Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября - Николай Коняев

Кроме трех детей, он ничего не оставил вдове, и за обучение Симхи Янкеля в одесской Талмуд-торе платила еврейская община Одессы. Однако ни Талмуд, ни другие науки будущего террориста не увлекли, и, закончив училище, он поступил учеником в электротехническую мастерскую Ингера. Впрочем, починка электропроводки тоже не заинтересовала его.

Тогда, как пишет биограф Блюмкина Вадим Лебедев{242}, по Одессе поползли слухи «о молодом брюнете с левым лисьим глазом». Брюнет оформлял отсрочки по отбыванию воинской повинности, подделывая документы и подписи высокопоставленных лиц.

Вскоре брюнетом заинтересовалась уголовная сыскная полиция, но юный Симха свалил все на своего начальника, дескать, это по его требованию он занимался подделкой различного рода справок и под страхом смерти был вынужден молчать.

Ошарашенный такой наглостью, начальник подал на Блюмкина в суд.

Дело попало к одному из самых честных судей, но Симха Янкель все же отправил судье подарок.

Каково же было всеобщее удивление, когда юный прохвост выиграл безнадежно проигрышный процесс. Секрет своего успеха объяснил сам Блюмкин, похвастав, что в отосланный судье «подарок» вложил визитную карточку своего начальника.

Во время Первой мировой войны Симха Янкель Блюмкин стал эсером и в 1917 году, завершив обучение в одесском техническом училище, начал крестьянствовать в Сенгилейском уезде Симбирской губернии. Мы видим там предприимчивого молодого человека уже в качестве члена Симбирского совета крестьянских депутатов.

Ну а после Октябрьского переворота начинается блистательная военно-революционная карьера Якова Блюмкина.

За несколько месяцев он проходит путь от рядового до помощника начштаба 6-й армии Румынского фронта, которому поручают заняться экспроприацией денег в государственном банке.

Любопытно, что как раз в это время 20-летний Симха Янкель Блюмкин встречается с 26-летним Моисеем Марковичем Гольдштейном (Володарским), который был тогда командирован на съезд «армии Румынского фронта». Однако, скажем сразу, что об участии Моисея Марковича в экспроприации вместе с Симхой Янкелем никаких сведений не сохранилось.

Сам Блюмкин из четырех экспроприированных миллионов рублей передал командующему армией только десять тысяч.

Тот пригрозил Блюмкину арестом.

Негодуя на этот форменный грабеж, Симха Янкель увеличил долю армии до трех с половиной миллионов рублей, а с оставшимися пятьюстами тысячами рублей бежал в Москву.

Поселился он в помещении ЦК левых эсеров, в доме № 18 по Леонтьевскому переулку, и уже в июне был принят в ВЧК на должность заведующего отделением по борьбе с международным шпионажем. До убийства Мирбаха, вписавшего имя двадцатилетнего Якова Блюмкина в историю советской России, оставалось менее месяца.

Всего три недели работал Блюмкин в свой первый заход в ВЧК, и просто-таки удивляешься, чего только не успел он натворить за эти дни.

2

Во-первых, ему удалось завербовать австрийского офицера Роберта Мирбаха, которого он считал племянником германского посла{243}.

«Обязательство.

Я, нижеподписавшийся, венгерский подданный, военнопленный офицер австрийской армии Роберт Мирбах, обязуюсь добровольно, по личному желанию доставить Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией секретные сведения о Германии и о Германском посольстве в России.

Все написанное здесь подтверждаю и добровольно исполнять.

Граф Роберт Мирбах».

Мартин Лацис вспоминал потом, что окрыленный успехом Блюмкин повсюду хвастался, что «его агенты дают ему все, что угодно, и что таким путем ему удается получить связи со всеми лицами немецкой ориентации».

Строго говоря, создание контрразведывательного отдела в ВЧК противоречило самому назначению Чрезвычайной комиссии Феликса Эдмундовича Дзержинского…

Как мы знаем, большевики, захватившие власть в России, хотя и были достаточно образованными людьми, но никакого управленческого опыта не имели и, главное, не имели чиновничьей закалки против многочисленных искушений, которым подвергается любой более или менее влиятельный государственный служащий.

Более того…

В силу живости своего еврейского темперамента, многие из большевиков легко вступали в контакты с различными международными проходимцами, и порою, сами того не желая, влипали в весьма неприятные и опасные истории.

«Встречи с Троцким, театры, деловые обеды никак не мешали моей работе, — писал в своих мемуарах «Великая миссия» английский разведчик Хилл. — Прежде всего, я помог военному штабу большевиков организовать отдел разведки, с тем чтобы выявлять немецкие соединения на русском фронте и вести постоянные наблюдения за передвижением их войск… Во-вторых, я организовал работу контрразведывательного отдела большевиков, для того чтобы следить за германской секретной службой и миссиями в Петрограде и Москве»{244}.

Можно привести и другие свидетельства, что с иностранными разведками в России тогда сотрудничали в основном члены Совнаркома, и это означало, что контрразведка неизбежно должна была заниматься ими, не исключая самого товарища Троцкого…

Таким образом, уже по самому определению она превращалась в откровенно контрреволюционный отдел органа, призванного прежде всего защищать большевистскую революцию.

Поэтому-то, возглавив контрразведывательный отдел, Яков Блюмкин вынужден был ходить по острию ножа.

Вот и с Робертом Мирбахом он явно промахнулся.

Вербовка родственника германского посла, фактически отдававшего приказы Владимиру Ильичу Ленину, чрезвычайно возмутила Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Если через Мирбаха девятнадцатилетний одессит действительно получит связи со всеми лицами немецкой ориентации, то кто же тогда будет командовать ВЧК? Этак пройдет несколько недель, и Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому придется ходить за указаниями в кабинет к Якову Григорьевичу Блюмкину.

Нервничать Дзержинского заставляли и сообщения из германского посольства, будто в их распоряжении имеются данные о готовящемся покушении на графа Мирбаха. Дзержинский лично проверял эти сведения и на всякий случай приказал расстрелять часть подозреваемых, но никаких зацепок не обнаружил{245}.

И вот теперь, когда Феликс Эдмундович уже объявил доктору Рицлеру, что все слухи о заговорах против представителей германского правительства являются клеветой, его сотрудник вербует племянника посла…

На заседании коллегии ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский предложил распустить контрразведку.

Тем самым решались сразу две задачи.

Во-первых, появлялась уверенность, что никто не будет более беспокоить немецких начальников большевиков, а, во-вторых, наглый Яков Блюмкин оставался без должности и без возможности подсиживать Феликса Эдмундовича.

Правда, сам Дзержинский мотивировал свое предложение исключительно низким моральным уровнем Якова Григорьевича Блюмкина:

«За несколько дней, может быть за неделю, до покушения, — рассказывал он, давая показания по делу от 6 июля, — я получил от Раскольникова и Мандельштама (в Петрограде работает у Луначарского) сведения, что этот тип (Блюмкин. — Н.К.) в разговорах позволяет себе говорить такие вещи: «Жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни. Вот у меня сидит гражданин Пусловский, поэт, большая культурная ценность, подпишу ему смертный приговор», но, если собеседнику нужна эта жизнь, он ее «оставит» и т. д. Когда Мандельштам, возмущенный, запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать, что, если он кому-нибудь скажет о нем, он будет мстить всеми силами. Эти сведения я тотчас же передал Александровичу, чтобы он взял от ЦК объяснения и сведения о Блюмкине для того, чтобы предать его суду. В тот же день на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить и Блюмкина пока оставить без должности. До получения объяснений от ЦК левых эсеров я решил о данных против Блюмкина комиссии не докладывать»{246}.

В принципе, у нас нет оснований сомневаться в кровожадности и беспринципности Якова Григорьевича Блюмкина. Он ведь не только с Осипом Мандельштамом вел такие разговоры.

Известно, что предлагал Блюмкин и Сергею Есенину устроить «экскурсию на расстрелы». Этот «жирномордый», по выражению Анатолия Мариенгофа, еврей, с толстыми, всегда мокрыми губами, не скрывал от друзей-поэтов, что без револьвера он как без сердца…

Так или иначе, но первый начальник советской контрразведки, девятнадцатилетний Симха Янкель Блюмкин, действительно остался накануне убийства посла без должности и вынужден был сдать товарищу Лацису дело завербованного им Роберта Мирбаха.