Юрей теу - Дин Сухов

Оно предстало перед ними в виде длинного узкого коридора, по обеим сторонам которого тянулись решетки одиночных камер. Они располагались друг над другом в два яруса, наподобие сот для пчел. Но эти соты когда-то предназначались не для райских насекомых, производивших янтарный мед и белый воск для пропитания и жизнедеятельности колонии. В этих клетках содержались хищные изуверы, не признающие законов человеческого общества и вставшие на тропу истребления себе подобных.

По всему периметру блока горели яркие лампы, равномерно освещая всю площадь коридора, включая камеры. Поверху над вторым ярусом с камерами, были проведены под потолком лестничные переходы для надзирателей, производивших оттуда наблюдение за своими подопечными. Судя по количеству оборудованных точек для стрелков и толстым прутьям решеток, сбежать из этой темницы было практически невозможно.

– Северный блок, дамы и господа! Здесь когда-то жили и умирали самые гадкие твари на свете, – выскочив вперед смотрителя, не удержался от яркого комментария коротыш Тимм.

– Иногда мне кажется, что многие из них все еще живы, – к ужасу Фушиги и Хэншина произнес загробным скрипучим голосом смотритель Олби.

– Низнаю, по-крайней мере, я еще ничего такого не чувствую, – с вызовом выпалил «новый миссия». Он так и нарывался на приключения и ради солидных барышей, был готов снимать хоть самого Вельзевула. Войдя в блок, он сразу же проигнорировал просьбу смотрителя и, уподобившись рыщущему в поисках поживы, койоту, заметался по всему коридору.

– Сэр, ну я же просил вас, – сокрушенно покачал головой старик, расстроенный поведением неугомонного фотографа.

– Ну, где, где прячутся ваши беспокойные соседи, старина? – игнорируя слова смотрителя, сунул мистер Виджэй нос в одну из запертых камер.

– Это камера № 23, – смирившись, указал старик на темницу, которой заинтересовался «новый миссия».

– Я и сам вижу, что это камера, – грубо парировал «новый миссия», щелкая кнопкой фотоаппарата.

– Здесь когда-то сидел заключенный по кличке «Lorry».

– Откуда вам об этом известно?

– Он сам мне об этом сказал.

– Неужели? – презрительно бросил «новый миссия», снова теряющий веру в старика.

– А что еще вам рассказывал этот «Lorry»? – поинтересовалась викканка, более терпеливая и чуткая в работе.

– До заключения «Lorry» был обычным учителем колледжа. Преподавал физику и химию. Он не был никогда женат и не имел детей. Зато он очень любил их есть.

– Он был каннибалом!

– Самым, что ни на есть, каннибалом… Всего за три года «Lorry» съел около двадцати пяти детей в возрасте от пяти до пятнадцати лет.

– Какой ужас?

– Перед тем как убить свою очередную жертву, «Lorry» долго играл с нею…У него была такая странная игра, напоминающая прятки. Он раздевал свою жертву и заставлял ее прятаться от него в темном подвале своего гаража. После, «Lorry» раздевался сам, завязывал себе глаза черной тряпкой и, взяв в руки заженную паяльную лампу, искал спрятавшегося от него ребенка. Если в течение тридцати минут, он не находил свою жертву, то он снимал с глаз повязку, включал свет в подвале и уже без труда разыскав объект своих поисков, совокуплялся с ним.

– Он насиловал пятилетних девочек? – содрогаясь от омерзения, воскликнула Петти.

– А что в этом удивительного, мисс? – как ни в чем не бывало, пожал плечами смотритель. – В наше время врятли кого можно удивить прелестями традиционного секса. «Lorry» был продуктом своего времени. Массовая индустриализация, небывалый приток имигрантов и сельских жителей в города. Теснота, шум и грязь мегаполисов, пропаганда мультикультуризма и популяризация насилия на экранах и в поп-музыке способствовали развитию в нем склонности к садизму и нигилизму. Он не сразу почувствовал в себе неприязнь к людям и почти двадцать лет числился на хорошем счету у дирекции колледжа. «Lorry» любил людей и был от природы очень ранимым и закомплексованным человеком. Ему с трудом давалось общение с женщинами, по причине их врожденной безнравственности и алчности. Он мечтал о совершенной женщине и даже одно время писал стихи. Хочу заметить, что его стихи были неплохими. Но вот беда, их чрезмерная романтичность была чужда его времени.

– И поэтому, этот урод стал насиловать девочек? – громко скрипнула зубами Петти, не впечатлившись аргументами в защиту сексуальных отклонений бывшего учителя.

– Что поделать, людям с тонкой душевной организацией приходиться тяжелее всего на этом свете, – кротко вздохнул смотритель, закатывая безумные глазки к потолку.

– А вот с этим, я, пожалуй, соглашусь! – неожиданно поддержал старика «новый миссия».

– Насилие присутствует в каждом из нас в той или иной степени. Все мы по природе своей насильники и тот, кто станет утверждать обратное, лжет против природы своей…До войны, я и мухи не мог обидеть, не то чтобы убить человека, а тем более христианина, – философски изрек смотритель. – Но мое первое сражение, в котором я участвовал, многое отняло у моей души и веры. Это случилось 31 мая 1862 года при Севен-Пайнс. Всего месяц назад меня зачислили стрелком в дивизию генерала Дэниела Хилла, а перед самым сражением я был переведен в пехотную бригаду Гарланда. Рассыпавшись густыми цепями, мы наступали на земляные редуты северян, хорошо защищенные с флангов, и у нас не было иного выбора, как штурмовать их в лоб.

Нас беспощадно обстреливали пушки и пулеметы противника, нанося невополнимые потери. Но для меня самыми страшными тогда казались снайперы. Они доставали нас везде, и от них невозможно было спрятаться… Вы знаете, как выглядит голова человека, когда в нее попадает пуля Минье? Она напоминает раскуроченную тыкву или же распущенный цветок лотоса. Пуля просто разбивает башку в дребезги, забрызгивая все вокруг мозгами и кровью. Шансов выжить, после ее попадания, практически нет… В той битве не было победителей, но зато было много мертвецов…Девять прерванных чужих жизней были на моей совести… Может и больше. Но я говорю лишь о тех, кого убил в рукопашной схватке и точно помню, что они умерли.

Я был молод и полон любви к миру, но уже на следующий день мои виски стали белыми, как первый снег, а моя вера превратилась в стрелянные гильзы от пулемета Вильямса… Я упорно и трудолюбиво взращивал в себе любовь к Богу и людям больше двадцати лет, а убивать научился всего за сутки… После того дня, я побывал во многих сражениях и стычках Гражданской войны и был свидетелем неслыханных злодеяний, как со стороны северян, так и со стороны наших солдат… Мы часто проходили по разоренным городам и селениям и видели страшные картины разрушений и бесконечного насилия… Изнасилованные и порубленные на куски женщины висели вдоль истоптанных дорог, словно рождественские гирлянды… Грязные голодные дети, покрытые струпьями и ранами, ползали по обгоревшим руинам и пожирали мясо павших животных и людей… Старики рвали на себе волосы, призывая Бога забрать их жизни, взамен гибнущих на полях сражений юношей… Кому был нужен весь этот кошмар? Черные устали от рабства белых, и белые решили дать им свободу ценой гибели тысяч простых американцев. Так формировалась американская моно-цивилизация. Медленно и упорно выползала молодая страна из бездонной ямы, заваленной трупным мясом отживших ценностей… Смерть и насилие способствуют обновлению. Очищают мир от застывшей коросты жизни… Чтобы узнать, что такое жизнь, нужно сначала понять смерть. Что есть насилие и тяга к уничтожению?…Бесконечное перерождение в круговерти Зла… Мы всегда осуждаем одиночек, убивающих ближних по своей личной прихоти… Мы боимся их. Но почему?… Да потому что они действуют не по правилам, без объявления войны. У серийных маньяков есть собственные причины, чтобы сводить счеты с другими. И для этого они не спрашивают разрешения у господина президента. За их кровавые «подвиги» им не вручают Медалей Почета и не ставят памятники в центре городов… Их ловят, насильно обследуют, колят всякой дрянью, сажают в клетки, убивают на электрических стульях… Для всех они изгои, отщепенцы, враги рода человеческого. Ублюдки, даже после смерти, не заслуживающие нашего прощения… Мы ненавидим их сильнее, чем они ненавидят нас… Они действуют не по правилам и бьют из-за угла. Они отбирают у нас самое дорогое, что у нас есть. Они крадут, насилуют и убивают наших детей… Смерть им, смерть!

…Мы слепые и глупые насекомые. Управляемые и пустые. Мы боимся быть укушенными мелкой рыбешкой и совсем не замечаем рядом с собой белых акул. Алчных, властолюбивых, недоступных и таинственных, как воля невидимого Бога. Мы молимся на них и вешаем их портреты на стены своих квартир. Мы верим им, безоговорочно верим им и готовы идти за ними в огонь и воду. Ради них мы готовы совершать подвиги и уничтожать чужие страны, населенные чуждыми нам людьми. Наши вожди это светочи и знаменосцы демократии. И пусть сдохнут все те, кто не с нами… Мы все каннибалы, только еще более кровожадные, чем те, кто убивает не по политическим пристрастиям, а ради утоления собственных комплексов и похоти.