Медицинские и социальные проблемы однополого влечения - Михаил Бейлькин

Конечно же, молодой человек страдает психопатией. Она, правда, иного круга, чем у Руслана. Сходство в том, что Володя тоже время от времени нуждается в госпитализации в психиатрическую клинику, чтобы вернуть себе способность жить и учиться. Но, повторим, уродства характера у обоих молодых людей различны.

Психиатры называют деформацию характера, наблюдающуюся у Володи, по-разному; Пётр Ганнушкин предложил термин “параноическая психопатия”, вложив в него следующее содержание: “Самым характерным свойством для параноиков является их склонность к образованию так называемых сверхценных идей, во власти которых они потом и оказываются. Эти идеи заполняют психику параноика и оказывают доминирующее влияние на всё его поведение. Самой важной сверхценной идеей параноика обычно является мысль об особом значении его собственной личности. Соответственно этому, основными чертами психики людей с параноическим характером являются безмерный эгоизм, постоянное самодовольство и чрезмерное самомнение. Это – люди крайне узкие и односторонние: вся окружающая действительность имеет для них значение и интерес лишь постольку, поскольку она касается их личности; всё, что не имеет близкого отношения к его "я", кажется параноику не заслуживающим внимания, малоинтересным. Всех людей, которые с ним общаются, он оценивает исключительно по тому отношению, которое они обнаруживают к его личности, к его словам. Он не прощает ни равнодушия, ни несогласия. Кто не согласен с параноиком, кто думает не так, как он, тот в лучшем случае – просто глупый человек, а в худшем – его личный враг.

Крайний эгоизм и самомнение не оставляют места в их личности для чувств симпатии, для хорошего отношения к людям. Сопротивление, несогласие, на которые они иногда наталкиваются, вызывают у них и без того присущие по самой их натуре чувства недоверия, обидчивости, подозрительности. Они неуживчивы и агрессивны: обороняясь, они всегда переходят в нападение и, отражая воображаемые ими обиды, сами, в свою очередь, наносят окружающим гораздо более крупные; таким образом, параноики всегда выходят обидчиками, сами выдавая себя за обиженных. Всякий, кто входит с параноиком в столкновение, кто позволит себе поступать не так, как он хочет этого и требует, тот становится его врагом. Другой причиной враждебных отношений является факт непризнания со стороны окружающих дарований и превосходства параноика. В каждой мелочи, в каждом поступке они видят оскорбление их личности, нарушение их прав. Таким образом, очень скоро у них оказывается большое количество "врагов", иногда действительных, а большей частью только воображаемых. Всё это делает параноика по существу несчастным человеком, не имеющим интимно близких людей, терпящим в жизни одни разочарования. Видя причину своих несчастий в тех или других определённых личностях, параноик считает своим долгом – мстить; он злопамятен, не прощает, не забывает ни одной мелочи. Нельзя позавидовать человеку, которого обстоятельства столкнули с параноиком”.

Неизвестно, какими были взаимоотношения Володи с родителями в детстве (пациент не согласился пригласить кого-то из них на беседу с врачом). Одно можно сказать определённо: хотя при врождённых “ядерных” психопатиях предотвратить болезненное развитие характера маловероятно, но смягчить его проявления заботливым воспитанием всё же удаётся.

Хуже, если врождённые причины, приводящие к развитию психопатии, накладываются на дефекты воспитания, и в первую очередь, на отсутствие любви в родительской семье. Тогда формируются подлинные монстры, в первую очередь, садисты, как гетеро- , так и гомосексуальные.

Патопсихология садомазохизма

Если речь идёт не о серьёзных психических заболеваниях и не об органических поражениях головного мозга, сопровождающихся агрессивностью, то садомазохизм может быть проявлением невротического развития личности. В этих случаях в основе неспособности любить лежит всё та же беда: авторитарный характер родительской семьи и недополучение ребёнком материнской, а позже и отцовской любви. Начиная с детства и усиливаясь с возрастом, у такого человека может развиться тяжёлое чувство одиночества, ощущение враждебности и опасности, исходящих из окружающего мира. Болезненным выходом из подобного состояния может стать образование симбиоза, особого союза двух людей, из которых один – садист, а другой – мазохист.

Мазохист, попадая в зависимость от “сильной личности”, чувствует себя более защищённым; немотивированная тревога мучает его не так остро, как обычно; слабеет чувство опасности, исходящей извне; он меньше страдает от одиночества. Способность к жестокому обращению расценивается как доказательство могущества партнёра-садиста. Чем больше мук выносит мазохист, тем больше он к нему привязывается. Садист же, мучая свою жертву, упивается чувством собственной силы и непобедимости. Он как бы приобретает (иллюзорно, разумеется!) способность противостоять враждебности окружающего мира. Часто, однако, всё это не помогает, так что и садист и мазохист обычно ищут спасения в алкоголе, наркотиках, промискуитете.

Скорее всего, тот же механизм (воспитание в авторитарной семье и депривация родительской любви) мы обнаружили бы у сержанта, вступившего в половую связь с Сергеем, автором письма в “СПИД-инфо”. Судя по письму, он вёл себя садистски: наслаждался беспомощностью своей жертвы; болью, причинённой молодому человеку при анальном акте; тем, что заставил его почувствовать себя “шлюхой” (термин из письма) .

Можно возразить, сказав, что ничего подобного бы не произошло, если бы у Сергея были деньги, и он мог откупиться. Это верно, но и в таком случае поведение сержанта оставалось бы садистским. Дело в том, что он испытывает наслаждение от любого проявления своей власти и от любого способа эксплуатации своих ближних, начиная от использования их кошелька и кончая их “очком” (цитата из письма Сергея). Подобным людям свойственны жадность, грубость, нахальство. Психологи называют этот тип садистов “эксплуататорским”. Садисты, подобные сержанту, нередко являются представителями авторитарных структур; их можно встретить в армии, милиции, на таможенной службе. Такого сорта садистом был, кстати, Геринг, один из вождей фашистской Германии. Склонность к промискуитету, иначе говоря, половая жадность, была свойственна ему точно так же, как жадность в питье, еде, в алчном присвоении себе всевозможных ценностей, награбленных в странах, оккупированных немцами. Только вот, в отличие от гомосексуала Рёма, вождя штурмовиков, он был гетеросексуалом. Геринг отправил на муки и смерть миллионы людей.

Любить садисты, конечно же, не могут. Кстати, тот, кто думает, что садист-эксплуататор не ведает затруднений в сексе, глубоко ошибается. Дело в том, что взаимоотношения садистов с их половыми партнёрами строятся на постоянной и изнурительной пробе сил (“кто сильнее”), на вечных ссорах и стычках. Садисты и мазохисты нередко меняются местами, недаром эта девиация получила название “садомазохизм”. Такая сексуальность скоро притупляется и тогда появляется необходимость подхлёстывать её алкоголем и наркотиками (кстати, Геринг был наркоманом). Затем перестаёт помогать и допинг.

В долговременных садомазохистских связях обычно практикуются сравнительно мягкие формы подавления одного партнёра другим. Скажем, характерны объявления в газете: “Голубая семья ищет гомосексуального партнёра для встречи”. Вряд ли оба “супруга” в равной мере заинтересованы в этих поисках. Чаще всего один из них заставляет другого терпеть собственную измену и навязывает ему необходимость тоже стать неверным, вступив в групповой секс. Впрочем, он может ограничиться и тем, что по-садистски принудит наблюдать своего постоянного партнёра за половым актом с пришельцем. “Супругам” надо вывалять друг друга в грязи, что не имеет ничего общего с любовью.

Опаснее, если садомазохизм принимает аддиктивный характер и ритуализируется. Поиски разрядки приводят геев к анонимному сексу, который может закончиться не столь благополучно, как у Сирила Коллара, талантливого писателя, музыканта и кинорежиссёра:

“Чтобы заглушить боль, мне нужно было окунуться в мерзость и порок, только это помогало. Под мостом Гренель есть аллея, где черноту ночи не разгоняет ни одно светлое пятно. Под мостом колышутся человеческие тени.

Бритоголовый парень в холщовых штанах и армейских ботинках прижимает меня к опоре моста и бьёт коленом в пах. Он плюёт мне в лицо, я мочусь ему на руки, а он вытирает их об мои волосы и шею”.

Ещё одно тёмное место в Париже: “метромост, спуск к реке, бетон, запах мочи в конце лета. Чьи-то пальцы расстёгивают мою ширинку, приподнимают майку, щиплют и выкручивают соски. Руки, терзающие меня, принадлежат человеку, боль принадлежит мне, она мне необходима.