Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века - Андрей Кокорев

Но вот мы входим в один из таких залов, где находятся телефонистки. Вот, вероятно, где беспрерывный и назойливый шум: «занято», «позвонила», «занято», «позвонила», – беспрестанно произносят сотни барышень.

Но, к удивлению моему, тишина и здесь. Только слышно слабое постукивание и никаких разговоров.

Оказывается, телефонистки отвечают неслышным шепотом. Подойдя очень близко, можно услышать, как они разговаривают с абонентами. У них усиленные микрофоны, позволяющие говорить так тихо, что сидящая рядом телефонистка не слышит.

Когда смотришь на барышень, сидящих у распределительных контакторов, когда видишь эти быстро бегающие и поднимающиеся обнаженные руки, кажется, что это жесты глубокого отчаяния. Кто-то запер здесь девушек, лишил их даже слов. И они стремятся освободиться из плена, карабкаются на стену, кричат безмолвным криком, снова опускают бессильные руки, снова карабкаются, и так вечно, без исхода.

Вспыхивают крошечные лампочки то красными, то зелеными, то белыми огоньками и говорят на своем безмолвном цветном языке: занято, скоро освободится, свободно, испорчено. И бегают вверх и вниз руки, и за ними тянутся какие-то трубочки: красные, зеленые, синие, желтые. Все здесь кажется навсегда непостижимым и страшно сложным, и никак не поймешь, кто кому служит – загадочные трубочки человеку или человек трубочкам.

– Сколько же нужно времени, чтобы превратить барышню в телефонистку? – спрашиваю я любезного инженера г. Брюммера, показывающего мне все эти чудеса.

– Двести часов, – отвечает он, и меня удивляет педантичная точность цифры, и то, как этот человек все навсегда исчислил и все непреложно понял. – 200 часов, не больше. Если за этот срок не усвоит, значит неспособна.

Двумястами часами измеряются здесь человеческие способности.

Телефонистки работают по три часа; в общей сложности не более 7 часов в сутки, и получают за этот труд 18 коп. в час, не считая ночных дежурств, оплачиваемых особо. В общем, средний заработок колеблется от 35 до 40 руб. в месяц.

Но непривычному человеку кажется, что три часа подряд двигать руками беспрестанно вверх, вниз, вправо, влево и неустанно шептать: занято, позвонила, занято, позвонила, немыслимо. Нужно, по-видимому, нечеловеческое терпение, чтобы привычно, без усталости, проделывать это в течение трех часов.

Телефонисток целая армия: 900 человек. Они рассыпались по всем этажам: в справочной, в бюро повреждений, в столовой, в читальне, в дортуарах, где ночные дежурные спят по очереди. Везде – ослепительная чистота, обилие света и воздуха. В столовой дешевизна исключительная: цены от 3 копеек до 20. Чай – бесплатно.

Дортуары с длинным рядом белоснежных постелей делают похожей телефонную станцию на гигантский институт и приятно, как-то по-домашнему, диссонируют с холодным и безмолвным тоном учреждений. Так и ждешь, что вот прибегут сейчас сюда беспечные институтки и зазвенят молодым смехом. Но молчат стены, молчат коридоры, и весь гигантский небоскреб погружен в суровое молчание».

В конце 1910 года Шведско-датско-русское общество, которому принадлежала телефонная сеть, под нажимом городских властей сделало москвичам подарок: объявило о снижении таксы. Плата за личные и семейные номера с 71 руб. с небольшим сократилась до 63 руб. 20 коп. в год.

Абоненты могли пользоваться и дополнительными услугами. Так, «Московская контора сообщения адресов по телефону» продавала желающим абонементы на десять справок. Уплатившему всего два рубля уже не надо было самому ходить в адресный стол, поскольку сведения об интересующем его человеке сообщали по телефону. Неиспользованные справки принимали обратно. А «Первое бюро по дезинфекции телефонов» за семь рублей в год готово было дважды в месяц проводить обработку аппаратов дезинфицирующим средством «Сапролит».

Находились среди москвичей и такие, кто хотел пользоваться достижениями технического прогресса бесплатно. Наверное, первым «телефонным» вором в Москве был домовладелец Чурилин, проживавший в Царском проезде. В 1910 году он приобрел телефонный аппарат и с помощью проволоки подключился к линии, проходившей возле его дома. Однако долго названивать ему не пришлось, так как самовольное подключение было обнаружено и пресечено монтерами телефонной станции.

Вместе с распространением в быту телефона появилось и такое явление, как телефонное хулиганство. Одной из жертв его стала молодая актриса Малого театра В. Н. Пашенная. В январе 1910 года в ее квартире стали часто раздаваться звонки, а когда Вера Николаевна брала трубку, то слышала мужские голоса, обращавшиеся к ней с гнусными предложениями, всяческую брань и оскорбления. А однажды вышел скандал с рабочими, вызванными по телефону для перевозки рояля якобы ею.

На телефонной станции, куда Пашенная обратилась за помощью, ей посоветовали в таких случаях, не прерывая разговора, звонить с другого телефона на коммутатор, чтобы установить номер хулигана. Она так и поступила.

Несколько раз станция определяла звонки, поступавшие из ресторанов и пивных, но однажды был засечен квартирный телефон. Агенты сыскной полиции задержали проживавшего в ней представителя фортепьянной фабрики «Оффенбакер» австрийского подданного Герасимовича.

На суде адвокат указывал на то обстоятельство, что Герасимович был из привилегированного класса и «не мог решиться на гнусное оскорбление, достойное лишь нахалов низменной марки». Тем не менее его голос с характерным польским акцентом был без колебаний опознан Пашенной и еще несколькими свидетелями. Подсудимый пытался отрицать свою причастность к этому делу, но в конце концов все– таки проговорился:

– Если бы и оскорблял, то по наущению других лиц из мести.

Это подтвердил агент сыскного отделения, но почему-то не стал называть заказчика травли.

– В моем лице, я считаю, нанесено оскорбление члену общества, – заявила актриса, – и прошу применить к господину Герасимовичу высшую меру наказания.

Суд так и поступил, назначив телефонному хулигану месяц ареста.

Среди других претензий, которые предъявляли москвичи к телефону, было довольно большое количество ошибочных соединений. Как-то, не выдержав, В. А. Гиляровский описал в газете свои страдания в качестве абонента телефонной сети:

– Что? Кто говорит?

– Примите холерного больного.

– Да вы куда звоните?

– В больницу звоню... Сейчас привозим...

Кладу трубку. Через 5 минут новый звонок:

– Пришлите четыре ведра пильзенского пива.

– Куда вы звоните?

– В хамовнический склад... Так четыре ведра пильзенского, в портерную, к Кулуцким.

– Ладно!

Кладу трубку. Через 10 минут:

– Швейцар Федор? Ты? Молчу.

– Федька! Мычу:

– Мм-м...

– Федька! Вызови из седьмого номера Маргаритку, скажи, чтобы оделась почище и ехала к нам... Гости приехали...

– Ладно!

И... едва положил трубку, как снова трескучий звонок:

– Сейчас взвод присылайте к Тверской заставе...

– Что?

– Кто? Жандармский дивизион? На рысях, к заставе, сию минуту!

– Ладно!

Что же больше остается делать московскому телефонному абоненту, когда то и дело его тревожат понапрасну по телефону? За последнее время эти ошибки соединений участились до крайности. Чем это объяснить? Нервозностью ли века, неумением ли ясно называть цифры номера или телефонными порядками плюс летняя рассеянность телефонных барышень – но это существует и учащается!

И, кроме всего этого, какая-то медлительность: звонишь – не дозвонишься. Вообще на телефонах что-то все не то!

– Чу! Опять звонок.

Подхожу, обозленный уже.

– Что угодно?

– Когда отец Восторгов вернутся?

– Завтра, в 11 часов ночи, с экстренным поездом курской дороги! Завтра!.. – отвечаю, бросая трубку.

Посмотрим, будет ли встреча!

Опять звонят...

Другой москвич, также связанный с газетным миром, не поленился и описал, как ему переносили телефон:

«Абонент телефонного общества переехал на другую квартиру, 25 рублей внесены. В новом доме уже имеется абонент. Таким образом, необходимо было устроить внешнюю отводку на протяжении двух-трех саженей и внутреннюю – сажени в две.

Проходят несколько томительных дней.

Наконец в новую квартиру абонента является агент телефонного общества. Осматривает, как бы производя топографические и географические исследования. Затем объявляет:

– Ну, ставим сегодня телефон вам...

– Пожалуйста, только поскорее...

Через два часа прислуга докладывает:

– Телефонщики пришли.

Действительно, в передней двое рабочих развертывали проволоку и что-то проделывали с ней около переносной батареи. Эта процедура продолжалась минут десять. Проволока вешается, а рабочие обращаются с просьбой дать на чай. «На чай» дается.

Проходят еще два часа. Снова являются двое рабочих, уже других. Опять прислуга докладывает: