Венец лжи (ЛП) - Винтерс Пэппер

— Что я думаю?

— Об этом огромном здании. Очень впечатляюще, да?

— Для чего оно?

Ларри подмигнул.

— Он Вам скажет. Я не могу выдать чужую тайну, — мужчина многозначительно посмотрел на меня. — Я вижу, как Вы упорствуете. Если мой совет что-то значит — хотя я понимаю, что прошу слишком многого, учитывая, что мы с Вами едва знакомы, — но, если он Вам не безразличен, дайте ему шанс. Всё не так как Вы думаете. И чтобы это принять, Вам придется подходить ко всему непредвзято. Мы все немного морально запятнаны, делаем все возможное, чтобы вписаться в этот несовершенный мир, который, однако требует от нас совершенства.

— Что… что Вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что воры могут стать святыми. Святые могут стать ворами. Большинство из нас заслуживают второго шанса.

В этот момент Пенн поднял голову, и взгляд его темных глаз устремился на меня. Пенн опустил руки и слегка улыбнулся, его фигура была прямой, но не такой напряженной, как раньше. Не раздумывая, он положил ладонь на плечо Стьюи, когда тот врезался в него, не глядя мчась за «Шмелем».

Этой простой ласки — такой ожидаемой и желанной — оказалось достаточно, чтобы пробить мою и без того уже надтреснутую броню.

Волосы Пенна больше не блестели на солнце, а были прикрыты черной бейсболкой. Либо ее дал ему Стьюи, либо она была спрятана у него в кармане. В любом случае, козырек заслонил его глаза, и я увидела другой, менее приятный вариант развития событий.

Пенн легко мог оказаться никем. Или кем-то. Он мог быть болью, или счастьем, или разбитым сердцем.

В этом-то и заключалась проблема.

Как я могла полюбить лжеца?

Слепо?

Доверчиво?

Вообще никак?

Мне нужно было время.

Нужно было побыть одной.

Подумать.

— Было приятно с Вами познакомиться, Ларри, — я оторвала взгляд от Пенна и улыбнулась пожилому джентльмену. — Мне пора.

Я поспешно ушла, чтобы Пенн снова не заставил меня передумать.

Глава тридцатая

Сейдж свернулась у меня на коленях, а я потягивала газированный яблочный сок, уже два часа бездумно глядя какую-то телепрограмму.

Покинув Центральный парк, я была словно в тумане, от которого никак не могла избавиться.

Я вернулась на работу, но оказалась абсолютно бесполезной. Когда я шла к себе в кабинет, меня заметил Стив и спросил, как там у нас с Грегом. Он вел себя так, будто не знал, что его сын мне угрожал, и я предусмотрительно не стала сообщать ему об этом в коридоре «Бэлль Элль». Я назначила ему встречу в ближайшее удобное для него время, чтобы обсудить, как обуздать его сорвавшегося с цепи сына.

Папа после ресторана в офис не вернулся, Флёр от моего имени ответила на срочные электронные письма, и впервые с тех пор, как два с половиной года назад мне удалили аппендикс, я заявила, что плохо себя чувствую, и отправилась домой, чтобы постараться прийти в себя.

Грег меня беспокоил.

Папа тревожил.

Стив раздражал.

А Пенн… дома Пенн завладел моими мыслями не меньше, чем в парке и у меня в кабинете.

Моя голова напоминала коробку с тремя разными головоломками. Их кусочки были перепутаны, края складывались вместе, образуя уродливого Франкенштейна из трех картин, но пока все три головоломки не разобрать, никакого толка не будет.

Головоломка первая: Пенн — никто иной, как успешный бизнесмен, томящийся от скуки и обожающий лгать.

Головоломка вторая: Пенн — мой незнакомец, который относится ко мне с презрением, потому что…?

Головоломка третья: Я понятия не имею, что из себя представляет третья головоломка.

— Сейдж, что я делаю? — я крепко прижала к себе свою кошку, ища утешение в ее тепле и ласке. — Я один единственный раз переспала с этим парнем и теперь все время о нем думаю! Разве это нормально? Неудивительно, что к любови относятся с подозрением. Она настоящий кошмар для трудоголика.

Сейдж замурлыкала, даже не потрудившись открыть глаза.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

По моей квартире разнесся стук. На секунду я подумала, что это телевизор, но потом он снова раздался у меня за спиной.

Дверь.

«Кто-то стоит у моей входной двери».

Единственным человеком, когда-либо заходившим сюда, был папа.

Больше никто.

«Только бы не он. Пожалуйста».

Стук раздался снова.

И через несколько секунд повторился опять.

— Это несправедливо, — выдохнула я в шерстку Сейдж и, подхватив ее на руки, слезла с дивана.

С каждым шагом приближаясь к входной двери я словно выпивала по бутылке вина, поэтому, стоя у порога, уже пошатывалась, словно пьяная.

Посмотрев в глазок, я увидела там Пенна, но уже переодетого в другую одежду. Сейчас на нем были светлые джинсы и белая рубашка с длинным рукавом, от которой у меня разыгралось либидо.

— Мне нечего тебе сказать, — я надеялась, что он услышит меня через дверь. — Пожалуйста, уходи.

— Я не уйду. Открой, — он поднял коричневый бумажный пакет с золотым рельефным логотипом. — Я принес десерт.

«Десерт?»

Было десять вечера, завтра на работу. Большинство нормальных людей к этому времени уже закончили есть и укладывались спать.

Переложив Сейдж на одну руку, я неохотно открыла дверь.

— Тебе не удастся задобрить меня сладостями.

— Ты в этом уверена? — ухмыльнулся Пенн. — Дверь-то ты открыла?

Он без приглашения переступил порог, и я нахмурилась.

— Только для того, чтобы сказать тебе это в лицо.

— Скажешь мне это после того, как мы немного перекусим.

Я проворчала что-то себе под нос и закрыла дверь. Проследовав за Пенном на кухню, я на этот раз над ним сжалилась и одним простым нажатием на стену открыла шкаф со столовыми приборами.

Отыскав посуду, Пенн схватил две ложки, а затем обошел меня и направился к дивану. Он уселся на удобный кожаный диван, поставил на стеклянный кофейный столик коричневый пакет и вытащил из него две упаковки шоколадного мусса.

На них стояла эмблема пекарни «Позолоченный какао». Дорогущий магазин деликатесов, в котором продавались самые лучшие в Нью-Йорке десерты и кондитерские изделия.

Ладно, признаю. У него хороший вкус.

Сейдж решила, что ей на сегодня хватит внимания, и спрыгнула с моих рук. Изящно приземлившись на четыре лапы, она направилась в спальню, где, вне всякого сомнения, улеглась на мою подушку. Она всегда так делала, недвусмысленно намекая, что моя кровать на самом деле принадлежит ей.

— Ты съешь один, или хочешь сделать меня диабетиком? — оглянулся на меня Пенн, уставившись на мое длинное черное платье.

Я совершила большую ошибку: вернувшись домой, приняла душ, в надежде, что он поможет мне расслабиться, а затем переоделась в свою самую удобную одежду.

Без нижнего белья.

Я не хотела есть с Пенном мусс у себя в квартире без нижнего белья.

— Сядь, Элль. Черт тебя дери.

— Не выражайся, — я обошла диван и присела рядом с ним.

— Не указывай мне, что делать.

— Не заявляйся ко мне домой без приглашения.

— Не задавай, бл*дь, вопросов, на которые не готова услышать ответы.

Мы оба тяжело дышали, крепко сжав кулаки, в венах пылал огонь.

Потянувшись за шоколадом, Пенн сунул мне в одну руку стеклянную креманку, а в другую — ложку.

— Ешь. А потом, если тебе так отвратительно мое общество, я уйду.

— Мне даже не хочется десерта.

— Господи, ты испытываешь моё терпение, — придвинувшись ближе, он забрал у меня ложку, зачерпнул ею неприлично много шоколадного мусса и прижал все это к моим губам.

— Ешь.

Я сжала губы. От чарующего аромата какао и сливок у меня потекли слюнки, но я отвергала не десерт, а Пенна по причинам, которые уже не могла вспомнить.

Он размазал шоколад по моим губам, накрасив их съедобной помадой.

— Элль, открой рот, — Пенн не мог оторвать от них глаз. Чем больше он дразнил меня десертом, тем ритмичнее вздымалась и опускалась его грудь. — Открой, всего один раз.