Безымянный. Антимаг-1 - Владимир Подорога

рассчитывали на ответную услугу Флавио. Ещё бы, прикормленный судья-исполнитель. С ума сойти.

Моему другу, конечно, достанется на орехи от начальства. То, что он нашёл своего отца и выкупил земли – не преступление. Но проявление недопустимой слабости. Возможно, понизят в должности. Хотя вряд ли. Скорее отделается выговором с занесением в личное дело. Так и представляю себе, как старина Гилто расхаживает по своему кабинету и заливается соловьём, отчитывая Флава. Карлик и переросток.

Я взглянул на старика. Он сидел за столом и с обожанием смотрел на меня. Что же мне теперь с ним делать? Первоначально я хотел его убить и оставить тут вместе с бумагами о ссуде. Обставить всё так, как будто с ним расправилось за предательство Серое Братство. Слабенько, конечно, ведь серые будут знать, что это не они. На них-то наплевать, но что знает Братство – знают и люди Императора. Я в этом уверен.

Был ещё вариант выбросить тело в море. Мол, подалась серая пчёлка в бега, трепеща крылышками от страха. Но тогда как сделать так, чтобы исчезновение ростовщика связали с Флавио? Не будет тела – не будет и расследования. Могут не найти бумаг, которые мы так тщательно подготовили. Не подбрасывать же мне их под двери Чёрной Канцелярии? А это важная часть плана.

Но теперь есть более изящное решение. Я обошёл комнату, внимательно оглядываясь. Нельзя оставлять следы. То, что я был здесь, не почувствует ни один маг-ищейка. Я ведь нефари. Стоп, а ведь своим присутствием я стираю и эманации старика. Если он умрёт рядом со мной, сотрётся и остаточная аура. После смерти она очень сильная, по ней ищейки могут даже определить, что чувствовал человек в свои последние секунды жизни. Получится странная ситуация – мёртвое тело и пустой домик, без всякой ауры. На самоубийство будет не очень похоже.

Пусть сделает всё сам. Я снял шёлковый пояс со своего халата, который несколько раз охватывал талию и был метра два в длину. Пришлось повозиться, да и петля вышла так себе. Ладно, сойдёт. Встал на стул, снял с крюка в потолке стеклянную лампу и поставил её на стол. Фан се Зар, которому было приказано сидеть и не двигаться, с интересом наблюдал за моими приготовлениями. Когда я вновь взобрался на стул, проверил прочность крюка и начал привязывать пояс, он спросил, с тревогой в голосе:

– Господин, вы ведь не собираетесь сделать себе что-то плохое?

– Нет, что ты. Себе нет, – успокоил я его и спрыгнул со стула.

Затем изобразил на лице недовольство и сказал:

– Ты меня подвёл.

– Господин, я не…

– Молчи, – перебил я, – Ты не оправдал моих ожиданий.

Страдание исказило его лицо.

– Ты предал меня, тебе нет прощения. Ты отвратителен…

Я продолжал терзать словами его душу. Слёзы ручьями текли по старым, дряблым щекам. Он ползал на коленях по полу, хватал меня за ноги и умолял простить его. Но я не останавливался:

– Всё безнадёжно, твои попытки не приведут ни к чему…

Под конец он уже не ползал за мной, а лежал на полу, лицом вниз, и тихо рыдал, уткнувшись в ладони. По-моему, достаточно. Я решил закругляться:

– Само твоё существование отравляет всё вокруг. Выход есть только один.

Он поднял своё мокрое лицо с огромными, набрякшими мешками под глазами и сиреневым носом. Я указал пальцем на верёвку с петлёй, дожидавшейся своего часа.

– Когда я уйду, ты подождёшь пять минут. Всё это время ты будешь думать, какое ты ничтожество и предатель. Ты будешь бояться жить. Ты будешь в отчаянии, ибо выбора у тебя нет. – Я снова указал на верёвку, – Потом ты встанешь на стул, наденешь петлю на шею и оттолкнёшь стул. Ты понял меня?

– Да, господин, – тихо ответил он.

Отлично. Я мысленно потёр руки. Всё идёт как нельзя лучше. Я подошёл к окну, отодвинул штору и выглянул на улицу. Тишина и пустота, далеко за полночь, никого нет. В соседних домиках, таких же маленьких, как и этот, уже давно все спят. Снег серебрился под лунным светом, никаких туч, небо чистое и звёздное. Наверняка похолодало ещё сильнее.

Я оставил штору отодвинутой. Предсмертная записка? Нет, это уже перебор, и так всё хорошо. Ещё раз прошёлся по комнате, повесил большую холщовую сумку на плечо и посмотрел на старика. Лицо полное страданий. Он сделает всё как нужно. Я открыл входную дверь и вышел.

Холод резанул как ножом. Нужно будет подхлестнуть кровообращение, а то пока дойду домой – превращусь в сосульку. Коня я оставил в конюшне и уже никогда не вернусь за ним. Придётся топать пешком часа три. Плохо, что нельзя было снять грим в доме, старика бы это выбило из нужной колеи. Я выбрал место потемнее, но так чтобы через окно был виден центр комнаты и верёвку под потолком.

Пока я стирал грим тряпицей со специальной жидкостью, ничего не происходило. Видимо, он продолжал лежать на полу. Пудра со щёк, под ней жирный крем. Долой. Коричневая помада с губ. Долой. Теперь тушь и подводку с глаз. В окне показалась тучная фигура. Ростовщик подошёл к стулу, неуклюже взобрался на него и просунул голову в шёлковую петлю. Я замер.

Казалось, что он стоит на этом стуле целую вечность. Ну же. Проклятье! Не поспешил ли я снять грим? Давай! Он словно услышал меня, рывком затянул петлю на шее и оттолкнул стул. Я продолжил тереть глаза тряпкой, пока его тело раскачивалось под потолком. Жизнь всё никак не хотела покидать старое тело. Руки и ноги судорожно дёргались, пальцы царапали шею, даже отсюда было видно, как налилось кровью его лицо. Наконец он затих. Занавес. Фан се Зар выполнил свою часть плана.

Я достал тёплый плащ с капюшоном, снял халат с подушкой и засунул их в сумку. И-инн Ро тоже сделал своё дело. Нужно будет выбросить эти тряпки где-нибудь по пути. Я закинул сумку за спину и пошёл домой.

Сегодня я убил четверых. Не говоря уже о том, что я снова нарушил закон. Моральные проблемы? Да нет, чувствую только удовлетворение от хорошо проделанной работы. В конце концов, обществу без них будет лучше.

Хотя кого я обманываю. Будь они даже примерными гражданами, религиозными и трудолюбивыми, отцами многодетных семейств. Я всё равно убил бы их без сожаления. Лекарь был прав. Я стал волком в шкуре пса. Все они для меня лишь добыча, кроме тех, кто в моей стае. За своих горло перегрызу. Ррррр.

Я шёл и шёл по засыпанным снегом улицам и переулкам, стараясь выбирать самые безлюдные. Холод меня не донимал, но усталость уже давала себя знать. Чёрный всё подери, почему мне досталась самая трудная часть работы?