Засланный казачок - Сергей Соболев

Вот и на этот раз, когда она отправилась в Калининград, в компании с Борей Найманом, получилось все не так, как было запланировано.

Когда посольство Литовской Республики в Москве отказало ей вдруг в пролонгации годовой многократной визы, причем без внятных объяснений — она-то сама догадывалась, что причиной тому послужили некоторые ее публикации в российской и израильской прессе, которые могли быть расценены как «антилитовские», — в голове у Юлии родилась неожиданная мысль. Вначале показавшись ей абсурдной, она постепенно стала обрастать конкретными деталями и подробностями, довольно быстро приобретя очертания готового плана действий.

«Ах так! — думала в то время Юлия Поплавская. — Вы не хотите впускать меня в свою страну, хотя я и родилась в Литве, в Вильнюсе? Ну что ж: уже вскоре, а именно двадцать третьего сентября, в День памяти жертв геноцида евреев, в литовской столице и на мемориальном кладбище в Панеряе должны будут пройти мероприятия с участием государственных деятелей Литвы и еврейских делегаций из Израиля, США, России… Я сделаю все, чтобы не только лично присутствовать на хотя бы одном из этих траурных мероприятий, а именно, в Панеряе, но и постараюсь прилюдно выразить свой протест в адрес властей, которые на словах говорят одно, а на деле уклоняются от любых конкретных разговоров о возвращении хотя бы части бывшей еврейской собственности в Литве и хотя бы тем немногим родственникам несчастных, которые все еще живы и большей частью сейчас проживают в Израиле…»

Да, но как попасть в Литву без официального приглашения, без визы? Как ей перебраться из Калининграда, где она планирует быть в те дни, в соседнюю Литву? И сделать все так, чтобы ее не задержали вдруг российские или литовские пограничники?

И тут она вспомнила свой недавний разговор с Исрапиловым, одним из влиятельных в московской диаспоре чеченцев, с которым она неоднократно имела дело при реализации гуманитарных проектов, в которых прямо или косвенно принимала участие компания «Росфармаком». Исрапилов рассказал ей, что сейчас довольно значительное количество чеченцев, спасаясь от ужасов войны и нелегкой жизни в самой России, пытаются всякими путями, в том числе и «не совсем легальными», пробраться через Калининградскую область, Польшу и Литву в европейские страны, где они надеются обрести статус беженцев и более спокойную жизнь для себя и своих детей. Многие из этих несчастных людей, которых группами проводят через государственные кордоны нескольких стран, голодны, плохо одеты и нуждаются в лечении. Он спросил: можешь ли ты, дорогая Юля, попросить отца или брата, чтобы они организовали доставку в Калининград гуманитарного груза, и прежде всего медикаментов — и все это для беженцев из Чечни? Юля сказала: хорошо, я поговорю на эту тему с отцом, но раз у вас есть выходы на тех людей, что осуществляют проводку партий нелегалов через границы, я попрошу вас об одном одолжении…

Исрапилов, хотя и без особого энтузиазма, все ж пошел навстречу: обещал устроить ей «транзитный канал» и дал номера контактных телефонов, воспользовавшись одним из которых Юля и вышла, уже в Калининграде, на посредника, назвавшегося Анатолием…

Заняться ей здесь, в темнице, опять было решительно нечем: записки женщины, которая неожиданно оказалась ее близкой родней, внучатой бабушкой, она прочла до последней точки, да к тому же старик на этот раз забыл — или не захотел — принести ей свечу.

Измучив себя окончательно тяжелым самоанализом, а также испереживавшись по поводу прочитанного ею в записках Розы Бернштейн, Юля наконец забылась… провалилась в глубокий сон.

В этом своем похожем на глубокий обморок сне она видела себя, стоящую на краю бездны, с двумя младенцами на руках, одним из которых был несчастный Ицхак, а другим — ее собственный отец, трехмесячный Арон-Аркаша. Она прижимала детей к груди, а они, как слепые кутята, тыкались в ее молочные железы, припадали к ее соскам, требовательно пищали и морщили в плаче свои крохотные личики… Почему-то у нее не было молока, оно, материнское молоко, куда-то пропало, а дети были очень голодны. Из-за спины отчетливо слышались звуки погони, то ли свирепый лай псов, то ли завывание стаи голодных волков, и теперь у нее не было иного выхода, как шагнуть в разверзшуюся у нее под ногами бездну, вместе с двумя младенцами, которых она держит на руках и которые все больнее, все нещаднее теребят, мнут, оттягивают ее сухую, пылающую, воспаленную грудь…

Юля очнулась от боли в груди и еще от того, что кто-то закрыл ей ладонью рот и ей было трудно дышать.

— Тихо, дэвушка, тихо… — услышала она рядом чей-то сбивчивый шепот. — Расслабься. Нэ вздумай кричать, только хуже себе сделаешь…

Юля поняла, что в камеру к ней заявился «молодой»… что он подловил ее сонной и теперь пытается содрать с нее одежду и надругаться над ней, удовлетворив свою звериную похоть. Его рука уже залезла к ней под свитерок и жадно мяла ее груди… а затем скользнула ниже, пытаясь стащить с нее брючки…

Юля напрягла остатки своих сил и попыталась вырваться, выкрутиться из цепких объятий этого молодого негодяя, говорящего по-русски — как она уже успела догадаться — с акцентом, выдающим в нем вайнаха… Они боролись молча и ожесточенно, как дикие звери, один из которых был сыт и очень силен, а другой ослаблен и даже изнурен…

В какой-то момент этой их скоротечной, но яростной схватки послышался какой-то странный звук, какое-то страшное, утробное «о-о-уммм» вырвалось из глотки насильника, затем тело его стало еще более тяжелым, навалившись на нее сверху в тот момент, когда у нее, кажется, не оставалось уже никаких сил…

Глава 42

ПРОМЕДЛЕНИЕ СМЕРТИ ПОДОБНО

Из Вильнюса они втроем, Стас, Римас Мажонас и Семенова, выехали в начале седьмого вечера, завернув ненадолго в гаражный бокс, в который «соколы» после возвращения из неудачной поездки на границу загнали микроавтобус «Форд».

— Семь бед — один ответ, — ворчал под нос Слон, в темпе вскрывая некоторые из своих заначек. — Ну Ровер, ну пес поганый!.. Отобрал все легальные стволы! Как это — на дело, и с голыми руками?! Если у нас нет при себе оружия, то какие мы, на фиг, «танкисты»?

Он развернул один из извлеченных из вскрытого им тайника свертков, развернул его, достал пистолет, покрутил его так и сяк, затем передал Нестерову.

— Держи, командир, — сказал он, доставая из того же свертка снаряженную запасную обойму. — Вот тебе еще «запаска»!

— Где ты добыл эту «беретту»? — удивился Нестеров, рассматривая переданный ему напарником ствол. — Я что-то раньше ее не видел…

Слон, засопев сильнее обычного — на некоторые вопросы Стаса он не любил отвечать, — достал из тайника еще два свертка.

— Беру «стечкин», — сказал он, сразу же надевая наплечную кобуру с тяжелым «АПС». — И еще… еще на всякий пожарный возьмем с собой «сучку[49]»…

— Ты бы еще гаубицу прихватил, — сделав вид, что сердится, сказал Стас.

— За пушкой пришлось бы ехать на хутор к бабушке Онуте, — ухмыльнулся Слон. — Потому что в гараже она не помещается… Для Семеновой захватим что-нибудь?

— Если бы она хотела взять в эту поездку ствол, — посмотрев через приоткрытую браму на «Круизер», в котором их дожидалась командированная, сказал Стас, — то будь уверен, решила бы этот вопрос и без нашей помощи…

До нужного им места они добрались за два с четвертью часа, причем на некоторых участках трассы Слон держал скорость около двухсот километров в час.

На этот раз они уже не стали сворачивать на тот проселок, по которому проходила межа и который был перекопан зачем-то рвом — хотя теперь у них на сей счет появились уже кое-какие предположения, — а поехали по другой грунтовке, делающей небольшой крюк.

Во дворе усадьбы, освещенной гирляндой из электрических лампочек, их встречала местная делегация в полном составе: фермер Кястас и его жена, их дети, знакомая «соколам» Алина, которую отец уже не запирал в чулан, но и не выпускал с хутора, сын-подросток, главный виновник переполоха, и ветеран Антоныч, с пистолетом в поясной кобуре и охотничьей двустволкой на правом плече. Гостей из Вильнюса поприветствовала бешеным лаем и новая собака Кястаса.

Поздоровавшись со всеми сразу и пожав отдельно руки хозяину, своему ветерану Антонычу, а также малому, Нестеров сказал:

— Кястас, выруби эту иллюминацию… издалека видно!

Рядом с ним стояла Семенова, по обыкновению помалкивая и перекатывая стальные шарики в правой ладони, а теперь еще и Римас подошел, поставив джип на привычное место — возле гаражных боксов.

Кястас щелкнул рубильником, оставив гореть пару дежурных светильников — из окон усадьбы во двор тоже лился электрический свет, — и подошел к ним.