Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно - Карстен Дюсс

и мне не надо будет бояться Хольгерсонов? Тогда я легко брошу все. Меня здесь ничего не держит.

Ни слова о его крестнике. Или о сестре. Которая только ради него сюда переехала. И ради двадцати пяти тысяч евро.

– Тогда вот мое предложение. Борис умирает. Ты исчезаешь. Я оставлю пару следов, указывающих на самоубийство. Тогда никто не будет задавать вопросов. Даже полиция. Расследование против тебя быстро прекратится. Они вяло поищут твой труп. И когда полиция наконец заключит, что ты мертв, Хольгерсоны тоже это проглотят. Ты говоришь по-французски?

– Я… немного. А зачем?

– А затем, что я могу раздобыть тебе новые документы для жизни на маленькой ферме во Франции.

– И на что я должен там жить?

Этот спектакль начинал доставлять мне удовольствие. В детстве я с воодушевлением участвовал в школьных театральных постановках. Мой внутренний ребенок, похоже, вспомнил об этом и теперь подкидывал мне свои патетические реплики.

– Я смогу жить спокойно только в том случае, если ты сможешь жить спокойно. Пока ты остаешься во Франции и хранишь молчание о том, что касается моих преступлений, я буду тебя финансово поддерживать.

Кажется, Курт увидел свет в конце туннеля.

– Верно. В конце концов, я, по существу, в гораздо лучшей переговорной ситуации, чем ты, – задумчиво сказал он.

«Ты, по существу, законченный идиот», – задумчиво сказал мой внутренний ребенок.

– Точно, – сказал я вслух. – Значит, так и сделаем? Борис умирает, ты исчезаешь?

– Звучит неплохо. Но мне нужно немного поразмыслить об этом. Я почти две ночи глаз не смыкал. Мне нужно, перед тем как принять решение, поспать хотя бы пару часов.

– Бери все время мира. Насколько это позволит тебе полиция, – сказал я с нарочито неправдоподобной непринужденностью, посылая Саше заранее составленное СМС.

– Что, если уже сегодня полиция начнет задавать мне вопросы?

– Она совершенно точно будет их задавать. Кто-нибудь знает, что ты сейчас у меня?

– Нет.

– Ты звонил сестре?

– У меня аккумулятор сел. А мой зарядный кабель сегодня ночью сгорел, к сожалению.

Очень хорошо. В моей веб-сети этот идиот еще не был зарегистрирован.

– Тогда тебя и здесь никто не найдет. Все, что мы обсуждаем, подпадает под адвокатскую тайну. Пока ты официально не совершил самоубийство, я могу официально быть твоим адвокатом. Правда, для этого ты должен подписать мне доверенность…

– Давай сюда.

Я огляделся по сторонам:

– Хм. Только что была здесь… Секунду…

Зазвонил мой телефон. Неизвестный абонент. Я взял трубку.

– Привет, Петер… – произнес я, зная, что это Саша. – Нет, конечно же, я не могу тебе сказать, где Курт Фрилинг. Почему я должен?.. Нет, если бы он был моим клиентом, то я бы не имел права сообщать тебе его местонахождение… А если бы он не был моим клиентом, то откуда мне знать, где он?.. Да, тебе тоже… – Я положил трубку.

– Извини. Петер Эгманн. Комиссар. Тебя и в самом деле уже ищут. Это он пальнул наугад – расспрашивать меня. Я ведь еще официально не твой адвокат. Так что не волнуйся. Как только я стану твоим адвокатом, никто больше не будет вправе тебя допрашивать без меня.

Фраза «не волнуйся» – самый четкий указатель на тот факт, что кое-кому давно уже пора начать волноваться.

– Давай я сейчас же подпишу эту доверенность! – почти взмолился Курт.

– Доверенность, да… Секундочку. Я сейчас принесу лист бумаги. Ты можешь просто поставить на нем свою подпись, а я потом в конторе сразу же оформлю доверенность.

Я встал, прошел в кухню, приготовил Курту еще один эспрессо, а потом взял лист бумаги с полки в гостиной.

– Просто подпиши внизу. Тогда я совершенно официально избавлю тебя от полиции. Для начала можешь нормально выспаться здесь, в моей квартире, а потом спокойно обдумаешь, хочешь ли ты залечь на дно.

Курт потянулся к листу бумаги. Но я придержал его:

– Но за это ты твердо пообещаешь мне ни у кого не объявляться, пока окончательно не определишься. Даже у твоей сестры. Между деловыми партнерами должно быть полное доверие.

Курт кивнул. Он чувствовал себя польщенным тем, что его не считают явным неудачником, каким он, вообще-то, и был.

Я дал ему чистый лист бумаги. Курт посмотрел на него так, будто ему, как деловому партнеру, действительно нужно было сначала прочитать, что там говорится, прежде чем подписывать. Похоже, он не нашел никакого подвоха в несуществующих формулировках и поставил свою подпись. Он отдал мне подписанный лист и залпом выпил вторую чашку эспрессо.

– Фу. Какой-то он горький. Это была другая капсула?

– Такая же капсула. Только с небольшой дозой мидазолама.

Курт вопросительно посмотрел на меня. Однако к тому моменту, когда он понял, что это то самое снотворное, которое он приобрел по украденному рецепту своей сестры и внутривенно ввел Борису и которое я сохранил у себя в виде наполовину заполненной ампулы, глаза Курта уже закрылись. Голова его опустилась на столешницу рядом с чашкой из-под эспрессо.

46. Идентичность

Люди ценнее, чем алмазы. Но те и другие имеют грани. И каждая отдельная грань сверкает совершенно по-разному, в зависимости от того, как на нее падает свет.

Если кто-то думает, что может описать алмаз одним-единственным словом, то это, как правило, объясняется не однобокостью алмаза, а однобокостью смотрящего.

Почему же применительно к людям это должно быть иначе?

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

С этого момента Курта никто не должен был видеть. Кроме Саши, меня и Бориса. И поскольку Курт должен был оставаться в моей квартире по крайней мере до закрытия детского сада, мне поневоле пришлось применить к нему некоторое насилие. Кабельными стяжками я привязал его руки и ноги к стойкам кровати в спальне. Заткнул ему рот носком и заклеил изолентой. Дверь я для надежности запер снаружи и взял с собой ключ. А то вдруг Катарина невзначай снова без предупреждения заявится в мою квартиру и опять пересмотрит свое позитивное мнение обо мне из-за очередной случайной находки?

Я кратко информировал Сашу, что пока все идет по плану, и отправился в подвал. До послеполуденного заседания совета детского сада я, в принципе, был свободен, и мне надо было сделать еще парочку приготовлений к сегодняшнему вечеру. Чтобы отметить этот день, я даже принес Борису свежий эспрессо. Борис не стал спрашивать о причине, но выпил неординарный напиток не моргнув глазом, одним глотком. Вкус мидазолама его, кажется, не смутил, а если и смутил, то слишком поздно. Так как в следующую секунду и он отправился в царство грез.

Моя работа в подвале продвигалась успешно, и вскоре после часа дня я все закончил. Я как раз принял душ и переоделся в своей квартире, когда позвонила Лаура.

– Я совсем забыла написать что-нибудь на туалетном зеркале в благодарность за прекрасный вечер, – сказала она.

Я внутренне рассмеялся. С Лаурой было удивительно легко. Уже один только факт, что вчера мы ни словом не обмолвились об «отношениях», а просто