Забрать ее душу - Харли Лару

двери — особенно учитывая, что большие красные двустворчатые двери дома были обмотаны отрезками черных нитей, замысловато переплетенных и завязанных узлами, образуя мощные защитные чары вокруг входа. Я обнаружил, что окна защищены аналогичным образом. Но в самой задней части дома, почти полностью скрытая под кучей почвы, листьев и мха, я обнаружил маленькую деревянную дверь, вделанную в фундамент дома.

Подвал.

Ржавые петли было невозможно открыть бесшумно, но я не торопился, открывая их, и проскользнул вниз, в сырое помещение. Пучки трав свисали с потолка рядом с полками с консервами и старыми запертыми ящиками. В дальнем конце комнаты я нашел деревянную лестницу и, поднявшись наверх, оказался в большой, пугающе старомодной кухне, где сильно пахло корицей, гвоздикой и апельсинами.

Я чувствовал себя чертовски уверенно. Я случайно оказался в этом месте, когда Архидемона маленькой ведьмы даже не было дома. Сверху тихо играло пианино, когда я прокрался в прихожую, и, как ни странно, я услышал пение птиц. Несмотря на унылый свет снаружи, дом был освещен так же хорошо, как весенним днем.

Я направлялся к большой лестнице на верхний этаж, когда что-то схватило меня за горло, сжало тисками и швырнуло назад, я летел, пока не ударился о дальнюю стену с такой силой, что, клянусь, моя сущность на мгновение соскользнула обратно в Ад.

Но только на мгновение.

Затем я вскочил на ноги, мышцы напряглись, когти вытянулись, готовый к…

Опять захват, моя рука была выдернута из сустава, когда меня отбросило в противоположном направлении, и я тяжело приземлился на каменный пол, заскользив по его гладкой поверхности. Движение было таким быстрым, что я не увидел ничего, кроме темного пятна, ничего, кроме…

Снова захват, бросок, и на этот раз мой череп ударился о перила, и я скатился вниз по лестнице, чтобы безвольно лежать у их подножия. Я мог бы вынести побои, но, черт возьми, из моих легких был вытеснен весь воздух, моя рука была вывихнута, а мое тело сильно нагревалось, пытаясь залечить то, что почти наверняка было несколькими переломами в моем черепе. Я даже не сделал попытки пошевелиться, когда по полу ко мне медленно простучали шаги, и подошва ботинка надавила мне на макушку.

Прижимая — придавливая меня к камню — сильнее — перед моим мысленным взором вспыхнуло…

— Черт возьми, черт, остановись… Остановись!

Мой голос сорвался, но какое это имело значение, когда мой череп вот-вот расколется, как яйцо? Я заерзал на полу, но эта нога, опирающаяся на меня, с таким же успехом могла весить как слон.

— Уже собираешься молить о пощаде? С тобой неинтересно.

Голос, который заговорил, был полон гравия, глубокий, как ночь, темный, как самые дальние глубины Ада. Пианино умолкло, как и пение птиц. Я содрогнулся с головы до ног и перестал сопротивляться, а вместо этого облизал кровоточащие губы и сосредоточил всю свою энергию на скорейшем заживлении.

— Каллум, — быстро сказал я. — Ты Каллум, верно?

Последовала пауза, затем ботинок оторвался от моей головы, и пальцы запутались в моих волосах, поднимая меня вверх, пока я не повис на кончиках пальцев ног — и не оказалась лицом к лицу с Архидемоном, которого, я был так уверен, здесь не было.

— Я тебя знаю, чертенок?

Было невозможно сказать, куда смотрели его черные глаза, но я старался сохранять невозмутимое выражение лица; показать боль — это именно то, чего он хотел, именно то, что подстегнуло бы его. Он был выше меня, но стройнее. Темноволосый, с тонким ртом и твердой челюстью. Я не мог понять, как, черт возьми, я не учуял его запаха; от него пахло кровью и древесным дымом, и энергия, исходившая от него, была осязаема. Моя близость к нему была почти невыносимой, как будто в мою голову стучали беззвучные басы.

Но когда он поднял меня, то оставил свое горло незащищенным. Оставляя мне возможность для…

Все, что потребовалось, — это малейшее движение моей руки, и мое лицо снова ударилось о дальнюю стену. Ошеломленный, я поднял голову с пола, сплевывая кровь на камни. Архидемон расхаживал по залу, прищелкивая пальцами, словно отбивая какой-то невидимый ритм.

Я ненавидел его. Мне действительно отчаянно хотелось разорвать его в клочья.

Он не потрудился бросить меня снова. Вместо этого он с размаху ударил меня каблуком ботинка в лицо, и я почувствовал, как что-то хрустнуло у меня в челюсти.

— Хорошо!

Я поднял руку — почувствовал, как он схватил ее — ублюдок вывернул мне запястье, сломав его, как веточку. Я выхватил его обратно, прижимая к груди, и яростно закричал:

— Черт, прекрати! Я уйду, я, блять, уйду, черт…

— Уйдёшь?

Он рассмеялся, или, по крайней мере, я подумал, что он рассмеялся. Звук был просто глубоким грохотом в моей больной голове.

— На самом деле с тобой совсем не весело. Почему бы тебе не попытаться протиснуться к двери?

Он присел на корточки рядом со мной, все еще щелкая своими гребаными пальцами.

— Я позволю тебе добраться до нее, обещаю. Я не позволю тебе выйти, но разве не будет приятно…

На этот раз мои когти коснулись его лица, и он отскочил обратно к подножию лестницы.

— Пошел ты, — прорычал я, рывком поднимаясь на ноги, кровь лилась у меня из носа, моя челюсть издавала какие-то по-настоящему странные хлопающие звуки, когда она снова срасталась. Каллум с любопытством потрогал свое лицо в том месте, где я распорол ему щеку прямо до зубов, и посмотрел на кровь на своих пальцах со слишком спокойным любопытством.

— Умно, — пробормотал он. — А я-то думал, ты не вынесешь боли.

— Я провел последнее столетие в муках, — я снова сплюнул на пол, разминая затекшую шею. У основания моего черепа было несколько очень неудачных позвонков.

— Я здесь не для того, чтобы доставлять неприятности тебе или твоей ведьме, я только хочу…

Я снова упал на спину, воздух вырвался из моих легких, а Каллум склонился надо мной с выражением клинического безразличия. Когда его лицо уже снова стало прежним, он вонзил когти в мою щеку и начал рвать.

— Меня не волнует, чего ты хочешь, чертенок, не больше, чем паука заботят желания мухи.

Я старался не кричать, но, блять, это было больно. Впервые я начал думать, что не выберусь из этого живым.

— Какие у тебя красивые зубки, чертенок…

— Каллум, остановись!

Архидемон застыл как вкопанный, его когти все еще вонзались в мое лицо. Там, наверху лестницы, стояла Эверли Хэдли в бледно-зеленом платье, ее длинные волосы были собраны в пучок и заколоты в беспорядочную копну