Судьба драконов в послевоенной галактике - Никита Елисеев

Я увидел дрожащее горло дракона и спросил у Куродо:

- Это и есть горло?

Куродо понял меня:

- Ага... Эта вот самая перемычка... Видишь? Внизу - побольше, вверху поменьше, а посредине перемычка... Вот до нее и добраться... Руками, понял, только руками...

- А глаза у него зажмурены от удовольствия? - спросил любознательный Валя.

- Кто его знает, - пожал плечами Георгий Алоисович, - может, и от боли... У них, у драконов, все перепутано... Боль, удовольствие.

И мы отбросили вверх огненными струями еще шесть корежащихся, куржавящихся щупалец.

Сверху посыпалась щебенка и мелкие камешки. Пещерный приходил в себя. Трубные звуки делались оглушительнее, и дрожащее отвратительное беспомощное горло заметнее.

- Труба трупа, - непонятно сказал Георгий Алоисович.

- Ага, - подтвердил Куродо, - кому-то здесь остаться...

Рраз - это был словно бы взрыв кучи дрожащего студня - семь? - нет, куда там - больше, девять, двенадццать щупалец выстрелили, вырвались в нашу сторону.

- Ну и вонь, - сказал Валентин Аскерханович после того, как обугленные, черные, извивающиеся от боли щупальца, задевая своды пещеры, воротились обратно в тело пещерного - набираться сил, возрождаться для новой жизни, для нового броска.

Я положил огнемет на землю.

- Ладно, - сказал я, - я постараюсь взять его за грудки.

Георгий Алоисович покачал головой:

- Не спешили бы вы.

- Ничего, ничего, - подбодрил Куродо, - здесь никогда ничего нельзя знать наверняка. Может, самое время. Давай...

Я не успел пробежать и метра, как пещерный вспыхнул нестерпимым сиянием, и грохот его трубы почти оглушил меня. За своей спиной я услышал шипение огненных струй; но "отпетые", видимо, что-то не подрассчитали.

Одно из щупалец ахнуло меня по плечу и уползло прочь.

Я упал на камни, встал на четвереньки. Меня вытошнило. На четвереньках, сквозь пещерный гул и гул боли во мне, я пополз к высящемуся надо мной пещерному.

"Он мог убить меня одним ударом, - подумал я, - он мог втащить, втянуть меня в себя, еще полуживого, еще способного чувствовать боль... Он просто играет со мной, как кошка с мышкой. Он играет..."

Удар. Я распластался на коленях, пополз, будто змея.

"Он вобьет меня в пол своей квартиры. Он..." Вонь слизи на камнях, грохот трубы и запах недосожженных щупалец.

"Зачем я ползу? Ведь мне не хватит сил даже подняться, не то что взять его за горло?"

Пещерный, видимо, тоже так считал, потому, наверное, он не добивал меня, а легонько прищелкивал-пощелкивал, валил с ног, если я поднимался на ноги, сшибал на брюхо, распластывал, если я вставал на четвереньки, вколачивал в камень, если я полз на брюхе...

Изо рта у меня текла кровь, и я понял, что это - нутряная кровь...

"Привет, - не подумал я, а почувствовалось мной, всем моим существом прочлось, - отползался..."

...И тогда я увидел вздымающуюся прямо надо мной груду безобразного тела, которое мне надлежало убить, чтобы оно не убило меня...

Я поднялся, перемазанный в грязи, в крови и драконьей слизи. Я встал почти вровень с драконом и протянул руку, чтобы взять его за тонкое вибрирующее горло, из которого рвались трубные звуки. Я тянулся к этой тоненькой перемычке, отделяющей и соединяющей два отвратительные вздрагивающие студенистые полушария, хранящей жизнь этих полушарий.

Я вцепился в склизкое холодное, словно намыленное горло, и в ту же секунду бесшумно, деловито и едва ли не нежно меня обвили щупальца пещерного.

Если бы бревна умели обнимать, они бы обнимали именно так, и никак иначе!

Наступила тишина. Сияющая тишина.

Из меня выжимали жизнь, и я выжимал, капля за каплей, из кого-то, кто сильнее меня, а все равно, а все одно... В наступившей сияющей тишине, где нет ничего - только свет, и боль, и мускульное усилие сдавить, сжать это чужое, выскальзывающее из рук, хрипящее, как и ты, как и ты теряющее жизнь, капающее последними каплями жизни на загаженный пол пещеры, - я услышал четкий голос Куродо:

- Джекки! Дави! Главное - сделал! Дави! Ты - жив, Джекки! Слышишь жив!

Этот крик решил дело... Что-то лопнуло в сдавленном мною склизком горле, и разом обмякли, отвалились щупальца, и горячим вонючим хлестнуло в лицо, отбросило прочь. Кончились сияние и тишина. Я слышал бульканье и квохтанье. Пещерный лопнул, разорвался ровно посредине, жизнь вытекала из него бурой жидкостью.

Подхватив меня под руки, Куродо и Георгий волокли меня по проходу.

Валентин Аскерханович бежал впереди.

И еще я видел многолапых, топырящихся лягушек, скок-поскоком продивгающихся вместе с нами к сияющему солнцем, теплом, летом, лесом выходу из пещеры.

Они казались мне уменьшенными копиями того, лопнувшего, уничтоженного мной существа, и потому, наверное, я решил, что это просто-попросту бред...

_______________________________________________________________

У самого ручья, вернее, небольшой речки, на волнах которой поблескивали, перепрыгивая, искры солнца, я невольно вскрикнул, ибо увидел голую Жанну Порфирьевну.

Она безмятежно и без опаски купалась.

"Отпетые" тоже удивились.

- Жанна Порфирьевна, - сказал Куродо, - мы, конечно, понимаем...Туземцы мочат драконят, туземки работают и вам вроде как ничего не угрожает, но...

- Между прочим. - сказла Жанна Порфирьевна, - тот бородач, которого вы побили, принес мне... батюшки! - Жанна всплеснула руками, - Джек! Что с вами сделали!

Она кинулась ко мне и принялась удивительно ловко и умело раздевать меня, стаскивая липкие склизкие одежды.

- Насквозь, насквозь, - бормотала она, - немедленно мыться, немедленно!

Потрясенный, сбитый с толку и ее наготой, и ее чуть ли не материнскими нежными движениями, я только и смог пробормотать:

- Я весь в говне...

- Вижу, вижу, милый, - успокоила меня Жанна Порфирьевна.

Она помогла мне добраться до воды, и, когда я плюхнулся в прогретую солнцем, чудную, чудесную речку, закричала:

- Трите, трите, трите, вот так наберите горсть песка и трите, стирайте слизь, пока не въелась.

- Жанна Порфирьевна, - заметил Валентин Аскерханович, - вы бы отошли в сторону и оделись, потому что Джек Джельсоминович вместо того, чтобы от гадючьей слизи оттираться, смотрит на вас во все глаза.

А я, и в самом деле, смотрел, смотрел и... трель, трель, какая-то дивная трель раздалась в воздухе вокруг меня, и мне захотелось растаять, расплыться в этой самой речке, в этой текучей воде... под этим небо...бо...боль...

Георгий Алоисович, Куродо и Жанна оттирали, отдирали песком въедающуюся в кожу, твердеющую панцирем слизь дракона.

Я орал от боли. Мне казалось, что с меня сдирают кожу.

- Все... - Жанна Порфирьевна отбросила волосы со лба, - дальше просто бессмысленно... Ну, все. Пристало и пристало.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});