Мартовскіе дни 1917 года - Сергей Мельгунов

Трудно предположить, что в такой обстановкѣ Алексѣев мог просто скрыть новое рѣшеніе Николая II для того только, чтобы "не смущать умы". Правда, он узнал от Гучкова, что "обнародованіе обоих манифестов произойдет в теченіе предстоящей ночи", но не так в Ставкѣ хорошо были освѣдомлены о настроеніях в Петербургѣ, чтобы признать иллюзорными предшествовавшія слова Родзянко: "с регентством великаго князя и воцареніем наслѣдника, быть может, помирились бы".

Всякая субъективная интерпретація не может считаться вполнѣ убѣдительной. Но в данном случаѣ она находит совершенно идентичное толкованіе в документѣ, который в копіи воспроизведен в приложеніи к воспоминаніям полк. Пронина. Копія эта была засвидѣтельствована еще 2 августа 1917 г. самим Прониным — по какому случаю была сдѣлана эта копія, автор воспоминаній не говорит. Вот ея подлинный текст: "Копія телеграммы на имя Предсѣтателя Гос. Думы, собственноручно написанной Государем Императором Николаем II днем 2 марта, по извѣстной причинѣ не отправленной по назначенію и переданной ген. Алексѣеву. "Предсѣдателю Гос. Думы. Петроград: "Нѣт такой жертвы, которую Я не принес бы во имя дѣйствительнаго блага и для спасенія Матушки Россіи. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына с тѣм, чтобы (он) остался при нас до совершеннолѣтія при регентствѣ брата моего Вел. Кн. Михаила Александровича, Николай..." Проект телеграммы относится, повидимому, к. періоду 3-4 часа 2 марта 1917 г. Написан в Псковѣ. передан ген. Алексѣеву 3 марта вечером в Могилевѣ. (Курсив мой. — С, М.). Ген. Алексѣев. С подлинным вѣрно: ген. шт. подпол к. Пронин. 2 авт. 1917, 16 ч. 48 м. Могилев". Это — та, именно, телеграмма, которую Рузскій вернул Царю вечером 2-го в момент, когда Гучков заканчивал свою рѣчь. Ее-то и передал Николай II в Могилевѣ Алексѣеву.

Наконец, прямым опроверженіем легенды служит запись в дневникѣ самого Царя — она сдѣлана была по обыкновенію вечером 3 марта: "Говорил со своими о вчерашнем днѣ... В 8 ч. 20 м. прибыл в Могилев, в 9 час. с половиной переѣхал в дом. Алексѣев пришел с послѣдними извѣстіями от Родзянко. Оказывается Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 мѣс. в У. С. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость. В Петербургѣ безпорядки прекратились — лишь бы так продолжалось дальше". К области досужей фантазіи надо отнести предположенія военнаго историка Керсановскаго, что Царь взял назад псковское отреченіе, узнав об отказѣ брата. Легенда, воспринятая и эмигрантской литературой, разсѣивается, как дым.

II. «Послѣдніе совѣты Царицы».

Источником другой легенды явился П. Н. Милюков. Я называю Милюкова только потому, что на его "Исторію" в этом случаѣ ссылаются, и что он явился как бы обоснователем легенды. В дѣйствительности, начало легенды положили воспоминанія сыгравшаго активную роль в первые дни революціи чл. Гос. Думы Бубликова (они появились в Нью-Iоркѣ в 1918 г., первый том Милюкова в 1921 г.). В них можно найти такой "анализ" акта отреченія: "одной из основных черт характера семьи Романовых является их лукавство. Этим лукавством проникнут и весь акт отреченія. Во-первых, он составлен не по формѣ: не в видѣ манифеста, а в видѣ депеши Нач. Штаба в Ставку. При случаѣ это кассаціонный повод[234]. Во-вторых, в прямое нарушеніе основных законов Имперіи Россійской он содержит в себѣ не только отреченіе Императора за себя, на что он, конечно, имѣл право, но и за наслѣдника, на что он опредѣленно никаких прав не имѣл. Цѣль этого беззаконія очень проста. Права наслѣдника этим нисколько по существу не подрывались, ибо по бездѣтному и состоящему в морганатическом бракѣ Михаилу, в пользу котораго отрекся Николай, все равно автоматически имѣл вступить на престол Алексѣй. Но зато на время безпорядков с него как бы снимался всякій одіум, как с отрекшагося от своих прав". Послѣдній тезис из произвольных разсужденій бывшаго думскаго депутата и заимствовал историк, придав ему болѣе осторожную и нѣсколько расплывчатую формулировку. В "Исторіи революціи" Милюков написал: "Ссылка на отцовскія чувства закрыла уста делегатам[235], хотя позволено думать, что в рѣшеніи царя была и извѣстная политическая задняя мысль. Николай II не хотѣл рисковать сыном, предпочитая рисковать братом и Россіей в ожиданіи неизвѣстнаго будущаго. Думая, как всегда прежде всего о себѣ и своих даже в эту критическую минуту и отказываясь от рѣшенія, хотя и труднаго, но до извѣстной степени подготовленнаго, он вновь открывал весь вопрос о монархіи в такую минуту, когда этот вопрос только и мог быть рѣшен отрицательно. Таковы были послѣднія услуги Николая II родинѣ".

В 1923 г. в "Красном Архивѣ" были напечатаны письма Алек. Феод. к мужу за дни отреченія, давшія новый матеріал для дальнѣйшаго толкованія, в духѣ создаваемой легенды. Выдержки из одного из их писем (2 марта) были уже приведены.

Эти конспиративныя "крохотныя письма", которыя "можно легко сжечь или спрятать", отправлены были с двумя офицерами ("юнцами", как пишет А. Ф.) Грамотиным и Соловьевым. На другой день А. Ф. пытается отправить письмо через жену одного офицера. Она писала "Солнышко благословляет, молится, держится вѣрою и — ради своего мученика. Она ни во что не вмѣшивается, никого не видела из "тѣх" и никогда об этом не просила, так что не вѣрь, если тебѣ это скажут. Теперь она только мать при больных дѣтях. Не может ничего сдѣлать из страха повредить, так как не имѣет никаких извѣстій от своего милаго... Такая солнечная погода, ни облачка — это значит: вѣрь и надѣйся. Все кругом черно, как ночь, но Бог над всѣм. Мы не знаем путей его, ни того, как он поможет, но услышит всѣ молитвы. Я ничего не знаю о войнѣ, живу отрѣзанная от міра. Постоянно новыя, сводящія с ума извѣстія — послѣднее, что отец отказался занимать то мѣсто, которое он занимал в теченіе 23 лѣт. Можно лишиться разсудка, но мы не лишимся; она будет вѣрить в свѣтлое будущее еще здѣсь на землѣ, помни это". Письмо, явно, писалось в нѣсколько пріемов. Дальше А. Ф. сообщает: "только что был Павел — разсказал мнѣ все. Я вполнѣ (курсив А. Ф.) понимаю твой поступок. Я знаю, что ты не мог подписать противнаго тому, о чем ты клялся на своей коронаціи. Мы в совершенствѣ знаем друг друга, нам не нужно слов, и клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем престолѣ (курсив мой. С. М.), вознесенным обратно твоим народом и войсками во славу твоего царства. Ты спас царство своего сына и страну, и свою святую чистоту и ( Iуда Рузскій — курсив А. Ф.) ты будешь коронован самим Богом на этой землѣ, в своей странѣ". Еще день: жена получила возможность перекинуться с мужем нѣсколькими словами по телефону; А. Ф. пишет 4-го: "Эта дама ѣдет сегодня, вчера она не уѣхала. Таким образом я могу написать еще. Каким облегченіем и радостью было услышать твой милый голос, только слышно было очень плохо. да и подслушивают теперь всѣ разговоры!... Только этим утром я прочла манифест и потом другой Михаила... Не бойся за Солнышко, оно не движется, оно не существует, но впереди я чувствую и предвижу свѣтлое сіяніе солнца... О Боже! Конечно, Он воздаст сторицей за всѣ твои страданія. Не надо больше писать об этом, невозможно! Как унизили тебя, послав этих двух скотов! Я не знала, кто это был, до тѣх пор, пока ты не сказал сам... Я чувствую, что армія возстанет"... "Только сегодня утром мы узнали, — сообщает А. Ф. в припискѣ, — что все передано Мишѣ), и Бэби теперь в безопасности — какое облегченіе!". Само письмо заканчивается словами: "найди кого-нибудь, чтобы передать хоть строчку — есть у тебя какіе-нибудь планы теперь?"

Оставлю свой анализ писем пока в сторонѣ. Интересно. как проанализировали эти строки другіе в момент напечатанія писем. Перед нами передовая статья парижских "Послѣдних Новостей" от 23 февраля 24 г., озаглавленная "Послѣдніе совѣты Царицы". Не приходится сомнѣваться в том, что статья написана Милюковым — не только потому, что послѣднія строки статьи словно воспроизводят то, что Милюков написал в "Исторіи", но и потому, что в "Россіи на переломѣ" автор ссылается на эту статью, как на свою. "Назначеніе Михаила — заключала передовая "Посл. Нов." — было послѣдним даром Распутина Россіи и первым ударом по мирной революціи". Я возьму комментаріи передовика газеты почти in extenso, сократив только нѣкоторыя выдержки из писем. Процитировав из письма 2-го марта слова, что Царь "ни в коем случаѣ не обязан" выполнять уступки, к которым его "принудят", автор переходит к письму, помѣченному 3-м мартом "Страшная вѣсть" об отреченіи, наконец, доходит до Царицы... ''Только что был Павел — разсказал мнѣ все"... "Теперь она... не может ничего сдѣлать из страха повредить". И она спѣшит сдѣлать несдѣланным что-то уже предпринятое (курсив мой). "Она (все время в третьем лицѣ) ни во что не вмѣшивается, никого не видѣла из "тѣх" и никогда об этом (о чем?) не просила"... Не будем догадываться, какія тайны похоронены в этих спѣшных подготовленічх к возможному допросу. Но то, что слѣдует за этим превосходит по важности все предыдущее. Дѣло касается смысла отреченія не в пользу сына, как слѣдовало бы по закону, а в пользу 6рата, что было явно незаконно. Как извѣстно, первоначально царь думал отречься в пользу наслѣдника, но передумал за нѣсколько часов до пріѣзда Гучкова и Шульгина. Видимо в. кн. Павел Ал. передал царицѣ не только о голом фактѣ отреченія, но и о мотивах этой перемѣны намѣреній. Только (курсив повсюду мой) этим могут объясняться дальнѣйшія таинственныя слова императрицы: "Я вполнѣ понимаю твой поступок, о мой герой. Я знаю, что ты не мог подписать противное тому, о чем ты клялся на своей коронаціи (т. е. передать наслѣдство сыну?)... Клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем престолѣ"...