Социальное прогнозирование - И. Бестужев-Лада

Есть еще одно последствие депопуляции – пострашнее преды­дущих четырех. Горький опыт минувших времен показал, что там, где кончается семья, там (как и в истории с рынком) начинается звериная стая. Поиграйте с вашим любимым котенком или кутен­ком и вышвырните его на улицу. Что случится? Чтобы выжить, он прибьется к дикой стае и будет жить по ее законам. Точно в такие же стаи сбиваются брошенные нами, предателями‑родителями, наши собственные дети. А когда это дети из так называемых неблагопо­лучных семей – уже распавшихся или мучительно распадающихся с тяжелыми страданиями для малышей, – среди них повышенная процентная доля психически неуравновешенных, крайне ожесточенных, готовых на любое преступление. И таких детей к 1985 г. по СССР набиралось ежегодно до 700 тысяч. Сегодня брошенных на произвол судьбы детей и подростков – миллионы и миллионы. Не­благополучная семья – первый по значению социальный источник преступности… Это похуже Содома. И грозит еще более страшной Гоморрой.

Что же делать?

Теоретически программа ясна. Надо ослабить трудовую нагруз­ку на будущую мать и на женщину с малолетними детьми. Тем более что именно ее сегодня первой ждет массовая безработица (до 70—80% из миллионов российских безработных – женщины). Про­длить ее предродовой, полностью оплаченный отпуск до полугода и позаботиться о ее здоровье. Продлить ее послеродовой, полностью оплаченный отпуск до трех лет. После этого шире практиковать для нее половинную рабочую неделю с полной оплатой либо с поло­винной же оплатой и с весомым пособием на ребенка (оставляя вторую половину недели на педагогическую работу ассистента воспитателя в детском саду и учителя в школе). Постараться сделать ее жизнь содержательной, досуг – не хуже, чем у других, карьеру своего рода «приват‑доцента» – высокопрестижной, а повышен­ную пенсию – гарантированной. Дать льготный долгосрочный кре­дит молодоженам на обзаведение жильем и всем необходимым с частичным и даже полным погашением при рождении двух и более детей. Поставить детей – будущих кормильцев всех стариков обще­ства – на полное общественное иждивение. Бесплатно (или по сим­волической цене) – питание, одежду, игрушки, книжки. Мы же не заставляем армейских офицеров платить за содержание солдат, от которых зависит безопасность страны!..

А практически – что делать с правительством, которое, нако­нец, выучило аксиому о важности экономических наук (совсем не­давно не понимало и этого), но никак не соберется с силами выучить аксиому о такой же важности социологических, психологических, политических, демографических, педагогических, исторических и других наук? Четверть века назад в ЦК КПСС меня попросили выска­зать предложение о совершенствовании демографической полити­ки. Речь, в частности, шла о материальном поощрении многодетных семей. Я отвечал, что прежде всего надо констатировать наличие в СССР двух прямо противоположных проблемных демографических ситуаций: «демографического взрыва» в республиках Средней Азии и ряде регионов помельче (20% населения СССР при динамике «че­тыре родителя на смену двум предыдущим») – и «начинающейся депопуляции» в остальных регионах (80% населения при динамике «один родитель на смену двум предыдущим»). И соответственно дифференцировать демографическую политику. Мне ответили: со­ветский народ един, и всякая дифференциация подобного характера будет выглядеть дискриминацией. Тот же ответ получили професси­ональные советские демографы, которые начали бить тревогу с 60‑х годов.

Несколько раз меня вызывали в Верховный Совет России, затем в Госдуму на «слушания» по этому вопросу. Всегда при­сутствовало несколько депутатов, с интересом впервые слышавших про демографию. Ни одного ответственного представителя прави­тельства. Зато, как обычно, – куча воинствующих феминисток, кри­чащих, что женщина – это такой же мужчина, только вынужденный раз‑другой в жизни проводить неделю в родильном доме, а посему ни в какой демографической политике не нуждающийся. То, что эти «слушания» не могут и не будут иметь никаких практических послед­ствий, я знал заранее. Так было на бесчисленных «слушаниях» на протяжения всех сорока с лишним лет моей научной карьеры.

Читаю ложащиеся на мой рабочий стол оперативные донесения профессионалов‑демографов об уже начавшейся глобальной катас­трофе – лавинообразном физическом вырождении тех народов Се­верной Америки, Европы и Евразии, у которых с переходом от сельс­кого к городскому образу жизни практически потеряна потребность в семье и детях. Читаю прогнозы о том, что к 2008 г. «цветные» и испано‑язычные избиратели США составят большинство. Что в Лон­доне и Париже, Москве, Петербурге, других городах Европы в му­чительных судорогах складываются новые этносы – помеси при­шельцев из стран, где падение рождаемости только начинается (оно идет сегодня во всех крупных странах мира), с тающими на глазах остатками последних могикан‑аборигенов. Что население России в обозримом будущем ближайших двух‑трех десятилетий сократится, при наметившихся масштабах убыли до миллиона и более в год, со 145 млн. в 2000 г. (150 млн. в 1990 г.) до 120—130 и даже, при ухудше­нии тенденций, до 90—110 млн. к 2030 г. Что полуторамиллиардный Китай тихой сапой осваивает пустеющую на глазах Сибирь до Урала. Что за школьными партами у нас в крупных городах через 5 лет вместо каждых нынешних трех детишек останется всего два, из которых один – хронически больной. И далее со всеми остановками… Что кошмарная судьба Косово, при наметившихся тенденциях, ожи­дает Северную Америку, Европу и Евразию не позднее второй чет­верти XXI в.

Читаю – и тревожно вглядываюсь в контуры грядущего. Мне не нужно для этого вертеть головой, как жене Лота. Я зримо вижу в обозримом будущем ближайших лет пылающие в депопуляционном пламени свои родные российские Содом и Гоморру – если не успеем заблаговременно повернуть штурвал оптимизационной демографической политики.

Лекция 17

ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ ОБРАЗОВАНИЯ

В 1995—2000 г. сектор социального прогнозирования Института социологии РАН реализовывал свой последний исследовательский проект «Ожидаемые и желаемые изменения в системе народного образования России» (отчетная монография под заглавием «Нужна ли школе реформа?» выпущена издательством Педагогического общества России в 2000 г.). Проект предусматривал трижды повто­ренный панельный опрос экспертов и разработки серии прогноз­ных сценариев на этой основе. В данной лекции кратко излагаются результаты этого исследования.

В царской России до 1917г. большинство населения было негра­мотно. Из грамотных, в свою очередь, подавляющее большинство было малограмотно, т.е. умело с трудом читать и писать, но редко приходилось это делать. Дефицит грамотных был настолько велик, что малограмотных приходилось производить в офицеры и посвя­щать в священники. Если исключить эти две категории, да еще граж­данских чиновников, где в каждом случае счет шел на сотни тысяч, то учителей насчитывалось всего несколько десятков тысяч, а инже­неров и врачей – всего по нескольку тысяч, ученых‑исследователей – всего несколько сот человек. Это – на всю огромную страну со 150 млн. чел. населения! Запомнилось одно сравнение: «белых ворот­ничков» в России было меньше, чем психически больных и калек.

Особенно плохо обстояло дело с дипломированными специали­стами. И еще хуже – после Гражданской войны, когда многие из них были убиты, погибли от болезней или голода, бежали за границу. А университеты были совершенно дезорганизованы, и подготовка специалистов даже в прежних мизерных масштабах прервалась. В 20‑х гг. дело дошло до того, что каждого пятого инженера из необхо­димых нескольких тысяч приходилось выписывать из Германии и США на золото, как самый дорогой импортный товар.

Вот почему перед системой народного образования страны объективно встали две задачи:

1. Сделать всех неграмотных и малограмотных по‑настоящему грамотными.

2. Полностью удовлетворить общественные потребности в дипломированных специалистах.

Для решения первой задачи была создана всеобщая 7‑летняя школа 1‑й ступени (дети и подростки 8—15 лет). Для решения второй – 2‑летняя, позже 3‑летняя школа 2‑й ступени (молодежь 16—18 лет). Однако решение той и другой задачи было сопряжено с огром­ными трудностями.

Подавляющее большинство родителей – крестьяне и ра­бочие – по традиции продолжали считать, что школа—это только для детей, и забирали подростков после 2—3 лет учебы для помощи по хозяйству. Пришлось вводить обязательное (принудительное) все­общее обучение, и вплоть до 70‑х гг. по домам ходили контролеры, которые проверяли, кто из подростков уклоняется от посещения школы. Задача всеобщего 7‑летнего образования была полностью решена только в 50‑х гг.