Большая коллекция рассказов - Джером Джером

«Сознаю, что по своему происхождению я не ровня вашему сыну, миледи, но все мы, Сьювели, люди переимчивые, и мне вовсе не будет трудно научиться тому, что нужно, знать в высшем обществе. Я уже имела случай присмотреться к нему довольно близко, когда перед поступлением сюда служила камеристкой у одной леди. И я нашла, что там нет ничего такого, чего я не могла бы усвоить… за исключением тех, не в обиду вашей милости будет сказано, недостатков, которыми страдают многие люди высшего общества, но которые лично для себя я нахожу совершенно излишними».

Пропустив последнее замечание мимо ушей, графиня не без иронии возразила:

«Ну, нет, моя милая, как и чему вы ни учитесь, все равно общество вас не признает. Не забывайте этого. Прислужница в кондитерской не может быть принята в обществе… Все двери будут перед вами закрыты».

«А почему же они были открыты для леди Л.? А ведь она была прислужницей в трактире, что еще хуже, чем служить в кондитерской? – смело, хотя и вежливым тоном спросила Мэри. – Герцогиня Л., как я слышала, была простой танцовщицей, а принимают же ее. Мне кажется, что никто из тех, с мнением которых стоить считаться, не стал бы упрекать меня за то, что я родилась не в графской короне».

«Что вы там ни говорите, но я не могу допустить брака моего сына с вами: вы можете только сгубить его, принизив до своего уровня… А еще говорите, что любите его!» – волновалась графиня, краснея и нервно теребя в руках свою злополучную чековую книжку.

«Никаких принижений ни с какой стороны не предвидится, – с прежним спокойствием возражала Мэри. – Я действительно горячо люблю вашего сына, миледи, потому что он один из добрейших и честнейших людей, когда-либо встреченных мною. Он настоящий джентльмен не только по рождению, но и по характеру. Однако моя любовь к нему не настолько ослепляет меня, чтобы я не видела и его слабых сторон. Ему необходима жена, способная соблюдать его интересы и твердой рукой вести его дела, чтоб он жил тихой, спокойной и мирной жизнью; ведь только к такой жизни он и приспособлен природой. Такой женой буду ему я. И, поверьте мне, миледи, он никогда не будет иметь повода раскаиваться в своем выборе. Вы можете найти для него жену более подходящую по рождению, богатую и хорошо воспитанную, но никогда вам не найти такой, которая более меня была бы предана ему и способна заменить его в делах».

Поняв, что тут ничем не возьмешь, графиня встала, спрятала чековую книжку обратно в ридикюль и направилась к двери со словами:

«Мне кажется, вы страдаете полным отсутствием здравого смысла, моя милая. Я явилась сюда вовсе не для того, чтобы вступать с вами в спор, а для того, чтобы загладить перед вами глупость моего сына. Но раз вы отказываетесь от вознаграждения, то, следовательно, нам и разговаривать больше не о чем. Имейте только в виду, что мой сын никогда не будет игрушкой в ваших руках».

«Верно, миледи, – подтвердила Мэри, открывая дверь и провожая знатную гостью вниз по лестнице, – я на вашего сына и не смотрю как на игрушку, но и сама не буду ничьей игрушкой. Что же касается будущего, оно в руках Провидения, а оно, думается мне, окажется скорее на моей стороне, чем на вашей».

Так и расстались столкнувшиеся в первый раз будущие близкие родственницы. Думаю, что Мэри в душе вовсе не была такой самонадеянной, какой старалась казаться в беседе с графиней. Она отлично понимала, что молодой лорд – тот же мягкий воск, из которого твердые руки матери могут слепить любую фигуру, и что у нее самой, бедной девушки, может не хватить сил вырвать его из этих рук.

Вечером, по окончании служебного дня, Мэри перечитала письма своего поклонника, которые дышали чистейшим пламенным чувством, хотя и отдавали большой умственной незрелостью автора, и долго рассматривала фотографическую карточку, изображавшую красивого молодого человека с большими мечтательными глазами и женственным складом рта; это был портрет нынешнего графа Н. Чем больше молодая девушка вдумывалась в эти письма и вглядывалась в портрет, тем сильнее проникалась уверенностью, что молодой лорд С. (так пока, при жизни своего отца, титуловался ее возлюбленный) любит ее вполне искренно и не способен на обман. Назвавшись же человеком, равным ей по званию, он, наверное, хотел только убедиться, способна ли приглянувшаяся ему девушка полюбить его просто как мужчину, не зная, какая пропасть отделяет его от нее. Быть может, только в момент венчания с ним она и узнала бы, кто он.

Тщательно все обсудив и взвесив, девушка написала молодому лорду письмо, которое могло бы считаться перлом дипломатического искусства. Мэри предвидела, что это письмо будет прочтено его матерью, в расчете на это и писала. Она ни в чем не упрекала лорда, но не изливала ему своих чувств. Она писала, как девушка, имеющая право предъявлять требования, но не желающая выходить за рамки вежливости. Она просила лорда приехать к ней еще раз для того лишь, чтобы она могла услышать из его собственных уст о его желании взять назад данное ей слово; убеждала его не опасаться, что она намеревается чем-нибудь надоедать ему. «Поверьте, – писала она в заключение, – что моя гордость не позволит мне навязываться вам, и что я слишком уважаю вас, чтобы желать причинить вам хотя малейшую неприятность. Скажите мне лично, что желаете получить обратно данное вами мне слово и вернуть мне то, которое я взамен дала вам, и я тут же, без лишних рассуждений, исполню ваше желание. Мне только нужно знать, что это желание – ваше собственное».

Графское семейство в это время находилось в городе, и письмо Мэри в тот же день очутилось в руках графини-матери. Прочитав его, она вновь ловко его запечатала и сама отнесла сыну, занимавшему верхний этаж роскошного дома. Сын, прочитав письмо, покраснел и с сыновней почтительностью и деликатностью вручил его обратно матери.

«Я очень рада, – сказала графиня, – что эта девушка оказывается такой благоразумной. Она вполне стоит того, чтобы мы позаботились об обеспечении ее будущности. Конечно, ехать тебе к ней незачем, но напиши ей или пошли сказать, чтобы она пришла ко мне. Прислуга подумает, что она явилась просить меня о чем-нибудь, и таким образом мы избежим лишних толков и пересудов».

Графиня-мать совершенно ожила духом, убедившись, что напрасно рисовала себе всякие ужасы вроде возбуждения обманутой девушкой судебного преследования против молодого лорда. Заключив из письма Мэри, что имеет дело с особой вполне скромной, не ищущей скандалов, графиня надеялась, что теперь ей ничего не будет стоить уладить это «глупое» дело и устроить сына так, как ей хотелось.

Мэри охотно явилась на свидание, назначенное ей сыном графини на половине его матери, и, была проведена в маленькую приемную графини, примыкавшую к обширной библиотеке. Сама графиня встретила ее со снисходительной любезностью и сказала:

«Мой сын сейчас придет. Он сообщил мне о вашем желании повидаться с ним с целью окончательного выяснения грустного недоразумения, возникшего между ним и вами. Пользуюсь случаем повторить вам, моя милая, что я очень огорчена легкомыслием моего сына и постараюсь чем смогу загладить его. К сожалению, молодые люди не понимают, что их безрассудные шутки могут быть приняты другими всерьез. Меня утешает одно, что вы с вашей приятной наружностью найдете себе и наверное очень скоро, вполне подходящего мужа, и мы поможем вам устроиться!.. У меня даже есть на примете один жених из числа служащих в…

«Благодарю вас, миледи, но я предпочитаю сама выбрать себе мужа по сердцу», – неожиданно перебила Мэри графиню.

Гордая леди уже готова была вспыхнуть, и неизвестно, чем бы кончилось это свидание, если бы в эту минуту на сцене не появился виновник. Шепнув ему на ухо несколько слов, графиня удалилась. Мэри взяла стул и поставила его на самой середине комнаты, в равном расстоянии от обеих дверей, имевшихся в этом помещении, и села, а молодой лорд остался стоять, прислонившись к камину. Некоторое время в комнате царила мертвая тишина. Вдруг девушка достала из кармана изящный носовой платок, прижала его к своему лицу и разразилась глухими рыданиями. Этого, должно быть, графиня-мать не предвидела, иначе она едва ли бы согласилась оставить молодых людей одних, с глазу на глаз. Она воображала, что в достаточной мере настроила сына на свой лад и закалила его против всяких «соблазнов», забыв, что самый сильный соблазн для любящего мужчины – безмолвные слезы любимой женщины, чем она и сама в свое время неоднократно пользовалась по отношению к своему супругу.

Поплакав немного, молодая девушка будто машинально опустила руки с платком на колени, и молодой лорд увидел нечто вроде живой розы, орошенной алмазными каплями росы. Не помня себя от любви и жалости, он подбежал к девушке, бросился перед нею на колени, обвил ее талию руками и принялся уверять девушку в своей неизменной страстной любви и невозможности дальнейшего своего существования без нее, проклиная не только свое лордство, но чуть ли и не родную мать, желавшую лишить его счастья. Будь Мэри такою же увлекающейся особой, она тут же согласилась бы на предложение своего возлюбленного тайно обвенчаться с ним или бежать на континент и там совершить эту церемонию в первом попавшемся прибрежном местечке, где есть церковь. Но мисс Сьювел была особой практичной и отлично понимала, что предстоит немало хлопот, прежде чем найдется священник, который согласился бы обвенчать молодого аристократа с простой девушкой без согласия его родителей, что бегство может окончиться ничем при тщательном наблюдении за сыном графини-матери и что, вообще, молодой человек готов на такие подвиги только под влиянием близости своей возлюбленной, и, наверное, остынет, лишь только очутится под влиянием матери. Поэтому умная девушка ни на одно из этих предложений не согласилась.