Страна мечты - Влад Савин

Война закончилась? Здесь начиналась другая война, между белыми и черными. И стать в строй с оружием в руках было безопаснее, чем оставаться в стороне и ждать, пока тебя убьют, жестоко и мучительно. Он, сержант Винченцо, был знаком с пулеметом «брен», еще по Египту, когда удирающие от танков Роммеля англичане бросили в Александрии громадные склады с военным снаряжением, часть которого немцы тут же передали своим итальянским союзникам. А славные английские парни, фермеры-колонисты (которые и оказались теми самыми мотоегерями) все ж были мало привычны к автоматическому оружию, так что сержант Винченцо оказался вполне на своем месте. Это теперь была и его война — за убитых безоружных товарищей, за святых отцов из миссии, за сестру Сару. Как приятно было, что теперь роли переменились — легко поливать из пулемета с джипа бегущую черную толпу, бестолково размахивающую оружием и стреляющую куда-то вдаль! Только бы на камень в траве не наскочить, или в яму не влететь — Марио погиб так, машина перевернулась, и негры убили всех выживших.

На границе стало спокойно. Говорили, что скоро придут свежие войска, Британский Иностранный Легион, уже разгружающийся в Момбасе — и мы погоним этих проклятых негров в ад, пронесем бремя белого человека отсюда и до Сахары. Но сержант Винченцо хотел домой — и британцы честно выдали ему все положенные бумаги, и даже отвезли до поезда, затем была Момбаса, Джибути, Каир (путешествие без всяких удобств, в твиндеке, а то и на палубе, куда удастся договориться), и наконец Неаполь. Вот она, Италия — дома наконец!

В порту стояли корабли под американскими флагами. Когда итальянцы сходили на берег (Винченцо был не один, еще десятка два таких же как он так же возвращались домой из разных мест Африки), то документы у трапа проверял американский солдат. Через полчаса всю группу завели в здание таможни, где уже итальянский чиновник подробно расспрашивал каждого, и в завершение, поставив в бумагах штамп, дозволял идти. Когда очередь дошла до Винченцо, чиновник, спросив фамилию и имя, заглянул в свои записи, задал еще несколько уточняющих вопросов, «вы такой-то», и кивнул карабинерам. И они набросились на Пьетро Винченцо, как на преступника, заломили руки за спину, потащили куда-то. Обыскали, отобрав все вещи, и сунули в камеру, за что?

Винченцо слышал, что в Италии сейчас, на севере русские и коммунисты, на юге американцы. Но это временно, пока все Державы не соберутся на Конференцию, и установят в Европе новый, мирный порядок. И что военные преступники подлежат наказанию — в Риме самого дуче казнили, за то что посягнул на Святой Престол! — но он, сержант Винченцо, тут при чем? Это какая-то ошибка, которая без сомнения, должна разъясниться!

Его вытащили из камеры через несколько часов. И вместо допроса и разъяснений, жестоко избили, дубинками, кулаками и сапогами. Затем вдруг прекратили — когда вошел какой-то синьор в штатском. Приказал вытянувшимся карабинерам поднять Винченцо, корчащегося на грязном полу, взглянул в бумаги на столе, снова задал вопрос, «вы такой-то» — получив ответ, рявкнул на жандармов, те засуетились, откуда-то появился врач, Винченцо умыли, вытерли кровь, обработали синяки и ссадины. Затем полицейские настойчиво, но уже не грубо, усадили Винченцо в машину, рядом с шофером сел тот синьор, на заднее сиденье пленник или гость, между двух штатских. Ехали недолго, до какой-то виллы, окруженной охраной. Винченцо провели по лестнице, устланной ковром.

— Вперед, вперед — сказал старший из сопровождающих — с тобой уважаемый человек говорить будет. Сам Дон Калоджеро!

В глубоком кожаном кресле сидел почтенный пожилой синьор, в очках и строгом костюме. Оторвавшись от бумаг, от взглянул на Винченцо с доброй отеческой улыбкой, и произнес назидательно:

— Ну, здравствуй, Пьетро. Проходи за стол, садись, я на тебя не в обиде. Понимаю, ты был далеко, за родину воевал, не мог за дочкой своей уследить. И на нее тоже не в обиде — большое дело сделала, врага рода человеческого убила, благославление Матери нашей Католической Церкви получила, ну а что возгордилась по молодости лет, так молодая, горячая. Опять же, муж ее безбожный… Ну, это ты потом с падре моим обсудишь, без меня.

Лючия? Та, кого называют «итальянской Жанной дАрк», про кого рассказывали, как она вела Красные гарибальдийские бригады на бой с черным воинством Тьмы, про кого поют песню даже в католических миссиях посреди Африки, кого сам Папа благословил на замужество с русским рыцарем, вместе с которым она лично поймала самого Гитлера, охраняемого целым полком СС — и это его дочь?! И вроде бы, она очень нелестно отозвалась о Доне Кало — чем вызвала гнев этого достойного синьора! Но в чем он, Пьетро Винченцо, виноват?

— Это все не беда, мало ли что молодые не понимают, главное чтобы старших слушались — продолжил босс Мафии — а вот тут проблема. Лючия твоя по глупости нехорошее наговорила, причем не на меня, а на всю мою семью. Сам понимаешь, просто так простить я ее не могу, не меня она обидела, а весь мой род. Но, слава Господу, узнал что ты очень вовремя вернулся, можешь ее поправить чтобы ни твоему роду ущерба не было, ни моему оскорбления.

Да, его девочка всегда была своенравной, строптивой, плохо слушалась родительской воли. А он, любя, слишком часто ей потакал, когда надо было прикрикнуть, стукнуть кулаком по столу, власть употребить! Хотя конечно, русский офицер в высоком чине, с большими наградами, и наверняка, в фаворе у начальства, это куда более выгодная партия для дочери, чем лавочник Паскуале, к которому Винченцо присматривался как к будущему зятю еще перед войной. Ну а что безбожник, как все русские коммунисты — так одной верой сыт не будешь? Но что дочка, не подумав, большого человека обидела, это действительно нехорошо. Тем более — синьора с Сицилии. Они ведь ничего не забывают, и мстить умеют, не бегая по судам!

— Потому добром прошу, поезжай к ней, поезжай и объясни что нельзя злые слова говорить за которые обычным людям кровью платить приходится — сказал дон Калоджеро — лучше всего, конечно, чтобы она сама поняла и извинилась, но и если не получится — ты на правах главы рода скажи свое слово. Сам понимаешь, так же публично как и Лючия твоя выступала, чтобы недомолвок и слухов не было.

И добавил, с улыбкой, вдруг превратившейся в оскал:

— Ну а если, извини, на моем роде оскорбление останется — не обессудь, чем по традиции положено смою. И она ответит, и ты, и весь твой род. Законы чести, это святое! А никто никогда не мог сказать, что я не соблюдаю законов сицилийской чести! Ты все хорошо понял, или повторить?

Тут у Винченцо едва не подогнулись колени. Не было больше добродушного старичка — перед ним сидел беспощадный убийца, за свою долгую жизнь отправивший к господу наверное, не одну сотню врагов. Для которого чужая жизнь стоила не больше, чем пепел с его сигары. И быть такому человеку врагом — господь, спаси!

— Ах да, приношу извинения за своих дуболомов, кто не разобравшись, поступили с вами очень скверно! — сказал дон, снова превратившись с мирного доброго дедушку — идите, вас посадят в поезд на Рим, мой секретарь даст вам билет и денег на расходы. А когда вы сделаете, о чем я прошу — буду рад снова видеть вас у себя в гостях. Вместе с вашей дочерью, хе-хе!

И когда Винченцо, кланяясь, уже шел к двери, старый мафиози допустил ошибку. Если бы он знал, к чему это приведет, то никогда не произнес бы этих слов — сказанных, как тогда искренне думал, совершенно не всерьез!

— Напрасно твоя дочь выбрала русского в мужья. У них ведь было принято, даже в лучшие времена Веры — когда жена надоест мужу, он зовет священника, и несчастная сразу оказывается не только свободна, но и пострижена в монашки. У меня ведь брат был епископом Ното, к твоему сведению. И есть на примете хоть десяток достойных женихов — кто сумеет выбить дурь из ее головки. Не нами заведено — женщина не должна лезть в мужские дела, ее удел, это дом, дети, и удовольствие мужа.

Лючия Смоленцева (Винченцо).

О, мадонна, как это — стать исторической личностью!? Слова достойного отца Серджио в Москве (в коих я никак не могла усомниться), это все же далеко не то, чтобы увидеть это и пережить!

Перелет меня утомил немного — из Москвы, через Варшаву, Вену, и наконец, Рим! В Москве мы с моим рыцарем, моим кавальери, по пути с Севера (как тяжело мне было расставаться с Анной и ее подругами!) задержались на два дня. Оказывается, мы после будем жить в том же доме, что Лазаревы (вот счастье что я и Анна снова будем рядом, и друг к другу в гости ходить!), у моего мужа еще были какие-то дела (а я скучала одна — вот обязательно постараюсь узнать, что такое «Рассвет», чтобы и тут быть с ним вместе!). Рано утром 27 сентября отлет, хорошо, что в этот раз погода была ясная — но все же скоро холодно будет в плаще, надо теплое пальто сшить. Долгие часы в воздухе, я устала и мечтала скорее оказаться в гостинице, ведь не обременять же мою родню, живущую далеко не просторно! Прежде в Риме всегда было изобилие мест, где могли остановиться приезжие — но я помню, что весной, когда мы здесь были, очень многие дома и целые кварталы лежали в руинах, после злодеяний черного воинства сатаны-Достлера — ужас, что эти варвары сотворили с Римом, самым прекрасным городом на земле! Хотя Москва тоже кажется мне прекрасной. А Лазарева говорит, что я еще не видела ее родного Ленинграда, его парков и дворцов, когда их восстановят. Обязательно после туда поеду — но сейчас я думала лишь о словах отца Серджио, который теперь занимает пост посла Его Святейшества Папы в Москве, что нас по прилету встретят и обо всем позаботятся. Мадонна, надеюсь, что там будет такси (Рим без таксистов, да быть такого не может!) и мы сумеем найти номер пусть даже в недорогом отеле, лишь бы там были ванна и кровать!