Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

Он настроил лютню, прочистил горло, вытянул шею и затянул свой любимый псалом: «Помилуй меня, Боже, чрез великое милосердие Твое и чрез обилие сострадания Твоего прости мои прегрешения…» Тут появился хозяин таверны с кувшином вина и стаканами. Услыхав псалом, он пришел в ярость и завопил:

– Хватит! Хватит! Ты тоже прожужжал мне уши. Заладил одно и то же: «Помилуй… Помилуй…» Чтоб ты пропал! Это я согрешил, что ли? Это я пялился на чужих жен, когда они совершают омовение? Бог дал нам глаза, чтобы мы ничего не видели, – разве ты этого до сих пор не понял? Стало быть, так тебе и надо. А теперь, давай-ка, убирайся отсюда!

Слепой снова взял посох, зажал лютню под мышкой и, не проронив ни слова, потащился прочь.

– «Помилуй меня, Боже… Помилуй меня, Боже…» – раздраженно продребезжал хозяин таверны. – Давид наслаждался созерцанием чужих жен, этот вот слепой человечишка наслаждался созерцанием чужих жен, а страдать за это должны мы… Нет уж, брат!

Он наполнил стаканы вином, и все выпили. Затем налил вина в свой стакан и выпил уже сам.

– Пойду поставлю для вас в печку баранью головку. Отменнейшая закуска – пальчики оближешь!

С этими словами Симон проворно выскочил во двор, где стояла им же сооруженная небольшая печь, принес веток и виноградных лоз, развел огонь, сунул внутрь на сковороде баранью голову и вернулся к гостям – жизнь его была немыслима без вина и болтовни.

Настроение у гостей было, однако, нерадостным. Сгрудившись у огня, они вперили взгляд в дверь и сидели, словно на раскаленных углях, порываясь уйти. Чуть слышно перебросились между собой несколькими словами и тут же умолкли. Иуда поднялся и стал у двери: ему было противно видеть этих трусов, потерявших со страху голову. Как спешили они от Иордана до Иерусалима, как ввалились в эту таверну на окраине города с сердцем, готовым выскочить из груди! А теперь сидят, словно зайцы, прижав уши к спине, дрожат и пятки у них уже чешутся, чтобы снова дать стрекача… Да пропадите вы пропадом, молодцы галилейские! Благодарю тебя, Боже Израиля, что не сотворил меня таким, как эти морды! Я родился в пустыне и создан не из мягкой галилейской земли, но из бедуинского гранита! Все вы ластились к нему, давая клятвы и поцелуи, а теперь уповаете только на ноги, спасая собственную шкуру, я же, дикарь с волосами зловещего цвета, головорез, не покину его и буду ждать здесь, пока он не возвратится из Иорданской пустыни, узнаю, что он принес с собой, а тогда уже и приму решение, потому что я не дрожу за свою шкуру и единственное, что меня тревожит, – это страдания Израиля!

Услыхав в глубине таверны приглушенную перепалку, он обернулся.

– А я говорю, надо возвращаться в Галилею – там мы будем в безопасности. Вспомните наше озеро, ребята! – говорил, вздыхая, Петр.

Он видел, как его зеленая лодка покачивается на голубой волне, и сердце его трепетало. Видел гальку, олеандры, наполненные рыбой сети, и на глазах у него выступили слезы.

– Пошли отсюда, ребята! – сказал Петр. – Пошли!

– Мы дали слово ожидать его в этой таверне. Это дело нашей чести – сдержать слово, – сказал Иаков. – Поручим Киреняняну устроить все и переговорить с ним, если он явится.

– Нет! Нет! – возразил Андрей. – Разве мы можем оставить его одного в этом свирепом городе? Подождем его здесь.

– А я говорю, надо возвращаться в Галилею, – упрямо повторил Петр.

– Братья! – сказал Иоанн, умоляюще прикасаясь к рукам и плечам товарищей. – Братья, вспомните последние слова Крестителя. Протянув руку к мечу палача, он воскликнул: «Иисусе Назаретяннн, оставь пустыню, я ухожу. Приди к людям! Приди, не оставляй людей сиротами!» Эти слова полны глубокого смысла, друзья. Да простит меня Бог, если я скажу нечто святотатственное, но…

У него прервалось дыхание. Андрей схватил Иоанна за руку.

– Говори, Иоанн! Какое страшное подозрение мучит тебя в тайне от нас?

– …но что, если наш Учитель есть… Он запнулся.

– Кто?

Голос Иоанна прозвучал тихо, словно он задыхался, исполненный ужаса:

– …Мессия!

Все вскочили. Мессия?! Столько времени провели они рядом с ним и ни разу не подумали об этом?! Вначале его приняли за доброго человека, за святого, несущего людям любовь, затем – за пророка, но не свирепого, как древние пророки, а радостного и спокойного – он низводил на землю Царство Небесное, которое есть доброта и справедливость. Непреклонного прадавнего Бога Израиля Иегову он называл Отцом, и, едва лишь называл Его Отцом, Тот сразу же становился мягче и все мы становились детьми Его… И вот теперь, что за слово сорвалось из уст Иоанна! Мессия! Ведь это значит – меч Давидов, мировое владычество Израиля, война! А они, ученики, первыми последовавшие за ним, – великие властители, тетрархи и патриархи, стоящие вкруг престола его! А то ведь зачем на небесах Бога окружают ангелы и архангелы? Равным образом и они суть на земле владыки народов и патриархи. Глаза у них заблестели.

– Беру свои слова назад, ребята, – сказал Петр и густо покраснел. – Я никогда не покину его!

– И я! И я! И я!

Иуда гневно сплюнул и ударил кулаком по дверному косяку.

– Эх, добрые молодцы! – вскричал он. – Пока вы считали, его немощным, то думали только о том, как бы смотаться. А теперь, едва учуяли его величие, так – «никогда не покину его!» Да все вы в один прекрасный день выдадите его с руками и ногами и – запомните хорошенько! – только я, один только я не предам его. Симон Киренянин да будет тому свидетелем!

Хозяин таверны, который все слышал и посмеивался в обвислые усы, подмигнул Иуде:

– Ну и морды! А еще хотят мир спасать!

Тут его ноздри учуяли доносившийся из печи запах.

– Головка подгорает! – завопил Симон и одним прыжком очутился во дворе. Товарищи в замешательстве переглянулись.

– Вот почему Креститель, увидав его, так и застыл на месте! – сказал Петр, ударив себя по лбу. Волнение охватило их, воображение их разыгралось.

– А помните голубя, появившегося у него над головой, когда он принимал крещение?

– Это был не голубь, а молния.

– Нет! Нет! Голубь! Он еще ворковал.

– Не ворковал, а говорил. Я собственными ушами слышал, как он сказал: «Святой! Святой! Святой!»

– Это был Святой Дух! – сказал Петр, перед глазами которого мелькали золотые крылья. – Святой Дух снизошел с небес, и все мы замерли – разве не помните? Я хотел было подойти ближе, но нога моя онемела – не шевельнуть! Попробовал закричать, но губы не повиновались мне. Ветер улегся, камыши, река, люди, птицы – все, все окаменело от ужаса, и только рука Крестителя медленно двигалась, совершая крещение…

– Ничего я не видел, ничего не слышал! – раздраженно сказал Иуда. – Ваши глаза и уши захмелели.

– Ты не видел, потому что не желал видеть, рыжебородый! – отрезал Петр.

– А ты видел, потому что желал видеть, всклокоченная борода! Захотелось тебе увидеть Святой Дух, ты и увидел Святой Дух. А теперь еще заставляешь увидеть Его и этих вот взбалмошных, вводя их в собственное заблуждение!

Иаков до сих пор только слушал, не говоря ни слова. Грыз ногти и молчал. Но тут он не выдержал:

– Прекратите! Не будем путать огонь с кремнем, а лучше поразмыслим хорошенько, как было дело. Действительно ли Креститель произнес эти слова, перед тем как ему отрубили голову? Мне это кажется мало вероятным. Прежде всего: кто из нас был там и слышал это? И вот еще что: даже если эти слова и возникли в мыслях Крестителя, он никогда не произнес бы их вслух, потому как царь проведал бы про то и послал соглядатаев разузнать, кто таков этот Иисус, пребывающий в пустыне, а затем схватил бы его и тоже отрубил ему голову. Дважды два – четыре, как говорит мой почтенный батюшка. Так что не предавайтесь пустым мечтаниям!

– А я говорю, что дважды два – четырнадцать! – разозлился Петр. – Чтобы там ни говорил разум, будь он неладен! Налей-ка, Андрей, выпьем, заглушим голос разума и вот тогда посмотрим!

Какой-то верзила, со складками на щеках, босой, завернутый в белую простыню, со связками амулетов на шее, ворвался в таверну, приветствовал собравшихся, приложив ладонь к груди, и воскликнул:

– Здравствуйте, братья! Я ухожу. Иду к Богу. Может быть, передать ему что от вас?

И не дожидаясь ответа выскочил наружу и вбежал в соседний дом.

Тут вошел хозяин таверны со сковородкой в руках, и все вокруг наполнилось благоуханием. Заметив чудаковатого верзилу, он закричал ему велед:

– Скатертью дорога! Передавай привет! Еще один… – Симон засмеялся.

– И вправду наступил конец света: мир полон сумасшедших. Этому, видите ли, Бог привиделся позавчера ночью, когда он шел по нужде, и с той минуты разве может он оставаться на белом свете? Не желает принимать пищи: я, видите ли, призван на небо, там и поем. Вот и облачился в саван, ходит по домам, берет поручения, прощается и уходит… Это случается с теми, кто чересчур приблизился к Богу. Смотрите, ребята, держитесь от Него подальше, говорю вам это для вашего же блага, – я тоже молюсь Его Милости, но только издали. Дайте-ка поставлю!