Терновая цепь - Кассандра Клэр

матерью и возьму свои слова обратно.

– На что ты категорически не согласна, – сказал Мэтью.

– На что я категорически не согласна, – повторила Ариадна и невесело улыбнулась. – Наверное, тебе трудно меня понять. У тебя такие добрые и снисходительные родители.

Мэтью едва заметно вздрогнул. Анна с болью вспомнила те дни, когда Фэйрчайлды были сплоченной семьей и обожали друг друга; это было еще до того, как Чарльз превратился в карикатуру на политика, а Мэтью погрузился в свою тайную печаль.

– По крайней мере, я уверен в том, что они никого не шантажируют, – фыркнул Мэтью. – Кстати, я обратил внимание на одну фразу в письме: «Ваша семья разбогатела за счет добра, полученного от – дальше клякса, – но все это может быть утрачено, если Вы не наведете порядок в своем доме». А что, если под словом «добро» подразумеваются «трофеи»?

Ариадна помрачнела.

– Но после подписания Соглашений забирать трофеи у существ Нижнего Мира запрещено законом.

Анна внутренне содрогнулась. Трофеи. Отвратительное слово, отвратительный обычай. Он заключался в конфискации имущества у представителей Нижнего Мира, не совершивших никаких преступлений, и был широко распространен до важнейшего договора между Нижним Миром и Сумеречными охотниками, который сейчас называли Соглашениями. До этого люди, промышлявшие трофеями, оставались безнаказанными. Многие старые семьи Сумеречных охотников разбогатели именно за счет такого беззастенчивого грабежа.

– Возможно, имеется в виду добро, отнятое ранее, – предположила Анна. – После того как в 1872 году были подписаны Соглашения, предполагалось, что Сумеречные охотники вернут награбленное. Но многие оставили деньги, ценности и прочее имущество себе. Например, Бэйбруки и Паунсби. Основу их состояния составляют именно такие трофеи. Об этом всем известно.

– Что, конечно, гадко, – продолжала Ариадна, – но не может служить извинением для шантажа.

– Сомневаюсь, что на шантаж Инквизитора подвигло праведное негодование, – заметил Мэтью. – Вероятно, у него имеются какие-то собственные корыстные цели, а слова насчет богатства, нажитого нечестным путем, – всего лишь оправдание. – Он потер глаза. – Жертвой может быть любой человек, которого Инквизитор желает контролировать. Возьмем, к примеру, Чарльза.

Ариадна встревожилась.

– Но мой отец и Чарльз всегда ладили между собой. Даже после разрыва нашей помолвки они быстро помирились. Чарльз разделяет политические взгляды моего отца, хочет быть похожим на него.

– Что, по-твоему, мог натворить Чарльз? Такого, что он желает скрыть любой ценой? – спросила Анна.

Мэтью отрицательно покачал головой, и высохшие волосы упали ему на глаза.

– Ничего. Я просто назвал первое имя, пришедшее мне в голову. Я подумал, что человек, к которому обращается Инквизитор, мог разбогатеть за счет своего политического влияния. Но вы правы – давайте сначала займемся Бэйбруками и Паунсби. – Он повернулся к Ариадне. – Ты не могла бы дать мне это письмо на время? Я загляну с ним к Тоби. Я знаю его лучше других. Лгать на допросе он не умеет. Однажды в Академии он стянул чужой пакет с гостинцами и сразу же сдался, когда его заподозрили в воровстве и начали расспрашивать.

– Разумеется, – сказала Ариадна. – А я поговорю с Юнис. Мы все-таки подруги, так что она не откажется встретиться со мной. Она даже не поймет, что ее допрашивают, – для этого она слишком поглощена собственной персоной.

Мэтью поднялся. Вид у него был как у солдата, который усилием воли заставляет себя вернуться на поле боя.

– Мне надо идти, – пробормотал он. – Наверное, Оскар сейчас воет на весь дом.

Анна проводила его до крыльца. Открыв входную дверь, он поднял голову и посмотрел в глубину квартиры, где осталась Ариадна.

– Решительная девушка, – сказал он. – Наверное, она смелее нас обоих, вместе взятых.

Анна прикоснулась к его щеке.

– Мэтью, – произнесла она. – Что тебя тяготит? О чем ты так сильно боишься рассказать родителям?

Мэтью закрыл глаза и тряхнул головой.

– Я… я не могу, Анна. Я не хочу, чтобы ты стала меня презирать.

– Что бы ты ни сделал, я не стану тебя презирать, – попыталась убедить его Анна. – У каждого бриллианта имеется дефект, который делает его уникальным. Точно так же у всех нас есть свои недостатки.

– А может, я не хочу быть уникальным, – хмыкнул Мэтью. – Может, я хочу быть самым обычным человеком. Зато счастливым.

– Мэтью, дорогой, ты самый необычный человек из всех, кого я знаю – кроме меня самой, – и это, среди прочего, делает тебя счастливым. Ты – павлин, а не селезень.

– Вижу, ты унаследовала от матери ненависть к уткам, присущую Эрондейлам, – слабо улыбнулся Мэтью. Он запрокинул голову и взглянул на черное небо, усыпанное звездами. – Меня преследует мысль, что на нас надвигается нечто ужасное. Даже в Париже мы видели знаки. Дело не в том, что я боюсь опасностей или битв. Мне представляется некая гигантская тень, которая падет на всех нас. На весь Лондон.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, но Мэтью, который, видимо, почувствовал, что уже сказал слишком много, не ответил. Он поправил пиджак и пошел прочь по Перси-стрит, и вскоре его стройный силуэт исчез за углом.

– Ты можешь остаться в Институте на ночь, Маргаритка, – предложила Люси Корделии, когда они вместе с Джессом и Джеймсом шли по Флит-стрит. Фонари уже зажгли, и в желтом свете мелькали крошечные снежинки, похожие на белых мошек. Поднялся ветер, снег летел им навстречу, застревал в складках одежды, но Джесс даже не подумал поднять воротник или закрыть лицо шарфом. Казалось, он наслаждался метелью. Он напомнил им, что много лет не чувствовал ни тепла, ни холода, экстремальные температуры до сих пор приводили его в восторг. По словам Люси, недавно он придвинулся так близко к огню в гостиной Института, что опалил рукав и обжегся бы, если бы она вовремя не оттащила его прочь.

– Только посмотри, какой сильный снегопад, – уговаривала Люси.

– Я подумаю, – ответила Корделия и бросила быстрый взгляд на Джеймса, который шагал, сунув руки в карманы пальто. Всю дорогу он молчал. Снег засыпал его черные волосы.

В этот момент они подошли к крыльцу Института. В холле отряхнули снег с ботинок и повесили верхнюю одежду на крючки у парадной двери, рядом с бронированными куртками и всевозможным оружием. Джеймс позвонил в колокольчик для прислуги – вероятно, чтобы дать Уиллу и Тессе знать, что они вернулись, – и сказал:

– Нам лучше пойти в одну из спален. Только там можно побеседовать без помех.

Разумеется, если бы они поехали на Керзон-стрит, можно было бы не опасаться того, что Уилл или Тесса подслушают их разговор. Но Джеймс пообещал родителям жить в Институте до тех пор, пока не арестуют Татьяну. В любом случае, Корделия не была уверена, что сможет