Единственная женщина - Анна Берсенева

А Арсений был молод, и прошлое у него было самое обыкновенное: школа, институт, работа в Склифе. Лиза даже не расспрашивала его никогда обо всем этом — не потому, что ей это было безразлично, а потому, что она словно бы заранее знала, что он ей расскажет, — и не ошибалась.

С Юрой все было совсем по-другому. Она чувствовала его возраст не по усталости — какая там усталость, при его-то кипучей и легкой энергии! — а по тому, как вдруг, в какой-нибудь мимоходом брошенной фразе, даже взгляде, открывалось перед нею, как много им передумано и перечувствовано.

Иногда это пугало ее: ей казалось, что они далеки неизмеримо, что она для него — просто игрушка, девочка, забава в то время, которое свободно от главной его жизни, что ей никогда не понять происходящего в его душе, что они никогда не будут близки по-настоящему.

У нее не было никаких реальных оснований для таких мыслей — наоборот, она никогда и представить себе не могла, что мужчина может относиться к женщине так бережно, как относился к ней Юра. И все-таки Лиза признавалась себе, что именно с интимной сферой их отношений более всего связана ее смутная тревога.

В ту, первую, их ночь все получалось, как ей казалось, само собою: движения их были настолько слитны, тела подчинялись какой-то неведомой силе — и какие тут могли быть размышления, какие сомнения! Но потом, через несколько дней, ее охватил страх — да ведь она ничего не умеет, чем она может привлечь его, чем удержать?

Ее сексуальный опыт и в самом деле был невелик, да к тому же все, что происходило у нее с Арсением, покрылось теперь какой-то поволокой — иногда ей даже не верилось, что все это было с нею, и тот опыт никак не мог ей пригодиться. Да Лиза и сомневалась, что в любви возможен какой-то опыт — ведь это не ремесло, не профессия…

И она волновалась до дрожи в коленях, до полуобморока, когда следующим вечером после той ночи Юра позвонил в ее дверь…

Наверное, он почувствовал ее волнение — взгляд его стал вопросительным и даже тревожным.

— Что-нибудь случилось, Лизонька? — спросил он, останавливаясь в дверях. — Мне не надо было приходить?

Вместо ответа она положила руки ему на плечи, и лицо его просияло. Он прикоснулся губами к ее волосам, застыл, держа ее в объятиях. Потом взял в ладони ее лицо и поднял его вверх — ласково и властно.

— Ты не приедешь больше ко мне на Котельническую? — спросил он, и Лиза покачала головой, чувствуя, как счастье и слезы подступают к горлу одновременно.

Юра кивнул и не стал ни о чем расспрашивать — прошел в комнату, и она пошла за ним. Он был без плаща, в мягком светло-сером пуловере и потертых джинсах, и Лизе вдруг показалось, что он всегда был в этой комнате — так естественно было его присутствие здесь.

— Не надо было тебе убегать. Я же все и так понимаю, мы бы вышли с тобой вместе, — сказал он, останавливаясь посреди комнаты. — Но — ерунда, неважно, да? Иди ко мне, моя хорошая…

Люстра была выключена, мягкий свет торшера заливал комнату, и у Лизы перехватило дыхание: так красив был Юра — высокий, стройный — в этом золотистом свете, такою нежностью лучились его глаза.

Он обнял ее осторожно, точно боясь испугать, но тут же она почувствовала, что не только нежность, но и страсть, неодолимое желание владеет им сейчас, заставляет вздрагивать его пересыхающие губы. И она прильнула к нему, отвечая его страсти, безоглядно отдаваясь его воле.

— Я скучал по тебе, Лиза моя, — прошептал он в промежутках между поцелуями. — Я так скучал по тебе — как только дверь за тобой закрылась…

В тот вечер она снова не поняла, как внимательно он прислушивается к ней, как незаметно направляет каждое ее движение. Это уже потом, гораздо позже, ей показалось, что ему как будто бы и неважно собственное наслаждение, и все, что он делает, — делается для нее… Такое открытие могло бы наполнить ее счастьем, гордостью и благодарностью — но к этим чувствам примешивалась непонятная тревога. Связанная именно с тем, что она совсем не знала его и не могла понять…

Юра был неутомим в любви, и Лиза очень скоро забыла боязнь собственной неопытности: она не думала о его опыте и не хотела думать, но его счастливой страсти с избытком хватало на то, чтобы близость доставляла радость им обоим.

Он мог делать с нею все, что хотел, она не чувствовала ни стеснения, ни неловкости, подчиняясь ему, — да и какое могло быть стеснение, когда он легко и мгновенно приподнимал ее над собой, и потом бедра его двигались под нею, между ее раздвинутых ног, и каждое его, снизу вверх, движение доставляло ей неизмеримое наслаждение, пронзало ее сладкими судорогами…

И ей казалось, что он совсем не устает! Когда оба они отдыхали от любовного жара, Юра вдруг брал ее на руки и начинал ходить с нею по комнате, как с ребенком, и это тоже получалось у него легко, как будто не сотрясала их только что страстная лихорадка, как будто подушка не была мокрой от пота, струившегося у него со лба.

— Родной мой, ты не устал? — спросила как-то Лиза, услышав его прерывистое дыхание в полутьме в эти минуты отдыха. — Ты дышишь тяжело…

— Не обращай внимания. Это не из-за того… Просто легкие не совсем в порядке, давно. Сейчас пройдет.

Она ожидала, что он объяснит ей, что с ним, но Юра молчал, и вскоре его дыхание стало ровным, и он поцеловал ее.

— Я останусь у тебя сегодня? — спросил он в тот, первый, вечер.

— Да.

Он остался, и ночью, то и дело просыпаясь, Лиза чувствовала его горячее тело рядом, прижималась к нему, и Юра, не открывая глаз, гладил ее плечо, на котором лежала его рука.

Больше он не спрашивал ее, можно ли остаться. Она привыкла к тому, что его радиотелефон звонит иногда среди ночи на полу у дивана, и он разговаривает с Владивостоком или Нью-Йорком, а наутро рассказывает ей, в чем было дело.

Но он не просил у нее ключ и каждый раз звонил у двери, приходя, и вещей его не было здесь: по утрам он вставал затемно, уезжал к себе на Котельническую и появлялся в офисе в свежей рубашке, в отглаженном костюме, как всегда прежде. И если он уезжал куда-нибудь в командировку, он никогда не заезжал к ней прямо из аэропорта.

Она не хотела говорить с ним об этом. Да и о чем говорить — просить перевезти домашние тапочки? Разве она не видела, как сияют его глаза ей навстречу, не слышала, как торопливо взбегает он по лестнице — лифт не доезжал до ее этажа, — разве этого мало и все дело в том, где он бреется по утрам? Так убеждала себя Лиза, но что-то ныло у нее в сердце, когда утром, набросив длинный халат, она провожала его до двери, а потом смотрела в окно, как он вдет к машине — словно уходит навсегда…