Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября - Николай Коняев

Впрочем, послушаем непосредственных исполнителей теракта.

4

Как мы знаем, Верховный трибунал очень гуманно отнесся к Якову Григорьевичу Блюмкину.

Хотя Ф. Э. Дзержинский и визжал в припадке ярости: «Я его на месте убью, как изменника!», хотя за подписью самого В. И. Ленина во все райкомы РКП (б), Совдепы и армейские штабы и ушла телеграмма, требующая «мобилизовать все силы, поднять на ноги всех немедленно для поимки преступников», Блюмкина так и не поймали…

Судили его заочно, и в отличие от товарища В. А. Александровича, расстрелянного 7 июля 1918 года без суда и даже без допроса, центральный герой «мятежа», убийца германского посла, был заочно приговорен лишь к трем годам лишения свободы.

Но и этого наказания Яков Григорьевич избежал.

Почти год он скрывался, а в апреле 1919 года явился в Киевскую ЧК «с повинной», и уже 16 мая был амнистирован вчистую и снова принят на ответственную работу — вначале в аппарат Льва Давидовича Троцкого, а затем и в ГПУ.

Показания Блюмкина, данные товарищу Мартину Лацису в Киевской ЧК, весьма обширны и чрезвычайно любопытны…

«4 июля, перед вечерним заседанием съезда Советов, я был приглашен из Большого театра одним членом ЦК (здесь и далее курсив мой. — Н.К.) для политической беседы. Мне было тогда заявлено, что ЦК решил убить графа Мирбаха, чтобы апеллировать к солидарности германского пролетариата, чтобы совершить реальное предостережение и угрозу мировому империализму, стремящемуся задушить русскую революцию, чтобы, поставив правительство перед совершившимся фактом разрыва Брестского договора, добиться от него долгожданной объединенности и непримиримости в борьбе за международную революцию. Мне приказывалось как члену партии подчиниться всем указаниям ЦК и сообщить имеющиеся у меня сведения о графе Мирбахе.

Я был полностью солидарен с мнением партии и ЦК и поэтому предложил себя в исполнители этого действия. Предварительно мной были поставлены следующие, глубоко интересовавшие меня вопросы:

1) Угрожает ли, по мнению ЦК, в том случае если будет убит Мирбах, опасность представителю Советской России в Германии тов. Иоффе?

2) ЦК гарантирует, что в его задачу входит только убийство германского посла?

Ночью того же числа я был приглашен в заседание ЦК, в котором было окончательно постановлено, что исполнение акта над Мирбахом поручается мне, Якову Блюмкину, и моему сослуживцу, другу по революции Николаю Андрееву, также полностью разделявшему настроение партии. В эту ночь было решено, что убийство произойдет завтра, 5-го числа. Его окончательная организация по предложенному мною плану должна была быть следующей.

Я получу обратно от тов. Лациса дело графа Роберта Мирбаха, приготовлю мандат на мое и Николая Андреева имя, удостоверяющий, что я уполномочиваюсь ВЧК, а Николай Андреев — революционным трибуналом войти в личные переговоры с дипломатическим представителем Германии. С этим мандатом мы отправимся в посольство, добьемся с графом Мирбахом свидания, во время которого и совершим акт. Но 5 июля акт не мог состояться из-за того, что в такой короткий срок нельзя было произвести надлежащих приготовлений и не была готова бомба. Акт отложили на 6 июля.

6 июля я попросил у тов. Лациса якобы для просмотра дело Роберта Мирбаха. В этот день я обычно работал в комиссии.

До чего неожидан и поспешен для нас был июльский акт, говорит следующее: в ночь на 6-е мы почти не спали и приготовлялись психологически и организационно.

Утром 6-го я пошел в комиссию; кажется, была суббота.

У дежурной барышни в общей канцелярии я попросил бланк комиссии и в канцелярии отдела контрреволюции напечатал на нем следующее:

«Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией уполномочивает ее члена, Якова Блюмкина, и представителя революционного трибунала Николая Андреева войти непосредственно в переговоры с господином германским послом в России графом Вильгельмом Мирбахом по делу, имеющему непосредственное отношение к самому господину германскому послу.

Председатель Комиссии…

секретарь…»

Подпись секретаря (т. Ксенофонтова) подделал я, подпись председателя (Дзержинского) — один из членов ЦК.

Когда пришел ничего не знавший товарищ председателя ВЧК Александрович, я попросил его поставить на мандате печать комиссии. Кроме того, я взял у него записку в гараж на получение автомобиля. После этого я заявил ему о том, что по постановлению ЦК сегодня убьют графа Мирбаха.

Из комиссии я поехал домой, в гостиницу «Элит» (ныне «Будапешт» — Н.К.) на Неглинном проезде, переоделся и поехал в первый дом Советов (гостиница «Националь» — Н.К.).

Здесь, на квартире одного члена ЦК, уже был Николай Андреев. Мы получили снаряд, последние указания и револьверы. Я спрятал револьвер в портфель, бомба находилась у Андреева также в портфеле, заваленная бумагами. Из «Националя» мы вышли около 2-х часов дня. Шофер не подозревал, куда он нас везет. Я, дав ему револьвер, обратился к нему как член комиссии тоном приказания: «Вот вам кольт и патроны, езжайте тихо, у дома, где остановимся, не прекращайте все время работы мотора, если услышите выстрел, шум, будьте спокойны.

Был с нами еще один шофер, матрос из отряда Попова, его привез один из членов ЦК. Этот, кажется, знал, что затевается. Он был вооружен бомбой.

В посольстве мы очутились в 2 часа 15 минут…»{252}

Прервемся здесь и обратим внимание на странности и неувязки, которые сразу бросаются в глаза.

Блюмкин утверждает, что совершить убийство Мирбаха ему предложили 4 июля, сам теракт назначили на 5 июля, но из-за того, что в такой короткий срок нельзя было произвести надлежащих приготовлений и не была готова бомба, покушение отложили на 6 июля.

Мы знаем, что теракты эсеры готовили необыкновенно тщательно.

Полтора-два дня не срок для такой подготовки.

И непонятно опять же, почему нельзя было подготовиться к убийству Мирбаха заранее. Какие произошли неожиданные события, которые заставили эсеров спешить с проведением теракта.

Вообще-то, незапланированные события имели место…

В ночь с 5 на 6 июля под руководством полковника Перхурова, о котором уже упоминали мы, рассказывая о «Союзе защиты родины и свободы», восстал Ярославль.

Выступление небольшой группы офицеров было поддержано всем городом. Повсюду громили большевистские конторы, убивали не успевших сбежать комиссаров.

Останавливая эти большевистские погромы, полковник Перхуров первым делом восстановил земское и городское самоуправление, суды, избранные до Октябрьского переворота, и все органы судопроизводства, обязанные руководствоваться прежним сводом российских законов.

Левые эсеры в Москве о восстании правых эсеров скорее всего не знали, и, в принципе, если бы они непременно желали связать восстание в Ярославле с убийством Мирбаха, им, действительно, следовало спешить…

Только вот зачем было левым эсерам связывать свой теракт с восстанием, поднятым полковником Перхуровым, совершенно не понятно. Это скорее уж врагам левых эсеров имело смысл постараться для этого…

Как явствует из показаний, о том, что «по постановлению ЦК сегодня убьют графа Мирбаха», член ЦК ПЛСР В. А. Александрович узнает от рядового члена партии Блюмкина.

Ситуация крайне пикантная.

Вячеслав Алексеевич Александрович (настоящая фамилия П. А. Дмитриевский), как свидетельствовал сам Ф. Э. Дзержинский, был введен в коллегию ВЧК «в качестве товарища председателя по категорическому требованию членов Совнаркома левых эсеров».

Блюмкин, разумеется, отличался чрезвычайной наглостью и развязностью, и сказать мог все, что угодно, но трудно предположить, что на самом деле ЦК ПСЛР принимало решение осуществить такой ответственный теракт, даже не уведомив своего члена, специально посланного в Чрезвычайную комиссию.

Чрезвычайно странными выглядят упоминания главного организатора теракта, как одного из членов ЦК.

С трудом, но можно допустить, что Блюмкин не расшифровывает его имени по столь неприсущему ему благородству. Но почему работники Киевской ЧК и сам Мартин Янович Лацис, отличавшийся феноменальной кровожадностью, не попытались выяснить эту фамилию, непонятно.

Попытаемся исправить промашку Мартина Яновича и выяснить, кто был этот самый загадочный член ЦК, поскольку показания Блюмкина, как нам кажется, дают возможность для этого.

Действительно…

Блюмкин говорит, что утром 6-го пошел в комиссию, у дежурной барышни в общей канцелярии попросил бланк комиссии, напечатал на нем удостоверение, подпись секретаря под которым подделал сам, а подпись председателя (Дзержинского) — один из членов ЦК.