Зумана - Е. Кочешкова

— Да… — выдохнул шут еле слышно. — Да, пытался.

— Это и помогу тебе вспомнить, — Кайза постучал ногой о камень. — Видишь скалу? Она глубоко в землю уходит, и если ты захочешь, то можешь слиться с ней, с ее корнями. Позволить силе земли перейти к тебе. Попробуй. Этот источник не имеет дна. Где бы ты ни был, он всегда утолит твою жажду, покуда ты способен чувствовать его. И вовсе не обязательно для этого сидеть на вершине горы. Можно находиться в доме или даже сидеть верхом…

Шут, закрыв глаза, сидел с отрешенным видом, а Элея просто смотрела в степь. Эти неласковые земли так пугали ее поначалу — ни конца им, ни края… никакой защиты, укрытия от непогоды… Но первый страх отступил, и на смену ему пришло странное ощущение гармонии, единения с этим местом.

Элея вздрогнула, когда ладонь шамана легла ей на плечо.

— Ты тоже… — промолвил он. — В тебе нет Силы, но есть чуткость к ней. Это хорошо… Люди ваших королевств давно потеряли связь с миром природы, а у нас каждая женщина — колдунья. Стать магом — не всякому дано, но унять боль у своего ребенка может любая мать из Диких Княжеств. Наши женщины знают, что прошептать похлебке, чтобы сыновья росли сильными. Знают, какие узоры вышить на подоле мужниной рубахе, если хотят уберечь его от врагов.

Спустя неделю Кайза сказал шуту, что тот достаточно сроднился с землей шаманов. Пришло время просить ее о помощи. Время самому стать шаманом.

Три дня подряд они оба ничего не ели, и каждую ночь бубен Кайзы гулко рокотал, призывая невидимые глазу силы. Элея слышала эти удары, доносившиеся от ущелья, но сама оставалась в каменной хижине. Ночи стали совсем холодными, особенно теперь, когда она коротала их одна. Только бараньи шкуры и спасали… Элея закутывалась в них с головой, подтягивала колени к груди и под далекие удары шаманской колотушки проваливалась в неспокойный сон. Поутру она вставала рано, прежде, чем возвращались мужчины. Успевала раздуть огонь и согреть горячего чая. А потом Кайза с Патриком, усталые и молчаливые, просто падали на лежанку и спали так крепко, что даже дикое завывание ветра не могло их разбудить.

Ветер крепчал с каждым днем. И Элея догадывалась, что это неспроста…

На четвертое утро Пат влетел в хижину с горящими глазами и с порога закричал:

— Мы нашли! Элея, мы нашли его! Он в Закатном Крае! Совсем близко к Золотой! Он жив! — шут вдруг обнял ее крепко-крепко, горячо зашептал у самой шеи: — Теперь я чувствую его… Все время!..

Подумать только, от волнения вежливый господин Патрик даже забыл про все титулы.

Это была чудесная новость, и Элея искренне обрадовалась, однако прикосновение шута лишило ее всякой возможности связно думать. Она просто закрыла глаза, позволив себе без остатка раствориться в этом мгновении счастья. И лишь потом тихо спросила:

— Значит, вам удалось?

— Да, да! — Патрик наконец вспомнил о правилах приличия и смущенно отстранился. — Теперь я знаю, что делать. Знаю, где искать его.

Дверь вновь открылась, и в дом вошел Кайза. Повесив бубен на стену, он тяжело сел у очага. Элея ужаснулась его бледности и скорее подала шаману горячего чая.

— Кайза… тебе плохо? — она осторожно развязала тесьмы его плаща и сняла с головы колдуна заснеженный капюшон. Тот вздохнул и изобразил на лице улыбку.

— Устал… Просто устал, — сделав только пару глотков, он вернул ей чашку и направился к лежанке, даже не заметив, что уронил плащ…

— Что с ним? — прошептала Элея, изумленно глядя на шута. Тот смутился отчего-то.

— Он… ему пришлось просить о помощи какого-то очень сильного духа. Иначе я не смог бы отпустить сознание так далеко… А платить духам обычно приходится своей силой… — Пат совсем посмурнел и опустил глаза вниз.

— Вот как… — Элея подняла плащ Кайзы и, отряхнув от снега, повесила у очага. Полуоторванные меховые хвосты теперь держались крепко, она пришила их еще несколько дней назад. — Смотри, он уже уснул. Бедный…

Элея накрыла шамана одеялом из шкур и подоткнула края, чтобы холод не тревожил его сна. Патрик провожал глазами всякое ее движение.

— Ваше Высочество… Элея… Я… я так рад, что вы здесь, с нами… — промолвил он вдруг. — Ну скажите же мне наконец — почему?

Она подошла и села рядом с шутом. Широкая скамья стояла у самого очага и тепло огня, проникая сквозь одежду, наполняло жизнью… В свете алых лепестков Элея увидела, что Патрик тоже устал, очень устал. И только безмерная радость победы еще держала его на ногах.

Сказать ему?

Нет…

Это совершенно невозможно.

— Патрик… у тебя ведь тоже есть такие вещи, о которых ты молчишь… — ничего умней ответить она не нашла. Но, как ни странно, шут не обиделся, не нахмурился. Он, похоже, воспринял ее слова как упрек. А потому улыбнулся, обернувшись, и вдруг заговорил сам.

— Простите меня… — сказал этот непредсказуемый чудак, с теплотой глядя ей в глаза, — я знаю, еще в Брингалине должен был все вам рассказать. Но тогда бы вы увидели своего шута таким… словом, каким мужчине быть не подобает. Простите… Что взять с дурака? — и снова улыбнулся — виновато, словно просил не принимать его слова всерьез. Шут сидел вполоборота к Элее, огонь подсвечивал его волосы, бросал блики на худое лицо, которое за время путешествия по степи успела покрыть негустая светлая щетина. И нельзя сказать, что получилось плохо…

Вроде бы такой знакомый, а все же совсем иной.

Шут давно не походил ни на дурака, ни даже на глупого мальчика, каким был прежде. И слушая его рассказ, Элея все глубже понимала, что в прошлое канула не только эта забавная маска, которая была ему так к лицу когда-то. Многое осталось в стылой каморе для служанок, в лесу у Лебединого Дворца, в заброшенном храме…

— Мой Патрик… — как ни пыталась, она не смогла подавить совершенно непростительной женской слабости — рука сама собой потянулась к его щеке. — Как я рада, что все это позади…

Все еще тая улыбку в уголках губ, он печально мотнул головой.

— Позади будет, когда я найду принца.

Они помолчали немного.

— А что было… потом? Ты помнишь что-нибудь?

— О да… — взгляд шута стал отрешенным, словно бы он мгновенно оказался в другом месте. — Я помню… Но с каждым днем хуже… Это место, его словами так трудно описать… Я называю его Запредельем. Там нет времени… нет направления… Все так… непостоянно. Как во сне. Когда я только вернулся, то помнил очень много, а сейчас… оно и забывается, совсем как сон.

— Там было страшно? — скорее уж Элею саму пугал его замерший взгляд, обращенный вовнутрь.

— Н-нет… вовсе нет, не страшно. Непонятно. Чуждо. Особенно я не любил равнину. Она была не такая, как эта степь, а словно бы нарисованная, мертвая, зыбкая. Порой шел и шел, и ни конца, ни края. В лабиринте мне нравилось больше. Там за каждым поворотом ждало что-то непредсказуемое. Порой ужасное, но чаще интересное или даже красивое. Но совсем не было людей. Только я один.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});