Детектив Франции 7 - Дидье Дененкс

Он умолк, и никто не обронил больше ни единого слова до самого Парижа, куда они приехали в семь часов вечера. В городе шел дождь и было темно. Машина остановилась на набережной Орфевр перед домом № 36. У входа в здание их поджидала группа фоторепортеров, держа наготове свои аппараты. Когда Сольнес вышел из машины, они радостно устремились ему навстречу.

Процесс в суде присяжных проходил одиннадцать месяцев спустя. Адвокат Вольфром произнес одну из своих самых великолепных речей, которая ничего не дала. Во время дебатов он категорически возражал против употребления слова «убийство», в то время как речь шла просто о несчастном случае, но и это ничего не дало. Такие юридические понятия, как убийство по неосторожности или по неосмотрительности, никак не вбивались в головы присяжных, перед глазами которых стояла чудовищная картина жуткого камуфляжа, последовавшего за кончиной Кандис Страсберг. Они не могли быть милосердными к человеку, который вторично убивал то, что уже было мертво, и это определило их приговор. Эмоции возобладали над разумом. Метр Вольфром взволнованно ходил по залу суда от одной группы журналистов к другой и повторял, что он «получит» двадцать лет, вот увидите… и никакой гильотины. И он их получил.

В центральной тюрьме Енсисхайме, где в настоящее время содержится Кристиан Сольнес, ему случается в некоторые вечера давать концерты перед зрителями, облаченными в одежду из грубой ткани, компаньонами по камере. Все его диски были изъяты из продажи.

Отсидев восемь месяцев за ограбление виллы в де Горде и за похищение двух велосипедов, Маттео Галлоне вернулся в Сет, где за это время его брат пристроил к гаражу флигель, предназначенный для Маттео. Женевьеве пришлось смириться, коли она вышла замуж за итальянца.

После ареста виновного комиссар Бонетти был назначен главой Сюрте в Ницце. В его сорок лет это была великолепная карьера. Именно здесь, в своем новом просторном кабинете, окна которого выходят на площадь Гюинемер и на порт, он узнал однажды утром в феврале 1968 г. об аресте убийц Марчелло Анжиотти, двух марсельских бандитов из банды братьев Лардини, не поделивших между собою похищенные во время ограбления ювелирного магазина украшения. Убийство Марчелло не имело, таким образом, никакой связи со смертью Кандис Страсберг. Бонетти пришел к этому выводу на втором месяце расследования. Он был единственным в этом деле, кто почти не сделал ошибок.

Прокурор Деларю умер еще до слушания дела в суде присяжных. Судья Суффри должен был один нести ответственность за профессиональную ошибку, которую он не совершал, но которую ему не могли простить в министерстве юстиции, так как результаты аутопсии с самого начала направили следствие по ложному пути. Судья Суффри не был повинен в огрехах судебной экспертизы, но это послужило предлогом, чтобы наказать его за попытку скомпрометировать одно влиятельное и высокопоставленное лицо. По крайней мере эти подозрения будут мучить его еще долгие годы, которые ему суждено провести в своем маленьком кабинете в Тарасконе.

Жандармерия была официально поздравлена военным министром. Факт неопровержимый: без упорной, терпеливой и методичной работы сотен жандармов обнаружение виновного было бы невозможно. Материальный же эффект этого поздравления ощутил на себе командир эскадрона полковник Кампанес, назначенный атташе кабинета в Главном управлении жандармерии в Париже. Это была мечта всей его жизни.

Постепенно Лоран Киршнер заставил забыть о своих заблуждениях, которые он называл «ребячеством», сначала жену (что было нетрудно), а затем и деловые круги, в частности представителей Национальной обороны, что было нешуточным делом. В мае 1967 года он заключил выгодную сделку по поставке оборудования в Федеративную Республику Германии, и его завод обрел новое дыхание.

Бернар Вокье, на удивление всем друзьям и в первую очередь его бывшей жене, неожиданно круто изменил свой образ жизни. Он вступил в партию своего отца и организовал внутри нее движение по борьбе с наркотиками и главным образом в среде студенческой и рабочей молодежи.

Председатель Вокье, впрочем всегда утверждавший, что «молодость проходит» (а Бернару уже было тридцать лет), прочил своего сына в депутаты парламента.

В один апрельский день 1966 года, когда на Лазурном берегу шел дождь и весь окружающий пейзаж, обычно пленяющий своим очарованием, вызывал шемящую тоску, Лилиан Дорт и Карлин обменивались прощальными фразами.

— Но ты понимаешь, — говорила она ему слабым голосом подстреленной птицы, — я всегда знала, что этот день наступит, но я не хотела об этом думать. Лиль, разве нет никакой возможности…

— Я использовал уже все существующие, — сказал он, гладя ее по руке. — Господи, Карлин, как мне было с тобой хорошо!

Они сидели в просторном зале ресторана совершенно одни, не считая метрдотеля.

— Оставь Господа, — сказала она. — Я уже давно хочу задать тебе один вопрос, Лиль. Когда ты повез меня на побережье, ты уже знал тогда, чем это кончится?

— Почему ты думаешь, что я сделал это умышленно?

— Потому что ты отъявленный негодяй, — сказала она смеясь. — Но что же я теперь буду делать одна?

— Я постараюсь вернуться летом… или осенью.

— Ты сам веришь в это?

— Нет, дорогая.

— Хорошо, уходи. Твой самолет вылетает через час. Ты не обидишься, если я не поеду провожать тебя?

Он встал, и она заметила, как ходил взад-вперед его кадык. Чтобы разрядить атмосферу, она сказала:

— Не забудь оплатить счет.

— Уже оплатил, — сказал он, пытаясь улыбнуться, но она видела, что глаза его были влажными.

Тот, кто в течение долгих месяцев пытался воспроизвести каждый шаг следствия, оживить этого апатичного и, казалось, безжизненного спрута, захватывающего своими щупальцами малейшую добычу, решил представить результаты своего труда в кабинет «Леруа и Сын», расположенный на улице Журдан, 18, чтобы получить финансовое вознаграждение за проделанную работу.

Это была очень трудная задача. Надо было подсчитать жалованье всех полицейских чинов, жандармерии и судебного ведомства. Гонорары журналистов и стоимость телепередач, а также трансляции процесса, не считая того, как отразилось это дело в самых различных сферах вплоть до биржевой корзины во время короткого ухудшения французско-американских отношений. Сведя возможную ошибку к семи процентам (из ста), «Леруа и Сын» получили следующие данные: восемь миллионов франков. Это была цена десяти километров автострады, восьмидесяти семи больничных коек, семисот девятнадцати квартир в рабочем предместье. Эти результаты были переданы в агентство Юнион Франсэз д'Энформасьон, которое проводит опрос общественного мнения за счет одной крупной вечерней газеты. Вопрос был поставлен следующим образом: «Считаете ли вы, что эту сумму следовало употребить на что-нибудь другое и на что, по-вашему?» 4,5 процента опрошенных не имели мнения по данному вопросу; 14,5 процента считали, что эти деньги следовало вложить во что-нибудь другое (4,5 процента — на помощь престарелым и детям-инвалидам; 1,3 процента — на улучшение жилищных условий рабочих-иностранцев; 0,4 процента — на повышение роли женщины в современном обществе; 1,8 процента — на расширение телефонной сети; 6,5 процента — разные мнения).

Но 81 процент опрошенных считают, что цивилизованная страна обязана тратить средства на поимку и наказание преступников, а это доказывает, что любовь к Истине является доминирующей в сердце французов.

САН-АНТОНИО

ПОДАЙТЕ МНЕ ДЖОКОНДУ

Глава 1

Это была собака, которая корчилась посреди дороги. Издалека, в свете фар, я принял ее за смятый лист газеты, шевелящийся под порывами ночного ветерка. Но, приблизившись, увидел, что это собака. Белая.

Она дала себя сбить. Челюсти ее еще шевелились, но зад был раздавлен в лепешку.

Я почувствовал, как во мне зашевелилась жалость. Резко затормозил и вышел из машины. Увы, помочь псине было уже невозможно. Для этого требовался по меньшей мере Иисус Христос, а меня, как вы знаете, зовут иначе.

Он подыхал, этот несчастный пес. Его лапы лихорадочно царапали асфальт, жалобные короткие хрипы вырывались из измазанной кровью пасти.

Единственное, что я мог для него сделать, — нанести последний удар и отправить беднягу в собачий рай. Только вот под рукой ничего не было. Разве что машиной?…

Надеюсь, вы не решили, что ваш старый приятель Сан-Антонио вступил в обществе защиты животных? Уверяю вас, ничего общего. Терпеть не могу слюнявого сюсюканья. Но собакам я симпатизирую.

Короче, сжал я зубы и стукнул ее как следует. Она коротко взвизгнула и замерла. Я снова выбрался из машины и убедился, что дело сделано. Отмучилась.