Тайны финской войны - Борис Соколов

Эти разумные слова Молотов и Жданов пропустили мимо ушей. Молотов стоял на том, что СССР не хотел войны, которая возникла исключительно из‑за враждебной позиции Финляндии. Затем он изложил советские требования. К прежним условиям добавились притязания на принадлежащую Финляндии часть полуострова Рыбачий и районы Куусамо и Салла на Севере. Кроме того, финны должны были построить железную дорогу от Салла до Кемиярви и предоставить Советскому Союзу право пользоваться ею до шведской границы. Советский премьер заявил, что условия эти не подлежат обсуждению и должны быть приняты без изменений, иначе война продолжится.

Финны были неприятно поражены ужесточением условий мирного договора. В Хельсинки продолжали колебаться между миром и продолжением войны при содействии западных союзников. А тут еще побывавший в Париже полковник А. Паасонен привез обещание Айронсайда прислать 57 тысяч солдат и офицеров, и 15,5 тысячи из них могут прибыть в течение 3 недель. Маннергейм предложил, не прерывая переговоров в Москве, направить официальную просьбу о помощи западным союзникам. В случае заключения мира, рассуждал маршал, от помощи англо — французского корпуса всегда можно будет отказаться. Однако замещавший Рюти Таннер предпочитал не рисковать, вступая в двойную игру. Он опасался, что на фронте вот — вот может произойти катастрофа. Поздним вечером 9 марта во время заседания правительства» Маннергейм представил доклад командующего армией «Карельский перешеек» генерала Хейнрикса, где, в частности, говорилось: «Теперешнее состояние войск таково, что продолжение военных действий приведет только к их дальнейшему ослаблению и потере новых территорий. В батальонах на передовой осталось в среднем по 250 человек. Вооружение и боеприпасы расходовались быстрее, чем восполнялись новыми поставками. Боеспособность армии падает, и фронт может продержаться в лучшем случае еще неделю». После этого Таннер убедил министров уполномочить делегацию принять советские условия. К тому времени 76–мм снарядов у финнов оставалось только на 3 недели.

Утром 10 марта указание правительства было направлено финской делегации в Москву. Пока оно достигло Москвы (на переправку через Стокгольм и расшифровку телеграммы уходило почти 12 часов), там началась новая советско — финская встреча. Финны пытались добиться уступок. Они все еще тешили себя иллюзией, что переданные им условия отражают позицию Молотова и военных, а не Сталина, который может в последний момент смягчить советские требования. Однако Молотов заявил, что если финская сторона немедленно не согласится принять мирные предложения, то переговоры будут прерваны. Вячеслав Михайлович напомнил, что существует еще и правительство Куусинена. Пааскиви стал вести речь о том, чтобы финны получили денежную компенсацию за уступаемые Советскому Союзу территории. Он напомнил, что по Ништадтскому миру Петр Великий заплатил Швеции солидную сумму за Ингерманландию, Лифляндию и Эстляндию. Молотов издевательски посоветовал: «Пишите письмо Петру Великому. Если он прикажет, то мы заплатим компенсацию». Финнам удалось добиться лишь незначительного повышения арендной платы за полуостров Ханко и увеличения срока эвакуации населения с оставляемых территорий.

Рюти телеграфировал в Хельсинки, что условия советской стороны следует принять в существующем виде — иначе заключение мира отдалится на неопределенное время. 11 марта кабинет уведомил делегацию о своем решении принять эти условия, но только в крайнем случае. Пока надо постараться добиться перемирия.

Маннергейм вспоминал: «11 марта английское и французское правительства выступили с декларациями, где выражали намерение помочь Финляндии в случае, если та об этом попросит. Но перед лицом неясных факторов, с действием которых было связано возможное продолжение войны, финская делегация подписала мирный договор поздно вечером 12 марта». В этот же день правительства Англии и Франции решили отправить экспедиционный корпус в Скандинавию, независимо от официального финского запроса. Высадка была намечена на 20 марта. К тому времени союзники надеялись уговорить финнов обратиться с просьбой о помощи. На заседании британского кабинета 12 марта глава «Форин офис» лорд Галифакс заявил: «Россия опасается Германии и не желает видеть Германию слишком сильной… В то же время она не хочет войны с нами… Если начнется война с Россией, она, возможно, будет ограничена отдельными театрами военных действий и не перерастет в официальное объявление войны». Союзники все еще надеялись, что в случае высадки экспедиционного корпуса дело в худшем случае ограничится локальными стычками с советскими войсками и не перерастет в большую войну. 12–го числа первые, самые тихоходные корабли уже вышли в море, но были возвращены после получения известия о заключении Финляндией мира.

Утром 12–го финское правительство получило телеграмму от своей делегации в Москве о том, что нет никакой надежды на уступки. Рюти просил полномочий подписать мирный договор. Из всего кабинета только Ю. Ниукканен и министр просвещения У. Хан- нула выступили за продолжение войны с обращением за помощью к западным союзникам. Не получив поддержки всего кабинета, они подали в отставку. В душе их мнение разделял и президент К. Каллио: «Я содрогаюсь при мысли о поставленных нам условиях. Я готов был бы продолжать войну, если бы получил поддержку парламента и кабинета, но постепенно мы должны смириться с неизбежностью мира». Подписывая полномочия делегации на заключение мирного договора, президент драматически заявил: «Пусть бы отсохла моя рука, которой пришлось подписать эту бумагу». Через несколько месяцев ею правая рука оказалась парализована после инсульта.

Перед самым подписанием договора Молотов, пресекая попытки финнов изменить текст, угрожающе предупредил, что в советских военных кругах выступают против возвращения Финляндии Петсамо. И, хотя мы никогда не делаем ничего, что противоречит мнению всей нации, заявил без тени смущения Вячеслав Михайлович, наше правительство готово к возвращению этого района финнам. Протоколы не зафиксировали, вызвал ли этот пассаж улыбки у членов финской делегации. Скорее, им было не до смеха. Ведь с потерей Петсамо каждый десятый житель Финляндии навсегда лишался бы «малой родины».

В последние дни войны завершилась и история Русской Народной Армии. Бажанов свидетельствовал в мемуарах: «Только в первые дни марта мы кончаем организацию и готовимся к выступлению на фронт. Первый отряд, капитана Киселева, выходит; через два дня за ним следует второй. Затем третий. Я ликвидирую лагерь, чтобы выйти с оставшимися отрядами. Я успеваю получить известие, что первый отряд уже в бою и что на нашу сторону перешло человек триста красноармейцев (это сообщение оказалось уткой: в действительности ни один отряд РНА в бой так и не вступил. — Б. С). Я не успеваю проверить эти сведения, как утром 14 марта мне звонят из Гельсингфорса от генерала Вальдена, уполномоченного маршала Маннергейма при правительстве: война кончена, я должен остановить всю акцию и немедленно выехать в Гельсингфорс (вероятно, здесь ошибка памяти, и на самом деле звонок от Вальдена был утром 13 марта, перед самым прекращением огня. — Б. С).

Я прибываю к Вальдену на другой день утром. Валь- ден говорит мне, что война проиграна, подписано перемирие. «Я вас вызвал срочно, чтобы вы сейчас же срочно оставили пределы Финляндии. Советы, конечно, знают о вашей акции и, вероятно, поставят условие о вашей выдаче. Выдать вас мы не можем; дать вам возможность оставить Финляндию потом — Советы об этом узнают, обвинят нас во лжи; не забудьте, что мы у них в руках и должны избегать всего, что может ухудшить условия мира, которые и так будут тяжелыми; если вы уедете сейчас, на требование о вашей выдаче мы ответим, что вас в Финляндии уже нет, и им легко будет проверить дату вашего отъезда». — «Но мои офицеры и солдаты? Как я их могу оставить?» — «О ваших офицерах не беспокойтесь: они все финские подданные, им ничего не грозит. А солдатам, которые вопреки нашему совету захотят вернуться в СССР, мы, конечно, помешать в этом не можем, это их право; но те, которые захотят остаться в Финляндии, будут рассматриваться как добровольцы в финской армии, и им будут даны все права финских граждан. Ваше пребывание здесь им ничего не даст — мы ими займемся».

Все это совершенно резонно и правильно. Я сажусь в автомобиль, еду в Турку и в тот же день прибываю в Швецию».

А что случилось бы с РНА, если бы война все‑таки продолжилась? Смогла бы она дойти до Москвы, как мечталось Бажанову? Думаю, что нет. Советско — финский конфликт мог затянуться только в том случае, если бы Финляндия решительно обратилась за помощью к западным союзникам и англо — французский экспедиционный корпус прибыл вовремя на фронт, пропущенный через свою территорию Швецией и Норвегией. Но и в этом случае война не продлилась бы долго: слишком велико было советское превосходство в людях и технике. А свою освободительную миссию Русская Народная Армия могла выполнить только в том случае, если бы Красная Армия под натиском превосходящих сил отступала и отступала, оставляя в руках неприятеля тысячи и тысячи пленных. Только тогда горстка людей Бажанова могла бы действительно обратиться в стремительный снежный ком. Но даже времени для такого развития событий уже не оставалось. Майское наступление немцев на Западе и крах Франции заставили бы англо — французские войска быстро эвакуироваться из Финляндии, как это и произошло в июне 1940–го с экспедиционным корпусом в Норвегии, и финская армия, потерявшая почти все укрепления линии Маннергейма, смогла бы сопротивляться не более нескольких недель. А потом — оккупация финской территории советскими войсками и пленение РНА, если бы, конечно, ей не посчастливилось эвакуироваться вместе с англо — французскими экспедиционными силами. Совершенно очевидно, что весной — летом 1940 года Русская Народная Армия не имела никаких шансов на успех.