Одиночество зверя - Пётр Самотарж

— Любит людей — вы ведь не хотите меня уверить, будто Сергей Александрович непрерывно улыбается и гладит всех по головке, что бы они ни вытворяли?

— Не хочу. Он просто не расплачивается подчинёнными за ошибки всей команды или свои собственные. Исходит из презумпции своей ответственности за всё. Отдать на заклание наименее ценного члена коллектива — легко, но это создаёт нервозность, заставляет людей постоянно осматриваться в поисках следующей жертвы и думать грустно о своей будущности. Ошибки в работе ведь неизбежны.

«Ещё как неизбежны», — мысленно согласился Саранцев. Правда, в политике видны они всегда только задним числом. Когда нет денег, но требуется изображать бурную деятельность для введения в заблуждение общественного мнения, в основу жизни ложится словоблудие и умение уходить от вопросов. Сначала отсутствие математических критериев правоты Игорю Петровичу нравилось, но затем быстро надоело. Если десять человек доказывают свою правоту, не подлежащую доказательству, девять из них нужно признать непригодными к делу, либо вообще никак не реагировать на возникшую проблему. В отсутствие твёрдых истин корректно выбрать одного правого из десяти — задача почти невыполнимая. Остаётся только действовать наугад, либо руководствоваться личным обаянием одного из претендентов на обладание истиной.

— Ошибки в политике никогда не принадлежат одному человеку, — с умным видом изрёк Саранцев. — Показательные жертвоприношения здесь всегда — игра на публику в погоне за рейтингом.

— С вами приятно разговаривать, Игорь Петрович, вы очень убедительно формулируете мысли. Но я всё же говорю о другом: Сергей Александрович действительно ценит людей, которых отобрал в команду. Он не выстраивает политические конструкции и не делает рассчитанных выводов о целесообразности хранить верность, просто считает предательство низостью.

Саранцев молча ждал продолжения, но тем временем суетливо пытался и сам подыскать подходящие слова. Любое из возможных высказываний в сложившейся ситуации казалось ему глупым или грубым. Поблагодарить — странно, неуравновешенная женщина говорила как бы не о нём, а скорее о собственном муже. Возражать — ещё ужасней, отрицание положительных качеств шефа при живом и слишком разговорчивом свидетеле. Скромно согласиться — но Елена Фёдоровна ведь обещала открыть ему тайну, а значит, не ждёт от него осведомлённости. В противном случае она попадает в неловкую ситуацию.

В те времена Игорь Петрович ещё не имел возможности лично убедиться в справедливости слов прекрасной половины шефа, и он ей не поверил. Покровский не производил впечатления человека сентиментального, наоборот — с первого взгляда виделся неприступной скалой. В последующие годы длительное общение с генералом обнажило новые подробности его характера, среди них — нежелание вслух признавать ошибки любого рода, в том числе в оценке людей.

— Вы мне не верите, — с утвердительной интонацией продолжила Елена Фёдоровна. — Понимаю, доказать мои слова трудно. Единственный аргумент — я знаю его давно.

— Я, собственно, и не спорю. Приму ваше сообщение к сведению. Правда, не очень понимаю, зачем вы всё это сказали. Вы уверены, что Сергей Александрович одобрил бы вашу откровенность?

— Ни в коем случае! Не выдайте ему меня ненароком. Я в тайне от мужа срываю с него командирскую маску — хочу, чтобы сотрудники могли на него положиться, ведь он заслуживает доверия.

Странная женщина — предаёт мужа и искренне считает себя его благожелателем. Да и не столько предаёт, сколько выставляет в смешном свете — наверное, как и Саранцев, никто ей не верил. Как можно принять за чистую монету комплименты жены мужу? Особо извращённый ум может заподозрить несчастную в измене и отсюда — в желании искупить вину. Семья Покровских со стороны выглядела благополучной, и странно ждать иного, если всегда и во всём они добивались успеха. С другой стороны, счастье не измеряется карьерными достижениями и даже выживанием на войне. Человек — существо сложное, и эмоции его научными формулами не описываются.

— Елена Фёдоровна, у вас есть основания подозревать меня в недобросовестности?

— Боже упаси! Я просто боюсь, вы не до конца понимаете мотивы поведения Сергея Александровича. Его генеральские замашки многих вводят в заблуждение, и не удивительно. Ему доводилось посылать людей на смертельно опасные задания, иногда они погибали при исполнении его приказов, и теперь многие боятся взглянуть дальше внешнего образа человека, видевшего смерть. В действительности он именно в силу своего жизненного опыта терпеть не может рисковать людьми без крайней на то необходимости.

— Извините, Елена Фёдоровна, я вас не понимаю. Мы с Сергеем Александровичем не друзья, с вами мы сейчас находимся на официальном мероприятии, а не в гостях, вы хотите оставить наш разговор в тайне от мужа, и всё это вместе взятое меня крайне не устраивает. Я нахожусь в двусмысленном положении. Не собираюсь вас выдавать, но тем самым я оказываюсь участником некоего заговора против шефа.

— Да Бог с вами, какой заговор! В чём заговор? Мой муж — обыкновенный человек, а не вершитель судеб, вот и весь выданный мной секрет.

— По-вашему, он не хочет выглядеть обыкновенным человеком?

— Не хочет. Он не желает выказывать слабость. Хочет вселять страх во врагов и тем самым — уверенность в своих сторонников. Если хотите, нестись с шашкой наголо, в чёрной бурке, впереди кавалерийской лавы, на манер Чапаева.

— Чапаев командовал стрелковой дивизией и в кавалерийские атаки ходил только на киноэкране, — меланхолически заметил Саранцев. — Он прекрасно понимал условность приведённого собеседницей образа, но машинально продемонстрировал ненужную осведомлённость, поскольку потерял терпение.

В конце концов, он состоит на службе в администрации губернатора, а не в услужении у его жены, и не обязан выслушивать до конца её лекции. Он сделал достаточно прозрачных намёков, к прямой грубости не прибегал, но каким-то образом остановить опасный разговор должен.

Наверное, Елена Фёдоровна поняла Игоря Петровича и оставила попытки раскрыть ему внутренний мир Покровского. Сначала она перевела разговор не безобидные темы, затем извинилась и отошла к другому собеседнику.

Впоследствии Саранцев часто вспоминал неординарный обмен мнениями, поскольку имел к тому много оснований. Супруга Покровского больше никогда не заводила с ним подобных речей и даже более того, оставалась с ним подчёркнуто холодна. То ли скрывала ото всех, в том числе от себя самой, попытку излишней доверительности в неподобающей обстановке, то ли просто стеснялась её как проявления слабости и не могла простить бывшему собеседнику его свидетельства.

Прошли годы, Саранцев приглядывался и постепенно прирабатывался к генералу, переехал вслед за ним в Москву, наблюдал вблизи фантастический взлёт нового и время от времени сам пугался собственной сопричастности — ему казалось, в любой момент Покровский может в той или иной форме от него избавиться, исходя из принципа «слишком много знает». Он в самом деле многое мог рассказать о делах шефа и о его частной жизни, но молчал и собирался молчать дальше, поскольку не считал возможным развязать язык — ему же поверили и доверились. Генерал изредка с ним шутил, неизменно оставался корректен, обращался на «вы» и по имени-отчеству, а Саранцев вспоминал слова Елены Фёдоровны и по-прежнему не мог поверить, что шеф его любит. Ценит — возможно. Наверное, считает нужным и полезным — иначе не держал бы так долго рядом с собой. Подумал и сразу опомнился: он держит меня рядом с собой или я стою рядом с ним?

Игорь Петрович не переламывал себя через колено, не испытывал к Покровскому ненависти или отторжения в какой-либо иной форме. Он не поступился своими убеждениями, верил в собственные публичные заявления, хотя и видел в них лукавые недомолвки — не всё можно сказать сразу и полностью. Значит, он сам остаётся с генералом? Нет ответа.

Глава 20

Худокормов, не отпуская руки вошедшего человека, повернулся к остальным активистам в комнате:

— Знакомьтесь, ребята — Пётр Сергеевич Ладнов. Думаю, вы много о нём слышали и читали.

Гость сделал общий лёгкий поклон и с интересом осмотрелся, словно собрался провести в подсобке много времени и хотел убедиться в её пригодности для проживания. Итог быстротечной ревизии оказался, судя по всему, положительным — Пётр Сергеевич одобрительно улыбнулся и даже потёр руки:

— Ну что ж, вы неплохо устроились. В какой-то мере, можно даже позавидовать. Как говорится, бывает хуже.

— Мы здесь достигли наиболее удачного соотношения цены и качества, — объяснил Худокормов, также обводя хозяйским взглядом скромное помещение. — Проходите, Пётр Сергеевич, присаживайтесь. Что вас привело в наши палестины?