Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Состояние хронического безденежья преодолевалось пока крайне медленно. С бесконечными поездками, работой над романом, рождением ребёнка забот и расходов прибавилось, а деньги поступали куда медленней. Одновременно с подготовкой книги «Лазоревая степь» Шолохов решил сдать в Госиздат – главное государственное издательство, – другой, из девяти вещей, сборник под названием «О Колчаке, крапиве и прочем». Казус состоял в том, что восемь из девяти рассказов сборника были проданы уже в издательство «Новая Москва» и лишь один, заглавный, рассказ – «О Колчаке, крапиве и прочем» – не входил в «Лазоревую степь». Шолохов, видимо, решил, что главное – получить гонорар, вернее даже два гонорара, а дальше как пойдёт.

В те дни ему предложили работу – должность помощника заведующего литературно-художественным отделом двух объединённых журналов. Хоть в сентябре выходи и принимай дела: будешь, Михаил Александрович, на жалованье, как честный советский служащий.

Но, несмотря на все тяготы, Шолохов твёрдо решает: нет. Никакой службы. О чём прямо жене сообщает: «…тогда надо проститься с писательством вообще и с романом в частности!»

И она его не осудила. Мужу – виднее.

Откуда всё-таки в нём – мужчине 21 года от роду – была эта самоуверенность?

* * *

В конце лета на него снизошло откровение.

1917 год воистину разрубил историю России, это небывалая дата, но… Никто ж толком не знает, кто такие эти самые казаки. Разве что на открытках их видел обычный русский человек – даже если он книжки читал.

Надо начинать с довоенной поры!

Взять и описать казачью станицу, где он, приписанный к казачьему сословию, рос. Поместить в книгу шолоховских соседей, каргинскую мельницу и хуторскую церковь, запомнившиеся навек песни, свадьбы, похороны. Пусть из этой, политой донскими дождями почвы, растёт роман, куда вместится всё: материнские встречи и разлуки, военная судьба Харлампия Ермакова, дом Лёвочкина, купеческие хоромы Шолоховых и Моховых, работники с отцовской мельницы, бессчётное количество прожитого, услышанного, подсмотренного, – и Лавр Корнилов, и Подтёлков с Кривошлыковым, и белые генералы в станице Вёшенской, и, конечно же, Фомин.

Только надо сдвинуть эту тяжеленную крышку с памяти – и освободить себя. И выпорхнут на свет божий духи и населят мир своими голосами.

А главным героем станет – наконец явилось это имя! – Мелехов Григорий Пантелеевич, в котором на ермаковский костяк будет наращена мятущаяся шолоховская душа – его собственная.

«…и до весны я чёрту рога сломаю», – пишет Шолохов жене.

Он осознал тему.

И чтобы всё получилось, мало было взять гонорар с Госиздата, хоть это и подсудное, между прочим, было дело – Шолохов три таких гонорара выцыганил бы в том сентябре.

Потому что такой роман на кону.

И название вдруг явилось: «Тихий Дон».

В октябре 1926 года Шолоховы переезжают в Вёшенскую. Если уж писать главную книгу – то здесь. Сюда род Шолоховых явился, и тут их место силы.

Сняли две комнаты в казачьем курене: в одной дочка с женой, в другой – рабочий кабинет. Оставив Корнилова в 1917 году, он решил начать повествование с мая 1912-го – с дня своего рождения. В том мае ему исполнилось семь лет – в этом возрасте закладываются первые психологически осознанные воспоминания. Отвёл себе полгода, чтоб закончить первую книгу.

На первой странице рукописи романа «Тихий Дон» стоят две даты: «Вёшенская 6-го ноября 1926» и тут же другая: «8.XI». 6-го не смог начать – что-то отвлекло. 7-го праздновал 9-ю годовщину революции. И 8-го, наконец, приступил. В тот день написал чуть больше одной страницы. 9 ноября – сразу четыре. 10 ноября – фрагмент, как Аксинья провожает Степана Астахова. 11 ноября начал главу про рыбалку и закончил её на следующий день.

Пробился ручеёк сквозь толщу земную. Заиграла на солнце чистейшая влага.

* * *

Анастасия Даниловна, пока её сын обживался в станице Вёшенской, оставалась в Каргинской. Собирая на новый дом деньги, прежний свой курень Шолоховы продали. Мать сняла комнату в саманной хате в центре станицы, неподалёку от Петра Михайловича Шолохова. Сын делал всё, что мог, чтоб приблизить переезд матери: неустанно, по 12 часов в сутки работал над романом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Подлог с книжкой рассказов, проданной в два издательства, вскрылся уже в новом, 1927 году. До Шолохова такие шутки в постоянном режиме устраивал с Госиздатом только Сергей Есенин, продавая одни и те же стихи в два, а то и в три издательства сразу. Но он всё-таки был советской поэтической звездой, любимцем читателей и партийного руководства – а тут у нас кто?

Нет, Шолохов точно знал, кто он такой, однако в управлении Госиздата не все могли быть столь прозорливы. Погружённый с головою в роман и вновь оставшийся без средств, Шолохов снова обратился в Госиздат. Но не с извинениями, а требуя доплатить ему оставшиеся 30 % аванса. В конце концов ответ ему написал есенинский приятель – большевик со стажем, участник Гражданской, писатель и чекист Александр Игнатьевич Тарасов-Родионов.

Он был максимально корректен:

«Дорогой товарищ.

Я ознакомился с вашей перепиской с Госиздатом и поражён вашими претензиями. Вы предложили Госиздату 9 ваших рассказов <…> После этого вдруг оказалось, что рассказы эти, проданные вами Гизу, одновременно проданы вами и издательству “Новая Москва” <…> Больших стараний стоило мне убедить заведующего лит-худ. отдела Гиза т. Бескина не отказываться вследствие этого от издания вашей книжечки, а примириться с этим вопиющим нарушением с вашей стороны обычных издательских правил <…> Гиз издал вашу книжечку, ограничившись помещением в неё <…> только четырёх рассказов из принятых 5-ти. И за эти 4 рассказа деньги вам уплачены сполна».

Зиму Шолохов с женой и дочкой провёл на подножном, что называется, корму, зато работа шла яростно и неумолимо.

В январе 1927 года, 20-го числа, в очередной раз был арестован Харлампий Ермаков. Дочь его, Пелагея Харлампиевна, уже после Отечественной, рассказывала: «Ушёл в гости и не вернулся домой. Говорят, его кто-то из базковцев встретил в Миллерове, вели под ружьём… Вот и всё».

Шолохов наверняка об этом узнал. Теперь его работа была ещё и своеобразным свидетельством в пользу того человека, что поделился с Шолоховым самым сокровенным – своей судьбой.

К февралю он вчерне завершает первые две части первой книги «Тихого Дона»: от рыбалки Григория и Пантелея Прокофьевича, начала любви с Аксиньей, свадьбы с Натальей – до ухода Гришки и Аксиньи к Листницким, и призыва братьев Мелеховых на фронт. В ту зиму в голове его сложится воедино весь замысел романа целиком.

Шолохов расписал для себя план буквально по главам, что, в сущности, объяснимо. Две трети первого тома уже были готовы. Том второй, про 1917 год и Корнилова, он вчерне написал годом ранее. События, которые ему предстояло описать дальше, были ему известны и в целом понятны: Вёшенское восстание, на территории которого он с родителями жил, невольно став свидетелем основных событий той поры, а следом – бунт Фомина, опять же коснувшийся шолоховской семьи напрямую.

3 февраля Шолохов напишет сотруднику издательства «Новая Москва» Павлу Посвянскому: «Ты спрашиваешь о романе, думаю, что создашь безошибочное представление о ходе моей работы, если учтёшь то, что в течение 3 м[еся]цев изворачивался я, как уж под вилами, в поисках займов и прочих бюджетно-паскудных делах. Сейчас у меня в окончат[ельной] обработке три первых части (не думай, что это – “плод” 3-х- месячной работы…), как окончу и перепечатаю – вышлю тебе. Ты будешь исподволь знакомиться с вещью, а об условиях поговорим после. Хочу поставить тебя в известность, что окончу не раньше осени…»

Редакционному работнику Алексею Стасевичу, с которым работал ещё над выпуском книги «Лазоревая степь», Шолохов писал 3 мая того же года о не изменившихся за три месяца планах: «…относительно романа: я надеюсь окончить его к осени (октябрь – ноябрь)».