. Ma seconde pensée, en apprenant la nouvelle, c’était celle de mes torts envers lui. Que d’occasions négligées pour lui donner les preuves d’affection qu’il appréciait tant. Lui qui était tout bonté et tout affection… C’est là une cruelle pensée et je sens que ce n’est qu’auprès de vous que je pourrais trouver à me rassurer un peu…

Que de fois ne m’a-t-il pas dit et écrit, en se plaignant de ma paresse à lui donner de mes nouvelles, que je n’avais plus pour longtemps à lui écrire et que je regrettai un jour de ne l’avoir pas fait plus souvent. Il avait bien raison. Je ne le sens que trop. Cela n’est une affreuse pensée que de me dire que plus d’une fois j’ai dû lui paraître ingrat. — Je repasse sans cesse dans ma pensée les derniers adieux, les tous derniers moments que nous avons passés ensemble dans cette voiture dans laquelle il m’avait conduit jusqu’au-delà des portes de la ville…* Il était si bon, si calme et si serein… et tant d’autres souvenirs de mon dernier séjour auprès de vous. Toute cette bonté, toute cette affection inépuisable et qui se contentait de si peu de chose, qui était si peu exigente…