Театр под сакурой - Борис Сапожников

Врач извлёк из своей сумки, украшенной красным крестом, несколько упаковок бинта и баночку с антисептиком. Он взял ладони Юримару в свои, щедро посыпал жгучим белым порошком, стряхнул излишки и быстро принялся бинтовать. В то же время Юримару, кривясь от боли, говорил с командиром бронепоезда.

— Всем орудиям бить по этим чёртовым птицам, разрывными снарядами, шрапнелью, да хоть болванками лупите, лишь бы толк был.

— Снарядов осталось мало, — ответили из трубки, — как и патронов для пулемётов. Так что драться с этими птицами придется, в основном, вам.

— Приготовиться к отражению атаки с воздуха, — приказал комбат. — Пулемёты к дверям вагонов. Остаётесь здесь за главного, Юримару-сёса, я — в другой вагон пойду командовать.

Комбат отдал Юримару честь и быстрым шагом направился к выходу. Не успел он покинуть вагона, как поезд сотрясся от первых залпов орудий. Только когда комбат вышел, Юримару понял, что так и не узнал его имени. Теперь, выходит, может и не узнать.

Летучие каии обрушились на поезд чёрной волной. Они врезались в крышу и стены вагона, пытаясь пробить их. В дерево врезались когти, вырывая куски, стараясь добраться до людей. Солдаты отвечали короткими очередями из «Бергманов». Самые отважные, кто сидел у выхода из вагона с Тип 11 Тайсё, поливали из них налетающих каии. Те, казалось, атаковали их с особенной яростью — уже не первый отчаянно смелый солдат расстался с жизнью, успев в последний миг перед смертью швырнуть ручной пулемёт вглубь вагона. Их прикрывали товарищи, поливая налетающих каии из автоматов, однако твари, словно понимая, кто их главные враги, неизменно целили когтями в пулемётчиков.

Командовать в этом пороховом аду было незачем, и Юримару это понял в первые же секунды. Он не мог обожжёнными ладонями стрелять из «Бергмана», а потому взялся за меч. Драться им он мог в любом состоянии. Юримару занял позицию, перехватив меч поудобнее, и принялся тыкать в лезущих в вагон каии и рубить тех, что пытались лезть в распахнутую дверь или утащить ближайшего к нему пулемётчика.

Он думал, что в окопах царил жуткий шум из выстрелов, солдатской брани и воплей каии, но тут, в замкнутом пространстве, все звуки усилились многократно. Они, казалось, отскакивали от дырявых стен вагона, бились в уши, грозя разорвать барабанные перепонки. От концентрированной пороховой гари уже начинало тошнить, и Юримару серьёзно опасался, что его вывернет. Он до боли сжимал зубы, лишь бы не допустить этого. Так опозориться на глазах солдат, которых ему, скорее всего, вести на смерть, Юримару позволить себе не мог.

Бой закончился как-то неожиданно. Вот вроде ты только что тыкал и рубил мечом, поражая лезущих отовсюду каии, и тут — раз и нет их. Не надо больше никого рубить и колоть, вокруг только свои, а трупы врагов ногами выталкивают из вагона. Среди солдат снуют медики, перевязывая раненых, вкалывая морфий тем, кому уже не помочь. В отдельный угол оттаскивают трупы.

— Телефонист, за мной, — махнул обожжённой рукой Юримару, — и отделение солдат для прикрытия.

Они выбрались из вагона, и Юримару широко зашагал прямо по трупам каии. Солдаты и телефонист с коробом на спине старались поспеть за резвым командиром, направившимся к деревянному столбу телеграфной и телефонной связи.

— Свяжитесь с Иокогамой, — махнул на него рукой Юримару. — Мне надо знать обстановку в городе.

Телефонист отстегнул от пояса жутковатого вида крючья, больше похожие на орудия пыток, надел их на ноги и ловко вскарабкался на столб. Несколько минут поколдовав с проводами, он кинул вниз эбонитовую трубку, шнур которой оказался на удивление длинным. Юримару подхватил её и несколько раз дунул в трубку.

— Иокогама, — крикнул он, — Иокогама, вы меня слышите?!

— Иокогама на связи, — донеслось до него сквозь помехи. — Штаб эвакуации города.

— Что у вас происходит? — спросил Юримару. — Почему эвакуация?

— В залив вошли линейные корабли «Нагато» и «Муцу», — ответил штаб эвакуации, — и открыли огонь по заражённым частям города. Население эвакуируется в срочном порядке.

— Можно возвращаться в Токио, — махнул рукой телефонисту Юримару, — Иокогаму обстреливают линкоры, скоро от города останутся одни руины.

— Значит, весь наш поход зря? — спросил подошедший комбат.

— Отчего же зря, сёса, — удивился Юримару. — Как вы думаете, куда направлялись летучие твари, если не в Токио. Мы отразили их атаку на дальних рубежах, так что ни один из ваших солдат не погиб зря. А теперь нам надо возвращаться в столицу, там на счету каждый боец.

Растащив трупы каии, батальон снова занял позиции у поезда, так они хотя бы были прикрыты с тыла. За противоположной стороной внимательно наблюдали с бронепоезда, и бойцы были готовы в любую минуту перебраться туда. По ту сторону позиции были подготовлены ничуть не хуже.

К Юримару снова подошёл медик и объяснил, что пора менять повязки на ладонях.

— Надо смазать их мазью от ожогов, — сказал он, — и удалить обожжённые ткани.

— Я смогу после этого драться? — спросил Юримару.

— Вам будет очень больно держать оружие, — честно ответил медик, не глядя в глаза командиру, — хотя правую ладонь вы обожгли не так сильно… — Он только плечами пожал, как бы добавляя к своим словам — решайте, мол, сами.

— Давайте, — кивнул Юримару, — только пальцы не бинтуйте, чтобы я мог более-менее нормально сражаться.

— Вам ввести морфий? — спросил медик, извлекая из специального кармашка в сумке готовый к инъекции шприц. — Боль, когда я буду удалять повреждённые ткани, будет адская.

— Я должен оставаться в сознании, — помотал головой Юримару.

— Вы скорее от боли потеряете сознание, — заметил комбат, — так что морфий вам в этом поможет.

— Колите, — сжал зубы Юримару. Он никому не говорил о своей несколько постыдной слабости — до дрожи в коленках бесстрашный самурай и гроза каии боялся уколов.

Колол, надо сказать, медик легко и профессионально. Юримару зажмурился, когда он поднёс к его бедру шприц, но особенно больно не было. Когда он открыл глаза, врач уже откупоривал пузырёк с перекисью водорода. Он щедро полил ею руки Юримару — перекись зашипела на бинтах, ладони обожгло, Юримару втянул воздух, сквозь плотно сжатые зубы, но сдержался, и ругаться не стал. Медик принялся сноровисто снимать бинты — и это было во сто крат больнее любых уколов. Он отшвыривал почерневшие от засохшей крови полоски марли прямо под ноги. Однако очень скоро боль в руках притупилась — начал действовать морфий. В голове слегка зашумело, ноги налились свинцом, но Юримару приложил все усилия, чтобы удержаться и не осесть на землю. Однако медик заметил его состояние, и прежде чем приступить к очистке ран, мягко, но непреклонно усадил Юримару на железнодорожную насыпь. А когда медик начал чистить раны, Юримару зарычал от боли, не смотря на укол морфия. Военврач швырнул несколько почерневших тампонов на бинты, валявшиеся под ногами, и принялся обрабатывать ладони Юримару какой-то остро пахнущей мазью. Это было не так больно, по сравнению с процедурой очистки ран, и Юримару смог немного отдышаться, откинувшись спиной на железнодорожную насыпь. И плевать ему было, что галька и земля снова посыпались за шиворот мундира.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});