Возлюбленная - Питер Джеймс

Она кинула взгляд через мельничный лоток на конюшне и дальше – на амбар, на мельницу, снова на автомобиль. Взлетел ввысь дрозд с извивающимся в клюве червяком. Послышался отдаленный хлопок выстрела дробовика, потом еще один, блеяние овцы и лай собаки.

Поднявшись по ступенькам до входной двери, она приостановилась, нервно разглядывая сверкающую львиную голову на дверном кольце, которая угрожающе и свирепо смотрела на нее. Толчком она распахнула слегка приоткрытую дверь, всматриваясь в прихожую.

Ничто не говорило о чьем-либо присутствии. Поколебавшись, она вошла в дом. Из зеркала на стене, украшенного блестками, ее затененное отражение отвечало пристальным взглядом сквозь мрак. Впереди поднималась лестница, рядом с ней шел коридор с дверями по обе стороны. Запах полированной мебели и крепких мускусных духов создавал в доме неприятную атмосферу женственности и элегантности.

Сверху донесся крик, и она замерла. Добрую минуту стояла она в молчании, но так ничего и не услышала, кроме тиканья часов и собственного натужного дыхания. Слева от себя она подняла железную рукоятку дверной защелки.

Комната оказалась пустой. Рассеянные лучи уходящего солнечного света сквозь высокие застекленные окна-двери омывали интерьер мягкого персикового цвета. Здесь было так роскошно, так прекрасно, что это едва не заставило ее повернуться и выбежать вон. Великолепная мебель в грациозном довоенном стиле модерн, картины на стенах, изображавшие главным образом элегантных женщин в роскошных одеждах, – чужой и недоступный для нее мир.

Над пустым камином, на полке угрожающе ухмылялся бронзовый бюст какого-то придворного шута, будто подстрекая ее повернуться к дивану и посмотреть на вмятины в округлых диванных подушках. Казалось, что шут смеется над ней.

Потом она заметила блокнот на письменном столе с записью, сделанной крупным небрежным почерком черными чернилами:

«Гектор и Дафна, коктейли 20-го авг.?»

Ну и корова! Собирается на вечеринку, а ей приходится… Почерк был знакомым. Она видела его раньше.

– Это женский почерк? – спросил все тот же отдаленный голос. – Вы можете прочесть мне, что там написано?

Она прошла через холл, по темному коридору, в кухню с красивым коричневым линолеумом на полу, ярко-желтыми стенами и с газовой плитой, выложенной кафелем. На столе лежали грязные тарелки, грязные блюда побольше были свалены в кучу вокруг раковины.

Неряха, подумала она, бредя обратно по коридору. Неубранные остатки трапезы на двоих покрывали большой обеденный стол в столовой. На буфете стояла наполовину опустошенная бутылка красного вина, снова закупоренная, а на столе – две рюмки, обе с остатками вина. В комнате пахло дымом от сигар. От его сигар.

Взобравшись по крутой лестнице, она остановилась, задыхаясь от напряжения и страха. В доме было тихо. Она осмотрела темную лестничную площадку, повернула направо и вошла в дальнюю комнату.

Там на подиумах стояли два портняжных манекена – один обнаженный, со словом «Стокман», выписанным по трафарету на его груди, а другой – частично одетый в блестящую бирюзовую тафту, пришпиленную к нему булавками. Два других простеньких манекена, обычные для витрин магазинов, были обнажены, а еще два таких же одеты в сногсшибательные вечерние туалеты: один – в свободном, без пояса, платье с блестками и в черных перчатках, а другой – в платье из мерцающего черно-муарового шелка. Никогда не видевшая ничего подобного, кроме как в магазинной витрине на одной фешенебельной лондонской улице, она была ошеломлена непривычной элегантностью платьев.

Ее сердце упало. Лондон. Это название уже само по себе нагоняло чувство уныния. Лондон, в котором она жила, в том покрытом грязной сажей здании. Лондон. Жила там как узница.

Она прошла по коридору, миновала второй пролет лестницы и помедлила, колеблясь, перед закрытой дверью. Медленно открыв ее, увидела спальню с гигантской низкой кроватью. Простыни на ней были взбиты дыбом. Сильно пахло мускусными духами, застоявшимся сигаретным дымом и душистым мылом. На тумбочке у кровати стоял черный блестящий телефон, а рядом с ним – пепельница, полная окурков, перепачканных губной помадой.

Неряха.

Она открыла двери огромного кленового гардероба, где висели шикарные платья, верхняя одежда и меха. Пышно, ничего не скажешь. Истинное великолепие. Невозможно представить, как все это можно купить.

У туалетного столика она заглянула в зеркало, пристыженная собственной неэлегантностью, толстой кожей, спутанными волосами, своим дешевеньким миткалевым платьем для беременных.

На столике стояла бутылочка из толстого хрусталя с духами. Она коснулась ее, пробежала пальцами по контурам стекла, приподняла бутылочку, ощущая ее вес, вытащила пробку, налила немного духов на оба запястья и растерла их. Духи больно обожгли палец, и она заметила тонкую царапину. Должно быть, порезала его о тот нож, подумала она, но не обратила особого внимания, так как боль утихла. Легкими касаниями она надушила шею за ушами и дотронулась до груди. Запах окутал ее. Она вытряхнула из бутылочки еще духов, потом еще, потерла ими лицо, побрызгала одежду, волосы, трясла и трясла, пока бутылочка не опустела.

Она отнесла бутылочку в пристроенную к спальне ванную и постояла там. Тишина. Затем вынула зубные щетки из стакана на умывальнике, приспустила панталончики и помочилась в этот стакан. Осторожно держа бутылочку из-под духов над раковиной, она наполнила ее содержимым стакана, снова заткнула ее, обтерла фланелевым полотенцем для лица и поставила обратно, на туалетный столик.

Теперь она чувствовала себя получше, посильнее.

Когда она спускалась вниз, снаружи радостно заржала лошадь. Поспешив к входной двери, она выглянула наружу. Две все еще оседланные лошади были привязаны около конюшен. Ее сердце заколотилось. Их не было там, когда она пришла. Одна из лошадей заржала снова – Джемма.

Она пробежала по подъездной дорожке, по траве, пересекла украшенный резьбой деревянный мостик над мельничным лотком и побежала вверх по склону, к конюшням.

Теперь оттуда послышался новый звук, перекрывающий рев воды: наполовину крик, наполовину стон, вылетавший из конюшен. Вот еще один стон, а потом женский голос пронзительно завопил:

– О да! Твой кинжал! Дай мне твой кинжал!

Она остановилась. Солнце опустилось ниже, тень повисла над ложбиной. По ее телу разливался холод, а вместе с ним возникло и ощущение тошноты под ложечкой.

– Еще! Еще! О господи, еще!

Несколько секунд она стояла как в параличе, не в силах пошевелиться. Потом побежала.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});