Воспитание чувств - Джорджетт Хейер

– Да, все это прекрасно, однако, хотя я не хочу сказать, что он поступает правильно, Шерри был не так уж и не прав, решив отправить Котенка ко вдовствующей миледи.

– Ты знаком с моей теткой Валерией, Джордж? – пораженный в самое сердце, спросил вдруг Ферди.

– О боже, я знаком с ней, конечно! Но…

– Никогда бы не подумал.

– Не в этом дело, – вмешался мистер Рингвуд. – А в том, что, как только что сказала Котенок, Шерри не любит ее.

– Я бы не стал этого утверждать, Джил, – запротестовал Ферди. – Он никогда не говорил мне, что не любит ее!

Мистер Рингвуд закрыл саквояж и защелкнул замки.

– Я знаю Шерри, – заявил он. – Но не знаю, любит виконт Котенка или нет. Пришло время понять это. Если хотите знать мое мнение, он и сам этого не ведает. Если не любит, то нет решительно никакого смысла отправлять Котенка к вдове. Впрочем, поразмыслив, могу сказать: смысла все равно нет, если он и любит ее, потому что так он сам этого не узнает. Но если он любит ее, то ему не понравится пребывать в неведении относительно того, что с ней сталось. Может, он будет сильно скучать по ней. Может, начнет хоть немного думать.

Джордж, окинув приятеля хмурым взглядом, спросил:

– Ты собираешься сказать Шерри, что не знаешь, куда подевалась его жена?

– Вообще ничего ему не скажу, – заявил мистер Рингвуд. – Он не догадается, что я имею к этому какое-либо отношение. Я все обдумал. Ты скажешь Шерри, что я уехал в Хартфордшир, потому что мой дядя, кажется, собрался наконец умереть.

– Я сам скажу ему об этом, если Джордж не захочет, – предложил Ферди.

– Нет, не скажешь, – ответил мистер Рингвуд. – Потому что ты едешь со мной в Бат.

– Только этого мне не хватало, Джил! – слабо запротестовал Ферди.

Джордж, чело которого разгладилось, заявил:

– В самую точку, Джил, клянусь богом! Проклятье, Шерри надо преподать урок, я и сам давно думаю об этом. Я скажу ему, что ты уехал в Хартфордшир! Да, и, бог свидетель, очень постараюсь, чтобы он не спросил меня, что сталось с его Котенком!

– Да, но я не желаю ехать в Бат! – заявил Ферди.

– Вздор! Разумеется, ты поедешь! – коротко бросил Джордж. – Ты же не оставишь бедного старину Джила одного в столь трудном деле! Кроме того, это будет выглядеть лучше, если вы оба станете сопровождать Котенка. Ты же знаешь Шерри! Или забыл, что он вызвал меня на дуэль только за то, что я поцеловал ее? Если он узнает о том, что Джил разъезжает по стране с ней вдвоем, он наверняка вырежет ему печень и поджарит ее. А вот если и ты поедешь с ним, виконт не станет возражать.

При такой постановке вопроса рыцарские инстинкты Ферди тут же проявили себя во всей полноте, и он заявил, что будет стоять рядом с Джилом насмерть. После некоторого размышления он даже признал, что предпочел бы не встречаться со своим кузеном Шерри на следующий день. Затем Джордж потребовал гарантий в том, что камердинер мистера Рингвуда Чилхэм станет держать рот на замке, а когда его уверили, что этот малый – самый сдержанный человек на свете, заявил: на сегодня они сделали все возможное и теперь им остается лишь дождаться завтрашнего дня.

После этого все трое джентльменов покинули дом, Ферди отправился к себе на Кэвендиш-сквер, а мистер Рингвуд, позабыв о своей простуде, в компании Джорджа двинулся к его обиталищу на Райдер-стрит.

Глава 19

Когда Геро не появилась за столом во время завтрака, виконт не слишком удивился, а потому и никак не прокомментировал ее отсутствие. Он и сам спал неважно нынче ночью. Визит виконта в «Уайтс» давешним вечером лишь подтвердил его худшие опасения. Один из начисто лишенных такта джентльменов даже имел наглость упомянуть в разговоре с ним предполагаемые скачки, в которых должна была принять участие Геро, и, вместо того чтобы угостить этого господина сочным хуком в челюсть, ему пришлось спустить дело на тормоза, заявив: все это выдумки и он удивлен тому, что кто-то может полагать иначе.

После этого Шерри отправился домой, где и написал сухое краткое письмо леди Ройстон, отменяя состязание. Ему потребовался целый час, чтобы составить послание, и виконт извел на него несколько листов бумаги, не получив хотя бы того удовлетворения, что окончательный вариант содержал все чувства, которые он испытывал к этой леди. Спал его светлость беспокойно, поэтому утром встал с тяжелой головой, что отнюдь не убавило его решимости увезти и спрятать Геро до тех пор, пока в свете не забудут о ее последней по счету эскападе. Шерри не собирался рисковать тем, чтобы его супруге отказали в пригласительном билете в «Олмакс»; и, следует отдать должное виконту, беспокоился он больше о ней, нежели о себе. Он решил все обстоятельно разъяснить Геро по дороге в Кент, потому что, хотя и разозлился на нее ужасно давеча вечером, был не из тех, кто долго помнит обиду, и уже жалел о том, что столь стремительно покинул ее комнату, даже не попытавшись утешить или иным способом развеять страхи супруги.

Шерри было неприятно представлять свою Геро в слезах, он боялся, что она проплакала всю ночь напролет, пока наконец не заснула. И, когда она не сошла вниз к завтраку, он лишь уверился в этом. Потому, покончив с собственной трапезой, поднялся к ее комнате и вежливо постучал в дверь. Ответа не последовало, и, выждав несколько мгновений, он повернул ручку и вошел внутрь. В комнате было темно. Удивленный, виконт заколебался, но потом все-таки окликнул супругу по имени. И вновь ответа не последовало. В следующий миг Шерри посетила уверенность – причем откуда она взялась, виконт не смог бы объяснить, – что в комнате он один. Подойдя к окну, его светлость отдернул плотные занавески, впуская свет, и повернулся. Его заблудшая жена не спала на кровати под атласным балдахином. Покрывало даже не было снято, зато на подушке лежало запечатанное письмо.

Виконт протянул за ним руку, которой изрядно недоставало твердости. Послание адресовалось ему. Он, сломав печать и развернув лист бумаги, прочитал:

«… Шерри, я убежала, потому что никогда не поеду к твоей маме. Теперь я понимаю, это было бы бесполезно, даже если бы я и поехала, потому что ты был прав, когда сказал, что тебе не следовало жениться на мне, хотя тогда я этого не знала, будучи глупой и невежественной. Во всем виновата одна лишь я, потому что я всегда знала: ты не любил меня, хотя и был со мной очень добр и терпелив. Теперь я понимаю, что причинила тебе много горя и беспокойства и даже сломала тебе жизнь, не говоря уже о том, что ввергла в долги, вынудив продать лошадей. Я не знаю, как надо было поступить, чтобы миссис Бредгейт не заказывала столь дорогих вещей, как те кошмарные подсвечники, например, или дюжина других. Поэтому, Шерри, прошу тебя, разведись со мной, пожалуйста, и забудь обо мне, и не терзайся мыслями о том, что со мною сталось, ведь со мной все будет в порядке и тебе можно более ни о чем не беспокоиться. Да, и еще одно, Шерри: я надеюсь, ты не станешь возражать, что я забрала часы из гостиной и свою канарейку, они же мои по-настоящему, как те сережки, что ты подарил мне в день свадьбы, и браслет Ферди.

Твой любящий Котенок».

У виконта задрожали губы. Подняв голову, он обвел взглядом комнату, которая вдруг показалась ему пустой и унылой. Он обнаружил, что не способен мыслить связно, и, когда попытался сосредоточиться на том, где Геро может сейчас находиться, голова у него оставалась совершенно пустой, а в ушах назойливо стучала одна-единственная мысль: «Она ушла!».

Входя в комнату, он оставил дверь открытой и, спустя несколько мгновений, понял – в проеме кто-то стоит. Быстро оглянувшись, его светлость увидел своего камердинера, который строго и внимательно смотрел на него. Они глядели друг на друга, храня молчание, пока виконт пытался придумать что-либо в оправдание отсутствия своей жены, а Бутль просто ждал. Шерри, как назло, ничего не приходило в голову, и внезапно он понял всю тщетность своих усилий.

– Бутль, когда ее светлость ушла из дому? – вдруг спросил его светлость.

Камердинер перешагнул порог и закрыл за собой дверь.

– Не знаю, милорд, но думаю, прошлым вечером. – Подойдя к окну, он принялся методично поправлять занавески, которые его хозяин раздвинул столь поспешно. Бесцветным голосом слуга добавил: – Полагаю, ее светлость взяла с собой горничную, милорд, потому что служанка говорит, что кровать Марии была не смята.

Камердинер с удовлетворением отметил, как чело хозяина немного прояснилось, и продолжал тем же ровным голосом, что и раньше:

– Я взял на себя смелость сообщить слугам, милорд, что ее светлости пришлось уехать в большой спешке, поскольку одна из ее родственниц внезапно заболела.

Виконт покраснел.

– Да, очень хорошо! Большое спасибо. – Сложив письмо, которое все еще держал в руках, он сунул его в карман. – Но все равно они в это не поверят.

– Поверят и еще как, милорд! – невозмутимо отозвался Бутль. – Ваша светлость может положиться на меня. И, если мне будет позволена подобная вольность, милорд, вашей милости нет ни малейшего резона беспокоиться по поводу Бредгейтов, поскольку они приходятся мне родственниками и не имеют склонности распускать сплетни о своих хозяевах.