Дневник самоходчика: Боевой путь механика-водителя ИСУ-152 - Электрон Приклонский

У нас в Руденьковке целое событие: на главном перекрестке села установлен регулировочный пост. Девушек поселили в нашей хате. Она состоит из одной комнаты, но зато в ней добротный деревянный пол, сработанный хозяином-плотником. На земляном полу в октябре не разоспишься. На ночь мы укладываемся между столом и широкой кроватью, на которой из-за постояльцев умещается вся семья Тихона Ивановича, а девчата спят у противоположной стены. Постелью нам служит солома. Хозяйка утром ею топит печь, а вечером регулярно выдает свежую.

За эти дни подружился с Василем Поповичем, тоже механиком-водителем. Его нельзя не уважать: хороший парень!

20 октября

Нам объявили приказ о переименовании нашего Степного фронта во 2-й Украинский. Командующий фронтом по-прежнему Конев, который произведен уже в генералы армии.   

26 октября

Неугомонный Трякин разведал место расположения медсанбата. В доме у Моцаков очень кстати отыскался старый патефон и несколько пластинок, шипевших ужасно, но это никак не могло помешать танцам, которые по вечерам шли полным ходом. Под прикрытием темноты стайкой являются медсанбатовские девчата из соседнего села. На лавках вдоль стен с независимым видом располагаются хозяйки вечера – регулировщицы. Это бойкие и острые на язычок девчонки, не считая медлительной, тихой Нилы. С подобающей ее должности серьезностью всегда держится старшая поста, сержант. Однажды, перед началом танцев, когда гостей еще почти не было, Мишка Трякин, паясничая, завертелся посреди хаты, наскакивая на регулировщиц и неся всякую чушь. Усталая старшая, только что сменившаяся с поста, насмешливо посматривала на разошедшегося кавалера. И когда он, уверенный в своей неотразимости, приблизился к девушке, собираясь выкинуть очередное коленце, она негромко не то пропела, не то проговорила что-то вроде частушки:

 Миша, сядь! Миша, сядь! У тебя яйца висят. Оторвутся – разобьются. А кто будет отвечать?

Девчата захихикали, прикрывая ладошками рты, а мы откровенно загрохотали. Готовое сорваться в ответ слово замерло на широко разинутых устах короля танцев. Он монументально застыл в неловкой позе посреди хаты, медленно осваивая выдачу, а затем вылетел на улицу – покурить. «Поле боя» так и осталось за старшой.

Не умея танцевать, обычно «дежурю» у патефона: кручу заводную рукоятку, меняю пластинки и объявляю очередной танец, иногда для смеху придумывая ему новое название: «Прекрасные синьориты и уважаемые кабальеро! Вашему вниманию предлагается последнее в сезоне танго «Разбитая дружба» (у пластинки был отколот край).

А Валя Мелехова из медсанбата, донская казачка, настойчиво пробовала, правда без особого успеха, учить меня переставлять сапоги под музыку. Во время фокстрота шутя спросил у девушки, не родственница ли она того самого   Григория, и тут же с медвежьей галантностью отдавил ей ногу.

– Нет, – отвечала она, морщась от боли, – у нас по станицам Мелеховых много.

Так завязалась короткая, как солдатский сон, дружба.

28 октября

Провожал Валю домой: непроглядная осенняя темень рано окутывает землю. Когда мы приближались к окраинным хатам, девушка спрятала за спину правую перевязанную кисть и, заметив мое удивление, тихо пояснила:

– Для маскировки. И идти теперь нам надо с оглядкой, потому что после отбоя рыщет по улицам наш медицинский лейтенант и тем из девчонок, кто попадется ему на глаза в неположенное время, да еще, упаси боже, и на пару, здорово влетает.

Начинал накрапывать редкий дождик, и мы, не сговариваясь, укрылись под одиноким стожком чуть в стороне от дороги. Ничто, кроме мягкого шуршания дождевых капель, не нарушало тишины. И как будто не существовало на свете никакой войны, ни смерти – а только нас двое. До хаты, где жила Валя с двумя подругами, мы добрались нескоро, и нам долго не открывали.

* * *

Встретиться после этого памятного для меня провожания довелось нам всего один раз, да и то на несколько минут: медсанбат спешно перебрасывался на новое место. Вот и все. Брось, брось, танкист, не грусти!

А дневник буду теперь регулярно вести до самого нашего победного дня, чего бы это ни стоило. Если только мы с ним не сгорим вместе.

– И охота тебе мучиться? – спрашивают друзья, опять застав меня за этим бесплодным, с их точки зрения, времяпровождением.

Может быть, они и правы, не знаю, но не писать не могу: так много потрясающих событий, человеческих страданий и смертей прошло перед моими глазами – нет, сквозь самое сердце – и запечатлелось глубоко в памяти, подобно следу, оставшемуся на броне после крепкого удара болванки...   

6 ноября

Киев – наш! Эта радостная весть вошла в хату вместе с хозяином, возвратившимся с Днепра, где он участвовал в строительстве временных переправ. Сережка так и липнет к отцу с вопросами, видел ли тот город, стрелял ли немец, когда рубили мост. Смертельно усталый, с осунувшимся лицом и обвисшими седеющими усами, Тихон Иванович, блаженно привалясь спиною к стене и вытянув разутые ноги, отвечал немногословно:

– Горит наш красавец. Жег его проклятый германец и взрывал... И мост наш хотел разбомбить, да наши соколы, спасибо, не дали.

Вечером немного отдохнувший Моцак пригласил нас к столу, и мы вместе с хозяевами отметили освобождение славного древнего города – столицы Советской Украины. Вторая чарка, конечно, была выпита за скорейшее вызволение из фашистских лап остальных пяти главных городов наших союзных республик.

7 ноября

Отпраздновали 26-ю годовщину Великой Октябрьской революции. С речами и застольем: как-никак мы уже на формировке. Интенданты на этот раз расстарались: и для солдат и для офицеров была водка, и не какая-нибудь, а самая настоящая – «Московская» в запечатанных бутылках. Интересно, сколько же выпьют все фронты только за один тост из расчета хотя бы 100 граммов на штык?

Офицерский вечер в здании школы. Парты сдвинуты попарно так, что получились компактные столики с сиденьями на четырех человек. Класс небольшой, но и офицеров немного, поэтому все разместились с удобствами. Нам с Клепининым, как младшим, достался такой стол в самом дальнем от стола президиума углу, но зато на двоих, и перед нами оказались две бутылки вина, вместо положенной одной. Посовещавшись, мы поставили лишнее «горючее» под парту – про запас. И как показали последующие события, зря.

Сидим, осматриваемся, проникаясь праздничным настроением. Дмитрий восхищенно толкает меня локтем под ребра: «Смотри». Да-да, к нашему искреннему удивлению, в самой просторной комнате маленькой сельской школы плавно передвигались,   нет, плыли, почти настоящие официантки, молодые, в белоснежных коротких фартучках и в белых же головных уборчиках на тщательно уложенных волосах. Некоторые из них даже в нарядных платьях и туфельках! Как выяснилось, на подготовку торжественного вечера были мобилизованы не только все наличные женские силы полка, то есть оба санинструктора и девушка-повариха (наша начальница медслужбы, разумеется, не позволила себе унизиться до такой степени, чтобы сойти со своих высот на кухню), но и здешние учительницы, с большой охотой взявшиеся за приготовление праздничного угощения. Надо было видеть, какой радостью светились разрумянившиеся милые лица женщин. Чувствовалось, как приятно хлопотуньям окунуться в праздничные заботы и, наверное, вспомнить при этом доброе, мирное время... Пусть немец еще недалеко, за Днепром, но он уже никогда больше не посмеет вернуться сюда – это уже наша забота, солдатская.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});